Российский политолог: повторить 1917-й? Не можем и не хотим!

Октябрь 1917-го в советской живописи. Фото: wikimedia.com

После бурного столетия социальных экспериментов Россия похожа на гигантского инвалида, «больного человека Евразии», и виной тому – революция, считает российский политолог и историк Василий Жарков.

«Можем повторить!» – многие в Европе знают про этот хулиганский слоган новейших русских ура-патриотов, грозящихся приехать «в Берлин за немками».

В Европе такого рода угрозы вызывают справедливую оторопь, но и в самой России к подобному трепу многие относятся с большой долей иронии. Дойти или не дойти до Берлина – теперь это зависит от того, хватит ли денег на немецкие запчасти не в меру патриотичным русскоговорящим водителям своих подержанных BMW. При нынешнем неустойчивом курсе рубля – совсем не очевидно, что хватит. Многие россияне стали жить значительно беднее в последние три года, в прямом смысле заплатив за неоимперские амбиции своего начальства и собственный диванный патриотизм во время вечернего просмотра Киселёв-ТВ.

И здесь залихватское «можем повторить» приобретает совсем иной смысл, пугающий уже не европейских соседей, а саму Россию и особенно - ее бессменных правителей. На дворе 2017 год. Юбилей русской революции, для кого-то великой, для кого-то ужасной. Круглая дата будоражит воображение многих. Госпропаганда, кажется, окончательно превратила большинство россиян в агрессивную и темную толпу, готовую на что угодно в любой момент. Что если, следуя старым заветам Ульянова-Ленина, русские снова, не получив особого успеха в гибридной войне с Западом, «повернут штыки» и «превратят «империалистическую войну в гражданскую»?

За что боролись, на то и напоролись

Ровно так ведь и было сто лет назад, когда тотальный истерический патриотизм и немецкие погромы 1914-го в три года сменились массовым дезертирством и народными волнениями 1917 года. Стоило начаться перебоям с хлебом в Петрограде из-за обычного русского разгильдяйства, помноженного на трудности долгой войны, – и румяные гимназистки сменили портреты государя на красные флаги, а многочисленные люмпены пошли грабить винные склады. Это не гипербола: масса народа по всей стране осенью 1917-го утонули, спьяну захлебнувшись в сивухе, во время прокатившихся по всем губерниям погромов государственных винных погребов. Фабрики и заводы народ, как известно, не получил ни тогда, ни после, но до самого святого для себя дорвался сполна.

Так повторится русская революция или нет? Тем более, что сегодняшняя России во многих деталях почти как две капли воды похожа на саму себя столетней давности. Во главе страны правитель, пусть сегодня официально не коронованный, но всеми, особенно своими приближенными называемый не иначе, как «царь». Обожаемый и почитаемый всеми – и всеми же в тайне ненавидимый и презираемый: рациональным умом это не понять и не объяснить, но такова уж привычка, выработанная веками отношений бесправных подданных и абсолютной власти.

Ленин относил царскую Россию к военно-феодальному типу империализма. Именно как военно-феодальную можно охарактеризовать и сегодняшнюю российскую государственную структуру. Пусть и с легким налетом постмодернизма. Каждый чиновник, каждый олигарх знает, что всё, чем он владеет, принадлежит ему условно «за службу» и в любой момент может быть отобрано. На самом верху служебной иерархии силовики, люди в погонах, третье отделение, сменившее много названий за долгий русский XX век, но так и не поменявшее жандармской сути – и лишь усиливавшееся при каждой последующей смене власти.

На улицах российских городов снова казаки – следят, чтобы студенты, приват-доценты с докторами и прочие «шибко грамотные» горожане, ведомые, известное дело, Рокфеллерами и Ротшильдами, масонами, Госдепом и прочей «мировой закулисой», не устроили бы какой-нибудь «измены». Безнаказанно громят выставки, мешают публичным мероприятиям, устраиваемым не зависимыми от правительства организациями, нападают на гражданских активистов, всячески третируют и запугивают тех, кто еще не отучился от нормальной для свободного человека привычки думать и действовать самостоятельно.

Люди в рясах вернулись в школы, а церкви в Москве строятся быстрее, чем детские сады и новые линии метро. Дошло до того, что одно из заседаний, приуроченных к началу празднования юбилея революции, открыл один из высших церковных иерархов, рассказавший собравшимся, что весь вред на Руси от Запада и от философа Жан-Жака Руссо. Такой густой мрак пришелся бы по душе черносотенцам и прочим рьяным охранителям столетней давности.

Что, глядя на все это, сказали бы те, кто делал революцию сто лет назад? Все они, и кадеты, и эсеры, и, конечно же, большевики, были преисполнены бесконечного оптимизма, верили в лучшее, светлое будущее своей страны и всего человечества. Можно только представить, какое разочарование, какая тоска и депрессия постигли бы каждого из тех, кто молился на революцию тогда, окажись они хотя бы на час здесь и сейчас, в стране своих правнуков!

Россия, которую мы потеряли из-за большевиков

Усталость, разочарование и апатия – вот те три слова, в которых лучше всего можно было бы описать состояние России через столетие после потрясшей ее революции. Пришедшие тогда к власти молодые, по-европейски образованные, полные энтузиазма и самопожертвования политические лидеры увлекли себя, страну, да что там, добрую половину тогдашнего мира идеей всеобщего переустройства во имя свободы и справедливости.

Они хотели создать нового человека, освободив его от низменных пристрастий, связанных с жаждой наживы и власти над другими, а заодно раз и навсегда покончить с неравенством, насилием и войнами. Но именно эти пламенные герои и народные вожди ввергли миллионы людей в невиданную ранее мясорубку смерти, страха, недоверия и вражды.

