Передо мной сидит, скрестив руки на груди, спокойный на вид мужчина средних лет. В его взгляде глубокое спокойствие смешалось то ли с грустью, то ли с какой-то неясной тревогой.
На войне как на войне (8)
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Непросто говорить о мире и порядке, если твой собеседник пятнадцать лет провел на войне. Ремарк новейшего времени, создатель проекта «Журналистика без посредников», русский оппозиционер Аркадий Бабченко рассказал о разрухе, смерти, страхах и непростой профессии военного корреспондента.
Профессию не выбирал
– Что привело вас в военную журналистику. Если бы вы не работали в этой профессии, то где бы вы трудились?
– Я должен был стать юристом. У меня есть юридическое образование, по которому я не работал ни дня. На втором курсе университета меня забрали в армию, и я попал солдатом на Первую чеченскую войну. Вернулся, окончил университет. Потом началась Вторая чеченская, на которую я пошел уже контрактником. А когда вернулся, включил телевизор и посмотрел, что показывают. Прогосударственные каналы транслировали одну точку зрения, оппозиционные – другую. Но ни та ни другая сторона реально не отражали того, что происходило. Тогда я написал статью. Ну, как статью, некий текст, некий набор букв – и отправил его в несколько газет. Из «Московского комсомольца» мне перезвонили и предложили у них поработать. И вот так все и закрутилось. Собственно, профессию не я выбирал, а она меня выбрала. Как в журналистике в общем-то чаще всего и происходит.
– Вы не представляете себя в какой-то другой роли?
– Конечно, нет. Я занимаюсь этим уже 15 лет, я пишущий человек. Но, вы знаете, самое большое желание военкора – остаться без работы. Чтобы войн больше не было, чтобы на них не ездить. Я хочу писать тексты для передачи «Спокойной ночи, малыши!». Вот это – моя мечта. Но пока, в ближайшей перспективе, я вижу, что без работы не останусь.
– Россия – милитаризованная страна. Рады ли вы этому?
– Иракский вариант развития – это, по-моему, наше недалекое будущее. Страна с гигантскими нефтедолларами могла бы стать одной из ведущих, но она то одно соседнее государство завоевывает, то начинает военные действия на территории другого. К тому же в России у власти находится человек, практически несменяемый на протяжении полутора десятков лет... В итоге ситуация доходит до программы обмена нефти на продовольствие, абсолютного обнищания нефтедобывающей страны, при этом власть жирует, а страна скатывается к религиозному радикализму. Война очень сильно действует на моральное разложение нации. Не помню, у кого я прочитал, но мне эта фраза очень нравится: «Война делает с обществом то же самое, что и публичная казнь, – снимает запреты». Любая, даже самая справедливая война, всегда ведет к разложению общества, к его усталости, к агрессии, к утрате моральных ориентиров, снижению планки допустимого.
Возможны варианты
– Хотят ли русские войны и против кого они воюют?
– Волнами, вы знаете, волнами. Желание войны – это стадия психопатии общества. И она время от времени проявляется. Аннексию Крыма поддержало подавляющее большинство населения, это совершенно точно. Войну на Украине в начальной ее стадии тоже поддержало большинство. Сейчас уже прошло два года, все устали от военной повестки дня. Хотя я уверен, что очередная волна такого помешательства поднимется вновь. В целом, чтобы понять, хотят ли русские войны, надо посмотреть на историю России после Второй мировой. Не знаю, было ли в истории России или Советского Союза хотя бы десять лет, когда страна не воевала...
Где мы только не воевали! Несчастный Египет, Ангола, потом Афганистан на десять лет, потом Чечня, Грузия, Украина, сейчас Сирия. Эта модель поведения свойственна тем странам, которые выбирают такую модель развития. Доходы от нефти гигантские, а страна-то Россия – нищая на самом деле! Ну, если не нищая, то бедная. Если отъехать от Москвы на сто километров, в любую из деревень заехать, там XIX век! Нет работы, ничего нет. И вот вырастает в этой деревне мужик, дорастает до 25 лет, и какие у него перспективы в жизни? Либо спиться, либо в тюрьму сесть, а тут – бац, и какая-то война. Пойти пострелять в чеченцев проклятых, черных, либо хохлов «помочить», бандеровцев... Хоть мир посмотрит, понимаете?
– В конце августа на своей странице в Фейсбуке вы написали, что «нельзя бороться со страной, если она сама выбрала путь в пропасть». Есть ли будущее у России и есть ли альтернативный сценарий?
