Легендарный Ааво Пиккуус рассказал, как борется со смертельной болезнью, и почему многие эстонцы не уважают русских

Ааво Пиккуус (на первом плане) стартует на Олимпиаде в Монреале. Фото: Postimees.ee

Эстонский Олимпийский чемпион по велоспорту Ааво Пиккуус дал откровенное и объемное интервью блогеру популярного российского спортивного портала sports.ru. Приводим некоторые отрывки этого интервью.

В 76-м советский велогонщик Ааво Пиккуус в командной гонке на 100 км выиграл Олимпийские игры, а спустя год – чемпионат мира. В его коллекции еще два мировых серебра (1975, 1978) и победа на престижной Велогонке мира в личном зачете. Он очень хотел уйти в профессионалы и пройти гранд-туры («Джиро», «Тур де Франс», «Вуэльта»), но в СССР это было запрещено. Бросив велоспорт, Пиккуус перешел в ралли, где тоже добился успехов.

Впрочем, его главная победа – борьба за жизнь. Вот уже 25 лет Ааво сражается с опухолью мозга. Не без помощи русских друзей.

– Уже, наверное, лет десять я не работаю, ничем не занимаюсь. Здоровье не позволяет – инвалидность. Опухоль мозга. Так, сколько же … Четыре операции уже было – и больше не можно делать. Опасно. Могли бы самый конец головы, самый край отрезать и открыть. Но тогда всю жизнь придется ходить с каской. Я немолодой, голова не зарастет.

— Несколько лет назад вы рассказывали, что уколы более-менее помогают.

– Ну да. В июне прошел обследование в Германии – это стоило пять с половиной тысяч, русские друзья оплатили, спасибо им. Там сказали, что нужно перейти на другой укол. Точнее, вещество то же самое, но другой фирмы.

У нас лечебная система такая: чтобы получить препарат, надо дождаться его внесения в список. Когда лекарство не в списке, то государство тебе помочь не может. Этот новый укол пока не в списке. Говорят, появится с января. Еще два месяца мне терпеть.

— Давно у вас эта болезнь?

– 25 лет, наверное. В том и дело было, что вначале я сам платил все. Один укол каждый месяц стоил 1100 евро. Три с половиной года платил, потом деньги кончились. А до этого все было под контролем. Весь был в долгах, негде взять денег. Получился разрыв 8 месяцев, потом уже государство помогло, но было поздно.

— Вы собирались продать олимпийское золото, но в итоге просто заложили. Может, все-таки сейчас есть смысл продать?

– Я продал уже. Нечего было делать, получил за медаль 20 тысяч долларов. Долги надо было отдавать.

— Появлялась информация, что вам специально не дают работу. Якобы Эстония не признает ваших побед – они одержаны для СССР.

– Я такого не слышал. В таком духе сказал один олимпийский чемпион: твоя медаль выиграна для русской земли, не для Эстонии. Никто из больших руководителей такого не говорил.

Я мог бы работать, но у нас система такая: если пойду на работу, то потеряю пенсию. Буду получать зарплату, которая примерно как пенсия, но из зарплаты еще и режут налог. 26% – ших, сразу ушло.

— Вы попали в сборную Союза по велоспорту еще юношей. Правда, что вас там тяжело приняли из-за национальности?

– Это было. Я эстонец, вроде как чужой. В России говорят, против лома нет приема – против меня тоже не было.

72-й год – мой первый лагерь в сборной, в Новом Афоне. Пошли на тренировку утром, едем парами, тренер Капитонов сзади. Сашка Юдин меня раз толкает, два, три. Я ему колено под руль поставил – он бу-у-ум, завалился. Пришли с тренировки, сначала Капитонов на матах, потом Юдин с Валерой Лихачевым пришли учить меня жизни. Я взял в руку кусок кирпича: еще раз подойдете – по морде получите. Потом все было нормально.

— Вы ведь тогда почти не знали русский?

– К тому времени знал неплохо. За несколько лет до этого, еще юношей, пришлось выучить. Поехали на динамовский сбор в Алахадзы. Другие динамовские эстонцы уехали на день раньше меня, я летел один. В Киеве пересадка, а я вообще ни слова не понимаю, даже самолет найти не могу. Повезло, какой-то мужик-эстонец дотащил. В Адлере сели, мне нужно в Алахадзы – я опять ничего не могу даже спросить. Сел на чемоданы и плачу. 15 лет, е-мое! Все спрашивают, а я не умею объясниться.

