/nginx/o/2012/05/23/1121060t1h7dbd.jpg)
Ситуация с беженцами широко обсуждается в эстонском обществе. Принимать или не принимать – такой вопрос вообще не должен быть темой обсуждения, уверен журналист Каарел Таранд. Но вот кого принимать... Эстония должна выбирать беженцев, исходя не из вероисповедания, но ориентируясь, прежде всего, на уровень их образования.
Обмен мнениями по поводу солидарности граждан Европы очень быстро стал приобретать признаки религиозной войны. Беженцы, при всем драматизме того, как эту тему нам сейчас преподносят, все же остаются только небольшой деталью в жизни Европы. Европейская же солидарность выражается ежедневно через реализацию наших основных прав, в организации общества, в свободном перемещении людей, капитала, товаров и услуг, в единстве внешней политики и политики безопасности и т.д. На этом фоне тысяча беженцев вообще не является темой для обсуждения.
Однако избранные обществом лидеры в правительстве, парламенте, а также в церковных кругах не упустили возможности поместить проблему беженцев в контекст глобального конфликта цивилизаций и гегемонии, особенно же в контекст великого столкновения религий.
По мнению министра социальных дел Маргуса Цахкна, Эстонии следует установить правила сор-тировки, которые позволили бы выделить из числа потенциальных военных беженцев христиан и обращаться с ними особым образом. Поскольку, по всей вероятности, именно христиане в далеком и ужасном исламском мире подвергаются притеснениям более других. По логике министра, христиане принадлежат культурному пространству христианства даже в том случае, если проживают на территории иноверцев или просто врагов.
Еще более «христианской» является точка зрения политической парочки Марта и Мартина Хельме. Необходимость защиты т.н. христианских ценностей исключает всякие отношения с чужаками, если не считать смертной казни. В случае с семейством Хельме неясным остается лишь то, почему их бог оказывается столь беспомощным в деле защиты христиан в других частях света, хотя в это же самое время он умудряется оберегать в Пярну даже кусты смородины.
К концу недели свою лепту внесли и руководители лютеранской церкви Эстонии, которые видят в качестве отправной точки решения проблемы беженцев предполагаемую потребность граждан Эстонии «сохранить христианскую идентичность».
Когда какое-либо некоммерческое объединение (вроде лютеранской церкви) способствует реализации общественных интересов, при этом в отстаивании намеченных целей все же ограничиваясь своими членами, все замечательно. Однако речи государственных мужей оставляют такое впечатление, будто бы Эстония (или весь Европейский союз) участвует в священной войне.
Насколько мне известно, никто не объявлял войны группировке ИГИЛ, и ни одно светское государство на самом деле не смогло бы этого сделать, поскольку, несмотря на название, никто не признавал «Исламское государство» в качестве государства, а войн с религиозными организациями государства не ведут (антитеррористические операции также отличают от военных действий, поскольку последние, как известно, регулируются множеством международных конвенций и договоров).
Эстонские официальные власти не должны и не могут разделять людей какого бы то ни было происхождения на какие-то группы, обладающие особыми правами, ни на каких иных основаниях, кроме Конституции. Принцип прост: с одной стороны – граждане со своими правами, с другой – все остальные.
У государства как такового не может быть религиозных предпочтений, вера (хотя религиозные объединения зачастую этого не понимают и суют свой нос в дела государства) дело приватное, которое в случае злоупотреблений, например, при дискриминации по конфессиональному признаку, попадает в поле зрения государства лишь через систему судопроизводства.
При этом я воздержусь от рассуждений по поводу того, насколько Эстония вообще является «христианским культурным пространством», поскольку зафиксировать это как достоверный факт все равно невозможно. Каждый волен сам решать, является ли «800-летие Маарьямаа» счастливой или траурной датой и подобает ли вручать и принимать медаль епископа Альберта за заслуги в деле распространения христианства в Эстонии. Или же эстонское начало связано с многовековым языческим сопротивлением христианизации.
Если руководство государства декларирует, что «христиане – это свои», то в качестве подтверждения этого постулата необходимо однозначное обоснование. Недавний мониторинг Saar Poll вновь подтвердил факт, зафиксированный также и в последней переписи населения, что удельный вес верующих в Эстонии в общем незначителен, этот показатель более высок среди неэстонцев, и в абсолютных цифрах наиболее многочисленной является православная община.
В ее рядах, в свою очередь, большинство составляют подчиненные Московскому патриархату русские православные, духовные установки и представления о конституционном государственном пространстве коих олицетворяют такие знаковые понятия, как ласнамяэский храм, Якунин и деньги восточного соседа. При этом их лидеры сейчас и в дальнейшем будут оставаться в сфере интересов нашей Полиции безопасности, поскольку давние связи Московской церкви и Кремля, а также российских спецслужб превращают эти общины в рассадник потенциальной угрозы для безопасности, до тех пор пока Россия, с точки зрения западных стран, не превратится в свободное и демократическое светское государство.
Если посмотреть на то, с какой легкостью в «русском мире» была, например, возрождена георгиевская ленточка, то почему должно быть сложнее вновь укоренить в православных душах девиз «За Веру, Царя и Отечество», с которым они шли воевать.
Итак, проблема вовсе не в специфике христианства, ислама или иудаизма, но в религиозности вообще. Наши или чужие, эти верующие через свои организации могут подвергаться влиянию в том направлении, которое не согласуется со сформулированными в нашей Конституции общественными интересами. Та же самая Конституция не позволяет устанавливать различия между людьми по признаку конфессиональной принадлежности.
При этом существует сформированная и отточенная в течение столетий совершенно законная система адаптации людей к меняющимся условиям и содействия им в этом. Таковой является универсальная публичная светская система образования.
У нас свобода вероисповедания, но действует всеобуч. Верующий человек без образования может оказаться неспособным к адаптации в незнакомой ему новой среде, но образованный и интеллигентный человек в любом случае сможет это сделать.
В сложившейся ситуации отбор беженцев мог бы осуществляться на основе образования. Например, можно узаконить требование, что Эстония не принимает тех лиц, которые отучились в школе менее 12 лет. Те, у кого срок обучения в школе меньше, должны были бы взять на себя обязательство дополнить школьное образование, если же они не смогут этого сделать, то им придется покинуть страну. У кого отсутствуют документы об образовании, того можно проверить с помощью простых тестов. Обучение не обязательно должно проходить на эстонском языке, однако непременно по официальным учебным программам.
Это вроде бы не так сложно, однако установленные для чужаков правила справедливы в том случае, если они распространяются и на своих. Поэтому условно можно сказать, что первым шагом в решении вопроса беженцев является повышение в Эстонии требований всеобуча с девяти до двенадцати лет. Ну и что, если не все после этого пойдут в университет, каждый что-то почерпнет в школе, и в итоге это снизится потенциальная ксенофобия , которая разрастается на благодатной почве взаимного неведения.
Образованный человек менее фанатичен и способен сдерживать свое религиозное рвение, даже если таковое испытывает, в публичном и светском пространстве, то есть не ввязываться в конфликты на почве вероисповедания, будь то бытовая ссора или религиозная война.