– Есть, безусловно есть. Конечно, будущее не предопределено и возможны различные сценарии. Я допускаю, что может обойтись и без краха, подобного 1991 году. И, возможно, всё может рассосаться без большой крови, но пока ситуация показывает, что Россия на данный момент явно выбрала вектор не в сторону демократического развития, прав человека и демократического государства. И сейчас она в этом направлении так и движется, потому что Владимир Владимирович – человек относительно молодой, а медицина у нас достигла невиданных ранее высот, так что этот человек может оставаться у власти еще и десять лет, и двадцать, и сколько угодно. Пока в ближайшей перспективе будет так, как сейчас. Вопрос даже не в том, что будет после Путина. После него может быть и Медведев, а может быть, даже Навальный с Мальцевым смогут прийти к власти. Я вполне это допускаю. Вопрос в том, что будет после человека, который будет после Путина: сможет ли он изменить вектор развития. Я пока пессимистично настроен в этом плане.
– Вы заявили, что люди сами выбрали своего царя. Нравился ли вам Путин 2000-х, когда он только пришел к власти?
– Путин мне не нравился никогда, потому что когда он пришел к власти, я как раз был на чеченской войне. Он мне не нравился по той простой причине, что это преемник Бориса Николаевича Ельцина. Что за преемник? Я и тогда этого не понимал, и сейчас не понимаю. У нас что, монархия? Есть выборы – ну, давайте голосовать. Нет выборов – тогда давайте назовем царя царем и поставим на этом точку.
Знание – сила
– В том же году, когда Путин пришел к власти, на экраны вышел фильм Алексея Балабанова «Брат-2», который стал своеобразным манифестом девяностых. Главный герой Данила задает вопрос: «В чем сила, брат?». В чем сила для вас?
– Для меня сила – в образовании. Любое, даже самое образованное общество, самое свободное, самое демократическое, может прийти к тому, к чему пришла Россия. И примеры этому были, и все мы о них знаем. И все-таки, в образованном обществе шанс установления такого авторитаризма, с диктатором, у которого в голове есть какая-то сверхидея, все-таки меньше.
– Если не Путин, то кто?
– А черт его знает! Кто угодно! Из 140 миллионов человек можно выбрать нормального. Пожалуйста, Лев Шлосберг (российский политик, правозащитник, журналист, председатель Псковского регионального отделения и член федерального Политического комитета партии «Яблоко» – прим. ред.) – кандидат, за которого я бы голосовал. Но даже если в России ни с того ни с сего будут честные выборы без подтасовок результатов, то никакой Лев Шлосберг там не победит. Вот сейчас появился Вячеслав Мальцев (экс-депутат Саратовской областной думы третьего созыва, ведущий аналитической программы «Плохие новости» на YouTube – прим. ред.), воплощающий чаяния и ожидания российского народа. Тандем Алексея Навального и Вячеслава Мальцева, наверное, и отражает настроение, которое превалирует в обществе.
– Что позволяет вам сохранять объективный взгляд на те события, которые вы описываете?
– Объективного взгляда на войне нет. Стопроцентная объективность – это тот идеальный, сферический конь в вакууме, к которому мы как журналисты должны стремиться. Остаться над схваткой не удается никогда. Мировоззрение страны, в которой ты находишься, безусловно, будет влиять и на твое мировоззрение. А еще ты начнешь видеть ситуацию с теми нюансами, которые тебе покажет и та сторона, на которой ты стоишь. Это надо понимать. Этого надо избегать.
– За период фронтовой работы вы потеряли немало коллег. Не боитесь, что и вас постигнет такая участь?
– Конечно, когда-нибудь прилетит. Когда-нибудь везение должно закончиться. Дай бог, если оторвет что-нибудь ненужное. К сорока годам вообще становишься очень осторожным. Я совершенно адекватно оцениваю риски и опасности. Я их понимаю, принимаю, потому что... Ну а куда деваться-то? Либо уходи из профессии, либо работай. Я последние два года не езжу никуда, все-таки взял паузу, потому что мой предел наступил в 2014 году. Два года я не мог никуда ездить, сейчас чувствую, что готов опять куда-то отправиться, но буду осторожничать.
Немного обо всем
– Что хуже для человека на войне – жизнь или смерть?