Опять повезло – выручили московские ребята. Доехал до лагеря. За следующие 22 дня выучил русский язык. Со страха. Пришел в школу – учительница не узнала: это чудо, невозможно такое.

— За 22 дня – язык?

– Не идеально, но объясниться мог. Хотя были сложные слова. Следующий сбор был в Гаграх. А там шел эстонский фильм – Tuulevaikus. Парни спрашивают: как это по-русски?

А я такого слова не знаю, говорю: ни х… не дует. Меня целый сбор так и называли: ни х… не дует. Потом узнал название: «Безветрие». Запомнил на всю жизнь. А вот английский я уже не помню – в семье говорим только на эстонском.

— Победная для вас Олимпиада прошла в Канаде – четыре года спустя пойдут конфликты, бойкоты. В 76-м чувствовалось, что может быть что-то такое?

– Ни намека, все было отлично. Приглашения, улыбки, развлечения. Где 76-й и где 80-й? Огромная разница, все было совсем по-другому. Политики было много в СССР. Меня постоянно пытались привлечь, присылали письма. Раз пять писали: вступай в партию, а не то не возьмем в сборную. Угрожали. Я несколько лет подряд отвечал: на следующий год обязательно вступлю.

— Не боялись отказывать?

– А как по-другому? Я не политик, никогда в партиях не состоял. В 90-х был в городском совете Тарту, но без партии, просто по голосам прошел. Политика – это война, мне она не нравится. У меня есть друзья из других партий – политика может этому помешать.

— В России многие спортсмены чуть ли не стремятся в политику.

– В России да. Я не знаю, как сейчас, но тогда было страшно: руку отдашь – и тебя затащат, оттуда не выбраться. А я же свободный человек. Хотя мне пришлось поступать в комсомол второй раз. Школьного учителя случайно облил водой из ведра. Хотел подшутить над одноклассником, а попал в учителя. Потом неделю в школу не ходил – выгнали из комсомола.

— Что вам подарили за золото в Монреале?

– Дали разрешение получить «Волгу». Я получил и сразу продал. Зачем она мне? Все деньги, которые обещали, выплатили. Часть канадскими долларами на месте, остальное в рублях, когда вернулись. Обычная зарплата в Союзе была 100-300 рублей. Нам дали, кажется, 10 тысяч.

— Как вас встречали дома?

– В Тарту собралось тысяч 30, вся Ратушная площадь. Я был первым олимпийским чемпионом из этого города. Наверное, самые сильные эмоции в жизни. Если есть одна мечта и она сбывается – какие тут слова.

***

— Развал Союза – как это восприняли в Эстонии? Многие ведь были рады?

– Да, мы тоже были рады. Я не выходил на улицу Тарту, но там гремел большой праздник – целый фестиваль. В Таллине еще сильнее, по-моему, десятки тысяч человек собрались. Хотя поначалу не изменилось вообще ничего. А вот когда закрыли границы, тогда настала хана. Топлива не было, ничего не было…

— Где вы его доставали?

– У военных сливал. Военный аэродром-то остался, ездил туда. С продуктами плохо не стало, Эстония многое производила сама. А бензин – это большая проблема. Никуда не поехать, ничего не сделать, если у тебя нет бензина. Это продолжалось до 93-го. Я почему помню – как раз выиграл московское ралли и привез оттуда три тонны топлива на грузовике. Это была Avia – чешская машина, синяя, в Москве их много было.

— Как изменились отношения между людьми из разных республик?

– Не знаю. У меня не изменилось ничего. У меня как были друзья в России, так я по-прежнему с ними по скайпу говорю.

— Но заметно, что отношение к русским в Эстонии не очень.

– Я дам один пример. Вот сейчас тема беженцев популярна. Они приехали сюда – через три месяца уже говорят по-эстонски. Русский человек может здесь жить 50 лет – и не говорить по-эстонски. Как это возможно? Я русский выучил за 22 дня, б…ха-муха.

Поэтому очень многие эстонцы не уважают русских. Это основная проблема – русские не хотят говорить на нашем языке. У меня много русских друзей. Спрашиваю: почему ты не учишь эстонский? Ну, я не могу. Как же так? Ну ладно, давай говорить по-русски.