Террор, голод, война – этим, главным образом, и жила Россия, несколько ее поколений XX века на протяжении десятилетий после 1917 года. Разные группы населения по-разному и в разное время столкнулись с одним и тем же. Кого-то расстреляли сразу в 1918-м, просто потому, что был самым богатым купцом в городе, кого-то несколькими годами позже за участие в белом движении. Меньшевики и эсеры последовали за кадетами, а с оппозицией внутри самой большевистской партии окончательно расправились позднее во время «больших процессов».

Крестьяне, поддержавшие большевиков в обмен на обещание помещичьих земель, были уничтожены в начале 1930-х – и социально, «как класс», и в прямом физическом смысле: число жертв коллективизации и организованного массового голода в деревне по некоторым оценкам достигает десяти миллионов человек.

Вскоре настал черед «неправильных» народов, всех тех, кто принадлежал к титульным этносам стран, граничивших с «единственным в мире государством рабочих и крестьян» – от финнов и поляков до турок и корейцев. «Социалистический лагерь» вскоре стал разрастаться, захватывая соседние земли, Сибирь пополнялось выходцами из Эстонии и других покоренных советской империей стран, вернее, теми из них, кому посчастливилось живым доехать до места насильственной ссылки.

Очередь смерти рано или поздно доходила и до тех, кто сам сажал, пытал, расстреливал, отбирал чужие квартиры и прочее имущество, – в тех же подвалах они получали те же девять граммов в затылок и гибли с прощальным криком «Да здравствует великий Сталин!». Историки могут выделять отдельные вехи и волны репрессий в отношении разных целевых групп, но террор как политика, как способ социальной селекции, как общий фон и норма повседневности сохранялся по меньшей мере между 1917 и 1954 годами, от первых жертв ЧК до казни Берии – половину всего 74-летнего господства коммунистов в России.

Напрасный труд и утраченные возможности – вот и все, что осталось от последнего русского столетия, когда завеса лжи красной пропаганды рухнула и стало очевидным то, что тщательно срывалось посредством пропаганды и запретов.

В начале прошлого века Россия казалась полной молодости и сил, в ней рождались и творили будущие нобелевские лауреаты, крестьянская среда и национальные окраины давали мощных талантов в любой области – от искусства и литературы до точных наук и инженерных специальностей. В стране успели зародиться и успешно развивались организации и структуры современного свободного общества – политические партии, движения и коалиции, действовали независимые суды, формировалась своя парламентская практика.

Многочисленные и независимые общественные организации, профессиональные и кооперативные союзы охватывали все большую часть общества. Мировые прогнозы не спорили в отношении будущего России: через сто лет это будет ведущая мировая сила с процветающей экономикой и населением до полумиллиарда человек.

Больной человек Евразии падает с кровати

Русская революция перечеркнула все эти перспективы, выдернув страну из современного мира. Затормозила ее и без того отстающее развитие почти на целое столетие.

Кто-то скажет, что это уж слишком, и на самом деле революция дала и кое-что полезное, прогрессивное. Например, привела к всеобщей грамотности, позволила урбанизировать страну. Другие исследования, однако, ясно показывают, что и без революции Россия, развивайся она мирным путем, достигла бы тех же результатов в области образования, примерно в те же исторические сроки.

Что же до советской урбанизации, ее методы и формы не только уничтожили традиционные институты самоорганизации и самоуправления сельской России. Переселив бывших крестьян в бараки при заводах, большевики разрушили и нормальную городскую среду, превратив всю страну в сеть поселений «трудармии», государственных крепостных с разным статусом в иерархии военно-бюрократической машины и соответствующим уровнем продовольственного снабжения.

В отличие от великих европейских революций революция в России не создала общества Нового времени, основанного на верховенстве права, неприкосновенности личных свобод, представительной демократии и свободе предпринимательства. Напротив, победа большевиков вопреки красочным обещаниям «нового мира» законсервировала наиболее одиозные формы абсолютистского сверхцентрализованного государства, держащегося на личной деспотической власти правителя. Этот упорный, изнуряющий бег на месте был оплачен десятками миллионов невинных жертв.

Пожалуй, единственный «профит» от русской революции состоит в ее отрицательном опыте, поучительном не столько для самой России, сколько для других. Наблюдая русскую революционную катастрофу, сильные и устойчивые западные демократии постарались усовершенствовать собственную общественную структуру с тем, чтобы избежать угрозы коммунизма у себя дома. В результате, пока русские рабочие и крестьяне в покорном страхе несли свое тягло в соответствии с «планами партии и правительства», рабочий класс Западной Европы и Северной Америки получил реальные социальные гарантии, чувство уважения, равенства и причастности к общему делу в государстве всеобщего благоденствия.

А что же Россия? После бурного столетия социальных экспериментов она похожа на гигантского инвалида, «больного человека Евразии», обездвиженного властями в избежание повторения бессмысленного и беспощадного русского бунта, дремлющего под капельницей из нефтедолларов. Кровь по жилам еще циркулирует худо-бедно, больной иногда еще может пошевелить конечностями, но мозг работает все хуже. Три года назад он зачем-то упал с кровати, потянувшись за соседским полуостровом.

Трудно вообразить, что будет, если нефтяная капельница перестанет действовать! Скорее всего, очередной этап распада империи. Отвечать на этот вызов внутри страны некому. В России больше не родятся нобелевские лауреаты, а самые образованные и успешные при первой же возможности стремятся уехать туда, где русской революции никогда не было. Усталая, сама собой истерзанная страна возлежит в полумгле на пустеющем ледяном пространстве между Европой и Китаем. И, кажется, уже никто не надеется на то, что когда-нибудь здесь станет по-настоящему лучше.