– Жизнь в любом случае лучше. На войне смещаются акценты, искажаются ценности. Нам здесь, например, кажется, что если там ногу оторвало, то это просто ужас. А там ногу оторвало – радуйся, что живой остался. Для тебя всё закончилось. Всё. Ты едешь домой. Войны больше не будет... Жизнь в любом состоянии, безусловно, лучше. Возможность обнимать своего ребенка – это вообще лучшее, что есть в моей жизни.
– Как вас изменила война?
– Ну, раньше я был голубоглазым блондином, а сейчас – старый и лысый (ухмыляется). Война поменяла меня полностью, конечно. Я должен был прожить другую жизнь. А эта не закладывалась изначально в мой сценарий.
– Если бы вы могли что-то изменить, изменили бы ход своей жизни?
– Не знаю. Все, что у меня сейчас есть, и то, кем я стал, случилось благодаря войне. Семья у меня появилась, потому что жена ждала меня с войны. Моя работа у меня есть, потому что я побывал на войне. Если бы сейчас вернуться в мои восемнадцать лет с тем знанием, которое есть у меня сейчас, то я, может быть, собрал бы шмотки и убежал куда-нибудь... В ту же Эстонию.
– Что главное для военного журналиста?
– Военная журналистика – то сообщество, в котором случайных людей не бывает. На войну едут многие, но на третий, пятый, десятый раз они отсеиваются. Главное для военного журналиста: тебе должно повезти в первый и во второй раз, то есть ты должен вернуться живым, не спиться и с каким-то результатом написать какой-то текст, какой-то репортаж. После этого попадаешь в колею и идешь по ней. Нужно стараться придерживаться максимальной объективности, насколько это возможно. Не врать. Не подставлять людей. Не становиться пропагандистом. Не брать в руки оружие: это вообще табу. Я это делаю, только если речь идет о защите моей жизни. Главное – всегда оставаться человеком. В любой ситуации.
– Как бы вы себя охарактеризовали?
– Аркадий Бабченко – военный корреспондент. Человек, который хочет жить в нормальной стране, чтобы в ней перестали убивать людей, чтобы его страна перестала убивать людей в других странах, чтобы она перестала болеть имперским, мракобесным и шовинистическим комплексами.
– В беседе со студентами Украинского католического университета вы сказали, что «страх на войне нужен». Чего боялись или боитесь вы?
– Умереть. Это очень страшно. Ладно, если снаряд рухнет. Просто голову оторвало – и все закончилось. Но я ужасно боюсь боли, даже больше, чем смерти. Вообще ненависть, страх – это очень энергозатратные чувства. И постоянно находиться в этом режиме ты не можешь. Но на войне постоянно находишься в режиме напряжения, в ожидании худшего, думаешь, что с тобой обязательно что-то случится. Это тяжело...
– Вы писали, что «российское информационное пространство однозначно больно». Уязвимо ли медийное пространство России?
– Какая-то свобода есть. Есть «Дождь», есть «Эхо Москвы», до сих пор есть «Новая газета». С ними воевали, в 2012-2014 годах их давили очень сильно. От телеканала «Дождь» пытались избавиться уже напрямую, но не смогли. А РБК – одно из лучших, независимых СМИ – исчез. Не совсем, а как независимый. Но на самом деле власть поняла, что оппозиционные каналы незачем закрывать: угрозы они не представляют. Нет той аудитории, на которую эти СМИ могли бы влиять так, чтобы эта аудитория стала какой-то проблемой для власти.
– А для чего, по-вашему, создана террористическая организация ИГИЛ?
– ИГИЛ не был создан. Это не государство, а психология и мировоззрение. ИГИЛ – в головах. Им заражаются. Ирак с его добычей нефти мог бы стать демократическим государством. В Иране в 1950-х годах девушки ходили чуть ли не в мини-юбках, это было свободное светско-правовое государство. А еще раньше та же самая Германия была правовым государством, а докатилась до сжигания людей в газовых печах. Очень сильным инструментом ИГИЛ являются СМИ, которые заражают людей.
– Вы считаете себя счастливым человеком?
– Когда я возвращаюсь из командировки и беру своего ребенка на руки, я вообще самый счастливый человек на земле.
Справка «ДД»:
Аркадий Бабченко
Военный журналист, публицист, ветеран двух чеченских военных кампаний.
Лауреат журналистских и литературных премий. Автор проекта «Журналистика без посредников».
Наряду с Александром Карасевым, Захаром Прилепиным и Вячеславом Мироновым считается одним из основоположников современной военной прозы.
Находится в оппозиции к действующей власти в России.