Тамара Корягина: Если я захочу полететь в космос, я и это сделаю!

Тамара Корягина любит повторять, что она принадлежит к вымирающему типу XVIII века. Фото: Эндель Кастерпалу

У нее стригутся политики и высокопоставленные чиновники, без нее не обходятся многие престижные модные показы, в ее послужном списке и прически эстонских ведущих «Евровидения», и тренерская работа с национальной сборной по парикмахерскому искусству, и подготовка звезд российского шоу-бизнеса к съемкам клипов, и даже, по слухам, участие в создании имиджа первой леди. Парикмахер-стилист и руководитель модного Le Salon в самом сердце Таллинна Тамара Корягина рассказала «ДД» об особенностях своей профессии и о том, что все осуществимо.

– Правда ли, что вы работали над имиджем невесты президента, а ныне его новой супруги?

– Ходят такие слухи. Я не отвечу ни да, ни нет. Если эта информация и будет, то не от меня. У меня такое кредо: говоря о своей работе, я не называю имен. Я работаю с человеком. Не имеет значения – кто он, а имеет значение – как мы это делаем.

– Вы стрижете многих известных людей, в том числе депутатов парламента. Как вам удалось наработать такую клиентуру?

– Мне изначально нравилось это место в Таллинне, рядом с Тоомпеа, и как-то так все сложилось… С одной стороны, я вроде бы ничего не делала, чтобы работать на определенный круг, не ставила таких задач. Я так воспитана, что не делю людей по социальному принципу. Это не очень этично. Просто успех приходит к людям, которые занимаются любимым делом. Зато я знаю точно, с кем не хочу и стараюсь не работать – это содержанки, женщины без центра с запросами вроде «сделайте мне птичку», «сделайте мне рыбку»…

– А вы всегда знаете такие подробности личной жизни ваших клиенток?

– Если они считают нужным со мной об этом говорить. Но я стараюсь такие вопросы ограничивать. Мы же тоже можем выбирать, если цена вопроса – не жизнь и здоровье твоих близких, никто не заставляет работать с тем, с кем ты не хочешь.

– Вы любите беседовать с клиентами или это из разряда неприятных особенностей профессии?

– До сих пор я думала, что люблю, а добившись чего-то в профессионально-технической части, я вдруг поняла, что это одна из самых сложных и даже не всегда приятных вещей. То ли это возрастные моменты, то ли жизненный и профессиональный багаж, но вдруг оказалось, что в жизни настолько мало людей, с кем интересно общаться, что все остальное кажется пустобрехством. Я немного завидую своему приятелю-коллеге, у которого талант говорить на любую тему – он, как ручей, как водопад, а мне уже хочется говорить выборочно и больше слушать. А не всегда есть что. И есть деликатные моменты, о которых не хочется слышать. Любой думающий человек, особенно женщина, пропускает все через себя. И если твой внутренний цензор не сработает, тебе придется как-то с этим жить. В этом смысле надо быть не только деликатным по отношению к клиентам, но и деликатно обращаться с информацией по отношению к себе. Слова «совесть» еще никто не отменял, и для меня это самый важный критерий жизненной оценки. Если слышишь что-то совершенно тебе чуждое, предпочтешь перейти на другую сторону. Наверное, я вымирающий тип XVIII века. Я не могу обслуживать все равно кого за деньги, нет таких денег, когда ты способен на все.

– Как часто знаменитые клиенты рассказывают вам конфиденциальные вещи?

– Не очень хочется об этом говорить. Не то чтобы выбалтывают, а ты просто слышишь. Я ж не первый год на свете живу, у меня неплохое образование…

Живу пятилетками

– Кстати, об образовании. Вы ведь хотели когда-то стать врачом…

– Хотела – но не я, а мама. В моей семье считалось, что важнейшие профессии – это врач и учитель, но нельзя идти туда просто так. Хотя в мое время во врачи многие шли и не из принципиальных соображений, туда шел весь Северный Кавказ… Я поступила на медицинский, а потом пришла домой и сказала: «Мам, мне все равно – людей лечить или кирпичи класть». И она сразу отмела эту мысль: этим должны заниматься люди с призванием. Сейчас я понимаю, что и моя работа имеет отношение к призванию. Так что мы на медицину только подали документы и тут же героически их забрали. В тот момент мама меня поняла, хотя она, конечно, в страшном сне не могла предположить, что я буду заниматься тем, чем я сейчас занимаюсь. Девочка из приличной семьи априори не может мечтать мыть грязные головы.

– Вы о себе рассказываете как о девушке из хорошей, очень интеллигентной семьи, у которой дома бывали, в том числе, и знаменитости. Что это была за семья и что она дала вам в первую очередь?

