Былое и думы. Странная оккупация

Валерий Сайковский. Фото: Частный архив

Вся нынешняя политическая система Эстонии построена на том, что в конце восьмидесятых не было выбора, кроме как отвернуться от России, броситься в объятия скандинавских спонсоров и забыть все, что происходило в стране полвека до 1918 года. Совсем забыть советский период было нереально, поэтому пришлось нынешней элите специально очернять его, игнорируя позитивные моменты того времени.

Нынешняя ситуация в экономике и обществе дает серьезный повод усомнится в правильности нашей экономической и социально-правовой модели. Осмысленное отношение к тому периоду — это один из способов обновления модели развития. Пока это еще не приравнивают к призыву насильственного свержения конституционного строя, но предложения о такой трактовке уже есть.

Никому в здравом уме не придет в голову оправдывать депортации 1941 и 1949 года или проявить неуважение к жертвам тех беззаконий. Процитирую слова мудрого эстонца, который оказался в Сибири в возрасте 5 лет: «У меня есть сто причин ненавидеть советскую власть и русских коммунистов, но я и моя семья остались живы, потому что в первую зиму с нами поделились последним простые русские люди, и антирусских настроений от меня не дождетесь».

А сороковые и пятидесятые мы все-таки вспомним. Как поведение руководства разных прибалтийских республик влияло на жизнь? В Латвии коммунисты были самыми некритичными исполнителями воли Москвы - сказывалось наследие красных стрелков. Беспрекословно соглашались на любые инициативы по привлечению неместной рабочей силы, и сейчас именно там оказалось самой большой доля некоренных жителей (45-50%) и наиболее острые межнациональные проблемы.

Самыми дальновидными оказались литовцы. Без прямых конфликтов с центром по любому поводу пытались доказать, что индустриализация возможна местными силами, и именно у них самая малая доля
некоренных живет (8-10%), и почти нет межнациональных противоречий.

А наше руководство вело себя совсем как сейчас: протестовало не по существу дела, максимально интриговало между собой и не задумывалось о судьбе своей малой страны. И результат был неизбежен: к концу 1980-х в Эстонии жило 38% некоренных жителей.

Этот абзац должен привести к мысли, что очень многое повторяется, так как больше связано с особенностями поведения эстонца, оказавшегося вдруг у власти, а не с происками иноземных поработителей.

Нынешние апологеты реставрации первой республики часами показывают на ЭТВ документальные фильмы советского периода, где в центре внимания непрезентабельные рабочие столовые, соцсоревнование, тяжелое и замасленное оборудование в цехах, прочие атрибуты развитого социализма. Гораздо реже показывают эстонское село семидесятых и восьмидесятых, где в Аравете, Вяйке-Маарья или под Тарту проводятся сельские праздники, поселки заселены большим количеством жителей, в праздниках участвуют много местной молодежи, и семьи присутствуют в составе трех-четырех поколений. Хотя глупые советские документальные фильмы пятидесятых с текстом, что хутора стоят заброшенные, потому что их хозяева (они еще в Сибири были) не смогли конкурировать с успешно работающими колхозами, с удовольствием повторяют.

Но это все пропаганда. Есть объективная статистика, показывающая, как реально повлияла советская жизнь на Эстонию и эстонцев с точки зрения экономики, политики и демографии. Год рождения автора (1964) стал моментом наивысшего пика рождаемости в СССР и ЭССР. Здесь, в ЭССР, родилось почти 22 тысяч человек. Учтите, что в какой-то момент у нас годовая рождаемость упала в 90-х ниже 11 тысяч, а в момент пика экономики, в 2004-2007 гг., рождаемость никогда не поднималась выше 17 тысяч. Про смертность — отдельный невеселый разговор и не сейчас.

Наши матери бесплатно находились под медицинским контролем во время беременности, не работали полтора года после родов, не думали о ценах на лекарства и дорогом лечении детей, не опасались за рабочее место после декрета. Нынешняя материнская зарплата существует лишь 2 года, она далеко не равноценна льготам советского периода, решает по большей части проблемы дамочек с приличной зарплатой, а в нынешней ситуации это явное меньшинство. До этого были 17 лет примитивного капиталистического выживания, глобальных личных стрессов, отсутствия медицинского обслуживания для многих жителей Эстонии, утраты статуса и прочий негатив. Число самоубийств во время кризиса время увеличилось на треть.

