Мне казалось, что время Эрнеста Хемингуэя, старика Хэма, как его панибратски звали в литературных компаниях 60-х –80-х годов минувшего века, словно он вот-вот войдет и подсядет к столику тогдашних бунтарей, нагло носивших в стране березового ситца американские джинсы и черные свитера, давно прошло и умерло.
Хотя и у меня до сих пор стоит на книжной полке его фотография, где он с бородой, в свитере грубой вязки с высоким воротом, пьет из стакана свой ром Bakardi. Воплощение мужественности и немногословности, создатель телеграфного стиля, высылающий на поверхность, в дозор, лишь немногие слова, сберегая остальные для подтекста.
И, конечно, я удивилась, когда узнала, что писатель и актер Театра фон Краля Джим Ашилеви написал инсценировку по повести Хемингуэя «Старик и море», и два театра – Городской и фон Краля – объединились, чтобы вывести этот сценарий на сцену. Режиссер-дебютант – Мартти Хельде.
Довольно трудно представить себе драматическую постановку, в которой не звучит ни одного слова. И, тем не менее, это именно так – ни один актер ничего не говорит. У Хемингуэя старый кубинский рыбак впустую выходит в море более восьмидесяти дней подряд, и вот ему везет – на крючок попадается огромный марлин, больше пяти метров длиной; мощная рыба тащит старика и его маленькую лодку в открытое море, идет борьба не на жизнь, а на смерть. В финале, как всегда у писателя, победитель не получает ничего – к берегу старик приходит лишь с обглоданным акулами остовом небывалой своей добычи.
Перенести на сцену такую прозу кажется невозможным, но именно немота, избавленность от слов подарила драматическим театрам иные огромные возможности: благодаря многочисленным, идеально продуманным эффектам мы почувствовали, как течет время, мы увидели, как старится старик, как старятся волны, снасти, рыба. Всё было балетно-условно, но впечатляло до слез. Я помню, как в японском театре Кабуки была поражена, когда стали облетать живые лепестки с картонной сакуры (они, конечно, сбрасывались сверху, как снег из ваты на наших детских представлениях). Так и в «Старике и море» в огромном и странном вместилище бывшего цеха завода «Вольта» кружило на воде лодку, «настоящие» волны обретали человеческие тела артистов, саму лодку обгладывало время, оставляя один лишь геометрический ее каркас на воде…
Не часто увидишь такой потрясенный зрелищем зал, каждую секунду сочувствующий немому происходящему. И зачем слова? – думала я, посвятившая всю свою жизнь слову.
Филиал ку-клукс-клана
Был такой знаменитый фильм «Страна глухих» режиссера Валерия Тодоровского. Героиня фильма (она не слышит) мечтает скопить денег и уехать в сказочную, райскую страну глухих. А ее подруга, сталкиваясь с несправедливостью, жестокостью, предательством, низостью людей, в конце концов понимает, что лучше оглохнуть, чем слышать звуки выстрелов, ругань и оскорбления. И в финале спасительная глухота настигает ее.
Разумеется, при южном ветре я способна отличить сокола от цапли – метафору от реальных рекомендаций. Но в последнее время цивилизованные, казалось бы, люди стали себе позволять такие страшные высказывания, что остается только надеяться: между словами и действиями больше нет ни малейшей связи.
Недавно знакомый – известный специалист по математической лингвистике – по моей просьбе проанализировал оскорбительные анонимные комментарии на разных порталах и заверил меня, что все они пишутся тремя-пятью людьми, способными изрыгать проклятья на разные лады. Я было успокоилась, но потом сообразила: во-первых, есть журналисты, которые охотно цитируют этих анонимных комментаторов, да еще приглашают считать их мнения гласом народа. Во-вторых, услышав этот «глас народа», иные люди, до поры до времени скрывающие свои взгляды, чувствуют, что их ненависть к «другим» наконец-то востребована и может быть открыто проявлена.
В глубинах пещерного подсознания человек время от времени ловит себя на том, что хочется издать звериный рык, растерзать тело врага и съесть его печень. Но общество помогает ему сдерживать свои инстинкты. Пока способно на это. Потом на демонстрацию выходит некто с выведенным на майке призывом «Негров в печь», и ку-клукс-клан может смело открывать филиал своей организации в нашей стране. Потому что когда у человека нет ни малейших оснований – ни интеллектуальных, ни профессиональных, ни деловых, ни социальных – выделяться из толпы, нет возможности предъявить хоть какие-то приметы индивидуальности (кроме отпечатков пальцев), то он вспоминает о своем цвете кожи и не только в убогости своей утешается этим, но и становится агрессивен, воинственен, и его отравленные стрелы могут быть направлены в любого из нас. Только не надо думать, что всё это нас совершенно не касается: сегодня он хочет отправить в печи негров, а завтра всех, кто не будет согласен с его селекцией.
Искусство правит
В таллиннской Ратуше открыта чудесная выставка старинных мастеров живописи с наивным названием «Искусство правит». Из оперы «Фауст» мы прекрасно знаем, кто именно «правит бал». Среди картин, представленных в экспозиции, есть несколько, где художники, в частности, Питер Брейгель Старший, изобразили себя в окружении своих работ. То есть своими произведениями мастера как бы стараются отгородиться, спастись от реальности.
На этой выставке нет одного из моих любимейших живописцев конца XVI – начала XVII века Франсиско Сурбарана. У него есть удивительная картина: Святая Агата, которой за веру в Христа отрезали груди, несет их на подносе Спасителю. Груди при этом не потеряли ни свежести своей, ни упругости, ни красоты, и Святая Агата ничуть не поблекла от смертельных издевательств, чем-то даже с этим подносом похожа на «Шоколадницу» Лиотара, написанную век спустя. Очень хотелось Сурбарану избавить Агату от земного – крови, плоти, жара, а отрезанные груди перевести исключительно в сферу духовную без малейшей сексуальной символики. И вот что получилось: в Италии очень популярны пирожные «Груди Святой Агаты» – белоснежные холмики из желе, увенчанные зернышком граната…
Редко кто слышит художника
Вернемся еще раз к Питеру Брейгелю Старшему. У него есть картина «Притча о слепых». Слепых на этой страшной картине ведет слепой поводырь. Ведет к гибели. Слепые (или ослепленные) не могут оторваться друг от друга. Но мы с вами живем в стране, где на самом деле у каждого есть свобода – свобода самостоятельного слова – и она дана не для пропаганды расизма и разжигания межнациональной розни, а для развития способности выстраивать свою личностную позицию, исходя из опыта человечества, мировой культуры, гуманистических традиций. И эти традиции восстают против националистических, шовинистических или расистских взглядов, и даже не требуется особого мужества, чтобы с отвращением от них отвернуться.
Нужно учиться выбирать слова. Нужно учиться пользоваться корректным человеческим языком. Грибоедов уверял, что злые языки – страшнее пистолета. Все-таки пистолет страшнее. Все-таки на нашей планете всё время стреляют. Но, несомненно, для того, чтобы человек пошел убивать, ему нужны подталкивающие к этому слова. Но есть и слова, способные остановить того, кто уже взвел курок. Эти останавливающие слова остались на планете в меньшинстве. Значит, нужно быть глухим к воинственным крикам. И твердо выбрать самого себя себе в поводыри.