– Я не очень люблю об этом говорить публично, в этом ведь нет моей заслуги, что у меня были мама-папа, дедушка, прадедушка… Я знаю свою семью до седьмого колена точно, но хочется говорить о том, чего ты достиг сам, а для этого я вроде бы ничего не делала. И потом приличная семья – это ведь имеет и негативный аспект. Если тебя воспитывали в понятиях «духовности», тебе жить очень тяжело. Я неоднократно слышала: что же вы, девушка XVIII века, со своими принципами в такое дело сунулись…

– То есть это мешает в бизнесе?

– Я себя бизнес-леди не считаю, хотя, конечно, я этим занимаюсь, управляю людьми. Мне больше нравится слово «предприниматель», это звучит легче. Я что-то предпринимаю, иногда это приносит плоды, иногда нет.

– Почему вы решили стать стилистом? Как это случилось? Вы забрали документы с медицинского и…

– Нет, конечно, не сразу. И произошло это от нечего делать, от дуракаваляния. Что-то ведь в жизни нужно делать, а не просто быть мечтой ассенизатора и бесконечно потреблять. Первое предназначение женщины – рожать детей и стать матерью. Но есть ведь и другие цели, не обязательно очень пафосные. Мы же не говорим: давайте спасем мир. Нельзя спасти мир и не устроить мир у себя внутри и вокруг себя. Было трудно, я очень долго себя искала. Время было такое – 90-е годы, физики-лирики никому не нужны, потом переезд по семейным обстоятельствам из Ленинграда в Эстонию, где тогда была своеобразная и не очень мне понятная русская диаспора. Не хочу никого обидеть, но мне тогда казалось, что русская культура здесь находится в плачевном состоянии. Все разговоры тогда крутились вокруг талонов на сахар и цен на электричество. Повеситься можно! А у меня было много энергии, что-то хотелось в жизни сделать. После жизни в большом городе…

– Вы родились в Ленинграде?

– Нет, в Краснодаре. У нас интересная семейная традиция – мы почему-то рождаемся в отпуске, у нас три таких случая в семье. Рождаемся в месте, где потом, может, больше никогда и не будем. Многое происходит случайно. А с профессией получилось так, что встретились люди, ставшие для меня авторитетами, эталонами в моем деле. И я загорелась.

– Кому в Эстонии вы лично благодарны?

– Это фотограф Сережа Маслов. И моя удивительная встреча с визажистом Катрин Сангла и клипмейкером Хиндреком Маасиком, конечно же, сыграла судьбоносную роль, хотя они в этом и не признаются. Все они люди мира, и все они в каких-то эстетических вопросах оказали на меня большое влияние. Мы как-то сразу стали командой. В свое время педагоги говорили, что у меня есть два таланта – я люблю людей и умею быть командным игроком. Мне, правда, кажется, что мой главный талант в том, что я всегда чувствую время, вижу картину в целом, строю планы на пять лет, хотя никогда не знаю, что будет со мной сегодня. Но чувство завтрашнего дня всегда со мной. Оно иногда играло со мной какую-то злую шутку, но, в принципе, со мной даже в детстве мои взрослые тетушки советовались. У меня есть ощущение того, куда все движется. Это касается и политических прогнозов.

Виноваты в огламуривании

– Вы сказали, что к местной русской общине отнеслись в 90-е с непониманием, а сейчас вы ее хорошо понимаете?

– Я более чем уверена, что я ее неправильно понимаю: у меня идеальный мир, я живу в синтетическом мире. Встречаю удивительных, красивых людей, поэтому все вижу через эту призму признательности и радушия. Меня эта страна очень радушно приняла, и я плачу ей тем же. 

– Возвращаясь к прогнозам, в каком направлении сейчас идет местный русский мир?

– Он идет разными дорогами. И они даже не разбегаются, а расползаются. В какой-то мере я тоже несу ответственность за то, что часть этого мира огламурилась вместо того, чтобы созидать. С другой стороны, чего ожидать сейчас от русской диаспоры в Эстонии? В 1917 году был уничтожен национальный генофонд. Я ведь все равно чувствую себя носителем русской культуры, хотя я совсем не русский человек, я адыгейка, черкеска. Я не русофил, а космополит, но это мой язык и моя культура. Ни на одном языке мира я никогда не смогу говорить и писать так витиевато, как на русском. Я неплохо подкована в классической музыке, но ничего, кроме 2-го концерта Рахманинова, никогда настолько меня не потрясет изнутри. Это важно. И на самом деле, никто не мешает нам и сейчас быть вместе, консолидироваться и что-то менять, а никто ничего не делает. Сижу и наблюдаю, как в кино, как расползается диаспора. У нас есть, например, великолепный композитор Галя Григорьева – и много наших людей ходит на ее концерты? И я могу долго так перечислять.

