«C’est un acte de guerre (это война)», – заявил в пятницу ночью президент Франции Франсуа Олланд. То, что мы слышим в слове «война», решает всё. Олланд имел в виду войну против жизненного уклада Франции, в котором все граждане при всех их различиях – культурных, расовых или конфессиональных – едины.
То же могли бы сказать и другие ведущие французские политики – от Николя Саркози до (вероятно) Марин Ле Пен. Война «между цивилизациями» была бы с этой точки зрения логически невозможной. Это означало бы войну против собственных граждан, против собственного свободного образа жизни. То есть именно то, чего желает ИГИЛ: подорвать открытость Европы. Те, кто после трагических событий в Париже из солидарности хотят быть французами и молиться вместе с Францией, должны понимать, о чем скорбят французы. «Не молитесь за нас, мы по горло сыты религией, – написал в сети Twitter один француз. – Думайте о Париже, пойте о Париже, пишите о Париже, спите друг с другом во имя Парижа».
Угроза извне
Опасно приблизились к пошлому значению слова «солидарность» премьер-министр и президент Эстонии, заявления которых были посвящены единству в оборонной политике (озабоченность по поводу России) и возможности предоставления разведывательной информации (что такое мы могли бы сообщить французам по поводу Сирии?). Только министр иностранных дел отметила главное: терроризм и беженцы – это две совершенно разные проблемы. Иными словами, Европа – это все еще Европа братской любви и смешения цивилизаций. Европа, в которой мелочные государственные проблемы безопасности позволили бы правительствам поступиться правами человека в отношении беженцев, перестала бы быть таковой.
Коленный рефлекс «мы-же-вам-говорили» особенно опасен в таком периферийном государстве Европы, как Эстония. У нас уже появились оголтелые комментаторы, ложное сострадание которых замешано на злорадстве. Они не говорят ничего, заслуживающего быть услышанным во внешнем мире, они проливают крокодиловы слезы по Европе, ничего не зная ни о Париже, ни об исламе. Они никогда не жили в Европе (а если и жили, то не интегрировались в нее) и по-настоящему не владеют языками, но им совершенно ясны причины трагедии: вы сами сотворили это, допустив к себе чернокожих и мусульман. И над исламом собираются беспросветные тучи жалких предрассудков.
Если и существует нечто убогое и бездуховное, так это самовлюбленное захолустье. Каждый парижский мусульманин – в том числе и убийца – в большей мере остается европейцем, чем ориентированный на цвет кожи и на непереваренное христианство полуобразованный житель Эстонии.
Францию угнетает проблема радикализма, но среди своих собственных граждан. Как все 19 террористов, уничтоживших в США башни-близнецы, оказались «одомашненными арабами», так и исламский терроризм в Западной Европе является сугубо местным явлением. Вот она, ближайшая точка соприкосновения не вдающегося в различия между своими жертвами хладнокровного убийцы Андерса Брейвика с парижскими убийцами – изгоями общества, нашедшими смысл жизни в религии, превращенной в идеологию войны.
Рука Слизерина?
Точно так же, как Брейвик не несет нам христианство, так и агенты ИГИЛ в Европе не несут в себе ислам: они относятся к той же категории, что и школьные убийцы. И точно так же сотни девчонок, устремившихся из Западной Европы в Сирию, чтобы стать невестами ИГИЛ, тянутся отнюдь не к Аллаху, а к чему-то, что находится куда ближе к «Гарри Поттеру»: это сугубо западный романтический порыв, пусть даже и в исключительно извращенной форме.
Аль-Каида, из которой и вырос ИГИЛ, позаимствовала свою идеологию, структуры и методы у европейских анархистов и социал-демократов XIX столетия. Посредниками послужили отцы-основатели египетских «Братьев-мусульман», освоившие всю эту науку в Европе. Угрожающий Западной Европе радикализм во многих отношениях является проблемой самой Европы. Беженцы, против которых стремительно ополчилось общественное мнение от Польши до Эстонии, здесь вообще ни при чем: они бегут от ИГИЛ. А то, чего жаждет ИГИЛ – это та самая война цивилизаций, о которой в Эстонии вещают брейвики, сами не осознающие этого духовного родства.
Один из моментов, неучтенный в Восточной Европе, – это повседневная реальность западного терроризма. IRA, ETA, RAF в Германии и тому подобные организации десятилетиями представляли для рядовых европейцев нависающую над головой угрозу насильственной смерти. Заключение мира с IRA заняло тридцать лет. Нечто аналогичное предрекает в отношении ИГИЛ и французский аналитик Франсуа Эйсбур.
Не учитывается и то обстоятельство, что львиная доля жертв исламских террористов приходится на дестабилизированные Западом мусульманские страны: Ирак, Афганистан, Пакистан, их число растет и в Ливане. Темное прошлое Франции сопряжено с Алжиром, отделение которого в 1960 году унесло тысячи человеческих жизней, нанеся обществу глубокие раны.
Ясно, что война в Сирии станет полигоном для европейских радикалов. Воздушная война, проводимая под командованием США в Ираке и в Сирии (с августа 2014 года с неба было уже нанесено 7500 ударов), требует все новых жертв и тем самым воспроизводит образ западного врага. Политического решения не видно, наоборот: распадаются Ирак, Йемен и Ливия. В связи с этим для Запада неизбежно возрастает стратегическое значение России… Что вполне объясняет озабоченность президента Эстонии и других лиц по поводу коллективной обороны, но ничего не говорит о том, что на самом деле оказалось на чаше весов в Париже и в Европе.