Искусствовед Аркадий Ипполитов: искусство Рима не может не быть современным

Аркадий Ипполитов в Таллинне. Фото: Tairo Lutter / Postimees

«Венеция – самый красивый город в мире, Флоренция – самый изысканный, а Рим – самый величественный, выбрать между ними непросто», – говорит известный российский искусствовед.

В середине апреля столицу Эстонии посетил Аркадий Ипполитов, российский искусствовед, хранитель итальянской гравюры Эрмитажа и куратор многочисленных выставок классического и современного искусства, в том числе нашумевшей выставки «Roma Aeterna. Шедевры Пинакотеки Ватикана. Беллини, Рафаэль, Караваджо», прошедшей в Третьяковской галерее в прошлом году.

В Таллинне Ипполитов сотрудничает с Кадриоргским дворцом: как крупный эксперт по маньеризму он готовит каталог к выставке «В римском стиле. Маньеристическая графика из собраний Эстонии», которая откроется в музее Миккеля в октябре. Хотя Эстония от центров маньеризма и далека, Ипполитов уверяет, что «это очень интересное собрание со всех точек зрения, представляющее маньеризм хотя и неполно, но своеобразно – отдельными любопытными экземплярами».

– Какой экспонат выставки «В римском стиле», с вашей точки зрения, наиболее ценен?

– Можно точно сказать, что самое ценное – это очень редкая гравюра Антонио Поллайоло «Битва обнаженных мужчин», ею выставка будет открываться. Это прекрасный пример даже не флорентийского маньеризма, а флорентийского Ренессанса. На выставке будет представлено также довольно редкое собрание северной графики.

– Вы уже в 13-14 лет решили, что станете заниматься только итальянским маньеризмом. Что вас подтолкнуло к итальянцам? Как вообще влюбляются в искусство данной страны и эпохи?

– Каждый влюбляется, я думаю, по-разному. Что именно подтолкнуло?.. Это нужно долго анализировать, но, возможно, уже то, что Петр Первый основал Петербург как город святого Петра, «четвертый Рим», и я стал жертвой его решения.

Я с детства ходил в школьный кружок в Эрмитаже, и для меня переломный момент настал, когда я увидел – именно увидел, а не просто посмотрел, – небольшую картину «Святое семейство со св. Елизаветой» Франческо Приматиччо. Это для меня до сих пор одно из самых прекрасных и загадочных произведений в итальянской живописи.

– А почему вас увлек именно маньеризм, а не куда более раскрученный Ренессанс, например?

– Тут, видимо, сыграло свою роль то, что в советское время о маньеризме говорили только плохо, как об упадочническом течении в искусстве, в то время как маньеризм – явление сложное, наряду с упадком в нем есть и достижения. В какой-то мере маньеризм предсказывал модернизм. Вот, наверное, у меня и появилась эта тяга к маньеризму как к чему-то запрещенному, к запретному плоду. Поэтому, несмотря на то, что это XVI век, маньеризм оказывался весьма актуальным. Впрочем, он остается актуальным и до сих пор.

– Вы написали среди прочего книгу «Только Венеция», заставляющую предположить, что «город прекрасный, Веденец славный» – ваш любимый в Италии...

– Вообще, Венеция – не мой любимый итальянский город, просто я про нее большую книгу написал. Я считаю, что Венеция – самый красивый город в мире, Флоренция – самый изысканный, а Рим – самый величественный. Все эти три города – замечательные, и в выборе между ними я бы колебался. Хотя для меня самый обожаемый город – все-таки Флоренция.

– Сейчас выставки зарубежного искусства в Москве популярнее, может быть, чем когда-либо. Вы стали куратором культовой выставки «Roma Aeterna», «Вечный Рим», из пинакотеки Ватикана. Насколько сложно было организовать такую выставку – с Рафаэлем, Караваджо, Беллини, Николя Пуссеном и так далее?

– Выставку такого уровня организовать очень сложно. В первую очередь нужны межгосударственные соглашения и гарантии – просто так подобные картины вам, к сожалению или нет, не даст. Выставка «Roma Aeterna» состоялась во многом благодаря личной встрече папы Франциска и президента Путина.

– Насколько вам, искусствоведу и большому любителю искусства, было сложно выбрать, какие именно картины просить у Ватиканской пинакотеки?

– С одной стороны, это и правда было сложно, с другой, в какой-то момент появилась идея – чтобы это была не просто абстрактная выставка шедевров. Так выставка обрела свое название «Вечный Рим» и тем самым обрела идейное содержание. Когда я выбрал две вещи – икону XII века с изображением Христа Вседержителя и серию картин Донато Крети «Астрономические наблюдения», – выставка выстроилась в некую мировую историю духа, поданную через историю папства. Дальше шли переговоры, от чего-то пришлось отказаться, так как какие-то наши просьбы были заранее завышены – это и понятно: если просишь много, дадут хоть часть. В итоге вся выставка сложилась и пользовалась большим успехом.

– Кажется, Петрарка сказал: «Что такое вся история, как не похвала Риму?» Но это было в эпоху, когда античность считалась абсолютным мерилом. Последние сто-двести лет монополярный мир европейского искусства превращается в многополярный, с новыми центрами на Востоке и много где еще. Чем античность и наследующее ему Возрождение важны сегодня? Не утрачивают ли они своих позиций?

– Позиции они не утрачивают в первую очередь потому, что любое отрицание есть утверждение – не правда ли? Чтобы поднять волну антиклассицизма, нужно в голове иметь классицизм. И так или иначе оказывается, что классическое искусство Рима столь связано с европейским духом, что оно не может быть не современным. И чтобы его отрицать, нужно иметь представление о нем.

Безусловно, чем дальше, тем больше мы выступаем против всякой централизации, но все равно почтение к классическому искусству остается. Так что говорить о том, что оно утрачивает позиции, в конечном счете невозможно – просто отношение к нему изменяется. Тот же самый маньеризм как манифестация при всем почтении к классике часто принимал антиклассические формы. Рим – это ведь не только строгий классицизм античных статуй: в римском искусстве было как аполлоническое начало, так и дионисийское. Я уверен, что восприятие классического искусства будет развиваться, обогащаться и усложняться.