– У вас больше эстонских или русских клиентов?

– Наверное, все-таки больше эстонских. В эстонской среде мне было комфортно. Я получила в ней то, чего не получала там в России. Меня поразила их потребность в культуре. Помню, приехала в Пярну – театр, в Вильянди – театр. В таких маленьких городках у людей есть потребность в культуре. Как-то раз я попала на семейный праздник, всем гостям раздали песенники – и все гости пели эстонские народные песни. Кто мешает здесь все то же самое делать русским? Ту национальную культуру мы потеряли, а своей не создали. У меня тут ощущение какой-то расстриги – сюда не примкнули, а туда уже не можем. И мне не по душе наша пассивная позиция.

– Вам хотелось бы пойти в политику?

– Наверное, да. Но я не говорю на эстонском языке так, как на русском, а это очень важно. К тому же лень родилась раньше меня. И нет той партии, к которой я могла бы примкнуть. Перед каждыми выборами я просматриваю партийные платформы, но полностью не разделяю ничьей. И потом, я администратор – максимум я бы в своем районе решала какие-то вопросы, но потратить на это свою жизнь я как творческий человек не готова. Если выбор стоит между выгодным и интересным, я всегда выберу то, что интересно.

– Чтобы попасть во власть, вы должны быть готовы подчиняться. Вы легко подчиняетесь? Когда-то на «Евровидении» вы не поладили с прямым начальством...

– Если есть логика подчинения – да. Я в юности была пионером-тимуровцем, почитала табель о рангах. Мне до 18 лет дома не позволяли читать газет, потому что, не сформировав свое мировоззрение, человек не может адекватно на это реагировать. Но мне очень важно верить в то, чем я занимаюсь. Если бы я внутри понимала, что нужна делу, верила в него, я могла бы подчиниться. Человек должен быть гибким, но не прогибаться. Не надо отступаться от своих ценностей, но компромиссы необходимы для людей, этически состоявшихся.

– Мир моды и красоты часто провоцирует на такие компромиссы?

– Наше ремесло – наверное, слишком громко называть его искусством – предполагает, что надо доводить дело до конца. Если ты делаешь прическу даме на президентский прием, а все остальное не доделываешь, значит, ты сорвешь ей этот прием. Нельзя надевать на себя костюмчик бога. И если меня кто-то выбрал из многих, доверил мне дело, я не могу заниматься удовлетворением своих амбиций и упиваться своими обидами: я должна просто взять и сделать свое дело. Никакой лирики в рабочее время – это профессиональный подход. И оценивать людей мы должны по их профессиональным данным, а не только по тому, как они выглядят, как у них причесана челочка, в какое платье они одеты – возвращаясь к той теме, с которой мы начали.

– Остро переживаете критику в свой адрес?

– Меня, как правило, критикуют люди, которые к моей профессии никак не относятся. Если это будут делать профессионалы, я готова к конструктивному обсуждению. Но я никогда не стесняюсь иметь свое собственное мнение, что в наше время почти подвиг. Ну, значит, я Маресьев. А если у критиков есть свое мнение, тогда пусть они его аргументируют.

– Как учитель вы ощущаете себя реализовавшейся?

– Нет, конечно. Мне нравится учить – я работала с аудиторией и в четыреста человек, и в два. Но это мой послезавтрашний день, еще не пришло время. Потому что в нашей стране нет достаточно денег, а профессиональное образование стоит у нас настолько мало, что качественно за эти деньги научить невозможно. Поэтому пока у меня другие приоритеты и систематически я этим не занимаюсь.

– Я знаю, что у вас особые отношения с музыкой. Откуда у вас любовь к опере?

– Да, у меня в семье все были музыкально подкованные и одаренные, в детстве я занималась балетом, по маминой линии у нас были замечательные вокалистки. Сама я пою разве что в дýше, то есть не делаю этого так профессионально, чтобы делать это публично, хотя слух у меня есть. Люблю бывать в опере – могу рвануть за границу ради хорошей постановки, даже если совсем мало времени. Я думаю, все возможно, если этого действительно хотеть. Помню, однажды близкие решили устроить мне праздник. Заказали услугу в агентстве, дали мне опросник, я должна была записать свои мечты – на 23-м вопросе я сломалась и сказала, что у меня ее нет. Помню, на меня приходил посмотреть водитель этого агентства: «Дайте мне посмотреть на человека, у которого нет мечты!» Но все материальное и без того осуществимо. Это же счастье, когда человек понимает, что все в его руках. Даже если я захочу полететь в космос, мне кажется, я и это сделаю. Кто-то же летал! Why not? Почему не я?