Что происходит с русским языком в Эстонии?

Ирина Кюльмоя. Фото: Алексей Старков

Русский язык эстоноземельцев не является «испорченным», скорее можно говорить об одном из вариантов великого и могучего, тем более что даже на этой маленькой территории он демонстрирует разнообразие. Об этом говорила в заключительной лекции Майских чтений, или «русской недели», в Нарвском колледже профессор кафедры русского языка Тартуского университета Ирина Кюльмоя.

Русский язык, согласно данным последней переписи 2011 года, считали родным 383,1 тысячи жителей Эстонии (около 30 процентов), причём собственно русскими позиционировали себя несколько меньше - 341 тысяча. Подобно тому, как в России есть более-менее единый общелитературный язык, но имеются и диалекты, так и в Эстонии сохраняются осколки древней речи - русские говоры старожилов. Русских старожилов, по данным тартуского лингвиста, здесь примерно 34,5 тысячи, но говоры сберегли лишь 2500 человек. И очевидно, что число носителей говоров сокращается, - как, впрочем, и везде.

Взаимодействие языков было всегда, и одним из видов такого взаимодействия является заимствование слов и грамматических конструкций. Кюльмоя (на снимке) привела примеры из говоров, которые прозвучали как милая музыка старины. Например, вместо «восход солнца» старожилы говорят «солнечное вставание», вместо «холостяка» - «старый малец». Это дословные переводы, или кальки, эстонских аналогов. Эстонское влияние филологи прочитывают и в выражениях вроде «а раньше всё на лошадях ехато», «я с крови истякала», а также в слишком частом употреблении причудскими стариками наречий «тогда» и «теперь» - вслед за эстонской разговорной речью, изобилующей «siis» и «nüüd». К этому добавляются и пронесённые сквозь века древние славянские грамматические формы и произношение. Остаётся пожалеть, что это - уходящая натура. Ирина Кюльмоя призвала заинтересованных присоединиться хотя бы к изучению говоров.

Сегодняшний русский язык в Эстонии испытывает несколько тенденций, часть которых лежит на поверхности, а некоторые - более глубинны и требуют основательного анализа, длительного наблюдения.

Так, практически каждый сегодня может заметить вкрапления в русский письменный текст названий, написанных эстонским (шире - вообще латиницей) алфавитом. По мнению Кюльмоя, если речь идёт о названиях учреждений и фирм, то продиктовано это желанием пишущего быть понятым однозначно, т.е. напиши название по-русски - и кто-то не сообразит, о чём речь. В России латиницы в кириллических текстах тоже сколько угодно, но там это чаще объясняется другим - языковой игрой, полагает профессор.

Эстонские слова во множестве присутствуют и в речи разговорной. Мы ходим в «каубакескусы», сдаем декларации в «максуамет», бьёмся за «кыргтасе» по эстонскому, наши «линнавалитсусы» издают «корральдусы», и т.д., и т.п.

- До тех пор, пока мы понимаем, что это - игры со словами, это не страшно. Плохо, когда мы будем думать, что такое заимствование является единственно возможным вариантом выражения, - прокомментировала Ирина Кюльмоя, добавив, что, даже с точки зрения лёгкости высказывания, «автостанция» всё-таки не труднее, чем «буссияам».

Кстати, порой эстонский русский язык играет с эстонскими словами вполне осознанно. Нам бывает надо «помытлить» над какой-то житейской задачкой, про вещь, приказавшую долго жить, мы с философской иронией говорим, что она «кыйкнулась», студенты или школяры запросто могут прозвать учительницу госязыка «эстикельшей»… Бывают, однако, и заимствования-варваризмы: «кандидировать», «пропагировать», «корригировать» и т.п. Хотя… Ирина Павловна обратила внимание на то, что иногда требование отказаться от такого варваризма сталкивается с тем, что стопроцентно заменить его нечем: у вроде бы похожего русского слова не совсем та же семантика. Скажем, «баллотироваться» связано преимущественно с политической сферой, а если речь всего лишь о конкурсе в какой-то фирмочке? «Баллотировался на место бухгалтера»? Претенциозно. «Участвовал в конкурсе на место…» Длинно. Вот и прибегают к эстонскому «кандидировать».

Из более глубинных изменений русского языка в здешней диаспоре Кюльмоя, в частности, обратила внимание на то, что в Эстонии и России различаются и некоторые жизненные реалии, отсюда и появляются «свои», даже вполне русские, слова и термины.

- На конференции в России я спросила у коллег - что такое, по их мнению, «больничная касса»? В ответ услышала и такой вариант: это окошечко, где надо платить за медицинскую услугу, - к этому примеру тартуский филолог добавила также «материнскую зарплату», «инфочас», «семейного врача», «собак-горожан» (есть, оказывается, и такой переводной термин для обозначения четвероногих на улицах эстонских населённых пунктов). Россиянин наверняка очень удивится и такому сочетанию, как «русская пасха» или «русский новый год». Здешнему жителю более-менее понятны термины «шведское (или русское, или немецкое) время», «времена республики», «освободительная война». Жителю Россию эта эстонская периодизация истории, понятное дело, вообще не знакома.

На вопрос аудитории - влияет ли, как это было раньше, русский язык на эстонский - профессор Кюльмоя ответила, в общем, отрицательно. Эстонцы, по её словам, больше борются сегодня с англицизмами, к тому же их молодое поколение русского почти и не знает. Хотя - «poka» и «davai» в эстонской речи действительно слышишь сплошь и рядом.

Консервируется ли язык в здешней диаспоре - т.е. застывает в некоем состоянии, делается архаичным по отношению к основному потоку развития русского языка - оценить это, по словам Кюльмоя, трудно, поскольку для этого нужны время и взгляд со стороны. Но она не исключила, что элементы консервации имеются, поскольку мы здесь, например, боимся «употребить что-то не так», а речь в России в этом плане смелее. В то же время, лингвист опровергла мнение об «испорченности» эстонского русского, напомнив, что другие крупные мировые языки (английский, французский) имеют варианты, но при этом остаются сами собой.