Про оккупацию. Термин оккупация означает ввод войск на территорию, замена местных органов на власть военные структур оккупантов, переход всего делопроизводства на их язык, ликвидация местной законодательной ветви власти и переход в системе образования преимущественно на язык оккупантов, привлечение местных жителей в органы власти только на второстепенные роли. Происходящее здесь в 1940-1991 году очень плохо подходит под описанный процесс. Войска вошли в 1939 году по договору с местным правительством. Пусть и с очень сомнительными процедурами, но выборные органы были сохранены. Эстонский язык сохранил свой статус, а русский язык лишь превратился в параллельный язык делопроизводства.

В образовании была аналогично. Автор поступил на свою специальность в ТПИ в 1981 году, так как из-за малого интереса к ней (электростанции и прочее опасное высоковольтное оборудование) коренных, аналогичная группа на эстонском языке была ликвидирована. И так по всем вузам: если было необходимое число желающих учится на эстонском языке — группы комплектовались. А ситуация, что эстонцы во все времена не очень любили технические специальности — это уже совсем другая проблема.

Наличие эстонцев в органах власти в 60-80-х уж точно проблемой не было. В ЦК и правительстве было 10-20 русских, большая часть которых владела эстонским. А остальные все коренной национальности.

Изменения во власти в 1991 году: убрали русских, а эстонцев из Стрелкового корпуса и коммунистов из Сибири заменили тартускими комсомольцами и национально-озабоченными гуманитариями. Все происходившее с 1940 года можно назвать насильственным включением Эстонии в орбиту Советской империи, при больших глупостях Пятса - Лайдонера и серьезном пренебрежении юридическими процедурами.

Оккупирующая империя построила промышленную инфраструктуру в 5-7 раз больше имевшейся ранее, загрузила местное сельское хозяйство и рыболовство работой в таком объеме, которого никогда до и после не было. Организовала жизнь в 2-3 раза лучше, чем в метрополии. Так что под оккупированную территорию, из которой выжали все соки и мешали бурному развитию, Эстония подходит плохо.

Никто не говорит о том, что могло быть с Эстонией при сценарии сохранения независимости в 1944 году. Осталась бы в орбите Восточного блока и под план Маршалла не попала. Кто и за какие деньги здесь бы после войны что-то восстанавливал — это очень интересный вопрос. Даже при ресурсах Советского Союза последствия бомбардировок 1944 года ликвидировали полностью через четверть века. Чтобы вытворяла бы независимая эстонская элита, учитывая, что даже под железной рукой Сталина умудрились переругаться в 1950 году, одному дьяволу известно. Так что не так уж и плохо все сложилось.

А что успешного сделали за время восстановленной независимости? Главные лозунги конца восьмидесятых: не хотим кормить московских бюрократов; эстонский язык в опасности; не хотим, чтобы эстонскую землю загубили экологически опасные проекты (тогда это были фосфориты); эстонцы должны сами решать свою судьбу; не хотим повторения депортаций.

Что же мы имеем сейчас? Сколько зданий занимали бюрократы тогда и сейчас? Здание компартии на Рявала теперь занимает МИД, на Вышгороде все здания того периода задействованы, а некоторые дополнительно отреставрированы. Госплан теперь министерство экономики, здание министерств на улице Гонсиори по-прежнему задействовано.

Бывшие 4 района города превратились в отдельный Маарду, 7 районов города Таллинна, и каждая структура со своим отдельным зданием не меньше прежнего районного. Много новых структур в области налогов, языка и социальной помощи со своими немаленькими зданиями. В провинции все районные структуры сохранились и появились волостные. Москву не кормим, но своих, желающих кормления, стало явно больше.

Проблема спасения эстонского языка от русского решена, но от английского никто не спасает, а это гораздо серьезнее. На смену виртуальной опасности разработки фосфоритов пришла на порядок более серьезная вероятность строительства ядерной электростанции. Скандинавские спонсоры Эстонии еще меньше считаются с местными потребностями, чем Москва. Из страны по своей воле уехали многократно больше, чем под дулом НКВД. Так что два десятилетия преобразований свелись к смене вывесок, латанию фасадов и организации новых теплых мест эстонским чиновникам внутри страны и за рубежом.

Постепенно вырисовывается самая грустная проблема, которой не было раньше. Новые ценности индивидуализма и успеха любой ценой, реалии экономики, пренебрежение к тем, кто не так успешен в этой жизни, скоро окончательно поставит крест на здоровье народа, на желании иметь детей и жить на своей земле. За что боролись?