Крушение иллюзий

Олеся Лагашина Фото: Из личного архива

Мои личные «бронзовые события» начались не десять лет назад, а в мае 2006 года. В тот день русская редакция Delfi, где я тогда работала, вместе с читателями расчищала от мусора территорию Ботанического сада. Все были преисполнены чувства какой-то полезной общественной деятельности, единения, правильности происходящего. А потом стало известно, что у памятника что-то происходит.

Именно тогда состоялся очередной митинг националистов, требовавших снести солдата, - в ответ на это образовался «Ночной дозор». Происходящее в центре города резко контрастировало с «благорастворением воздухов», царившим на субботнике. Тогда мы еще не знали, чем это обернется.

Нет, конечно, сидя в одной редакции с Мартином Хельме, который в какой-то момент покинул ее из-за своей политической активности, было трудно не ощутить назревавший конфликт. Но о его масштабе никто не догадывался.

Журналистов о том, что памятник собираются переносить, предупредили заранее, накануне известных событий. Помню свое недоверие: «Это вопрос решенный?» «Да», - последовал четкий ответ. Очень потом раздражало, когда публично утверждалось, что решение о переносе было принято спонтанно, в ответ на беспорядки.

Бронзовые ночи я провела дома, до какого-то момента удаляла комментарии на Delfi, пока на русской половине их не закрыли совсем. На эстонской половине это было сделано чуть ли не через сутки (почему?). Поток взаимной ненависти был ошеломляющим. Помню, что в какой-то момент я просто рыдала. Периодически звонили из центра знакомые и коллеги – это напоминало военные сводки.

На следующий день в редакцию валом сыпались мнения – а их не давали публиковать. Просили написать что-нибудь отвлеченное. Кажется, я даже пыталась написать что-то про собачек. Надо сказать, попытки удержать баланс были довольно убогими. В редакции, где все сидели рядом, стояло такое напряжение, что хоть ложкой его ешь. Некоторая разрядка наступила лишь в тот момент, когда обе редакции вместе смотрели выпуск новостей, в котором - уже сейчас не помню – кто-то из высокопоставленных чиновников докладывал, что в городе ничего не происходит. Ржали все. С экрана премьер-министр со злым лицом советовал: «Parem on jääda täna koju». «Parem oli jääda Tartusse», - вырвалось тогда у меня. Кто-то захлопал.

Помню, как, увидев на Postimees заголовок “Tundmatu vene pätt”, в ярости звонила коллеге, на тот момент возглавлявшему русский портал: «Как вы можете?!» Хотя он-то был тут совершенно не при чем. Спустя много лет мы будем говорить об этом с эстонской коллегой, и она честно признается мне, что не сразу поняла, почему этот текст не должен был появиться.

Важно, что в тот момент происходящее воспринималось абсолютно вне международного контекста. Нет, мы знали, что в Москве вокруг посольства происходит какое-то свинство, но все же Тынисмяги встраивалась для нас исключительно в контекст эстонских выборов и местной борьбы за власть. Поэтому, когда в Таллинн заявились депутаты Госдумы с требованием отставки Ансипа, никакой другой реакции, кроме «что эти идиоты здесь забыли?», это не вызвало.

Апрель 2007-го превратил меня из переводчика в журналиста. И он же разрушил во мне базовое доверие к коллегам и иллюзию относительно того, что они думают обо мне. О русской редакции. О тех, кто в той ситуации оказался по другую сторону баррикад, потому что этого требовала семейная и культурная память – к которой не захотели прислушаться и которую не захотели уважать. Время от времени я снова переживаю этот опыт – опыт изгоя, белой вороны, «противника республики», того странного существа, которое по большей части молчит, пока коллеги единодушно громят какого-нибудь очередного фигуранта ежегодника КаПо, а потом во внезапно наступившей тишине произносит: «А среди русских его уважают». Потому что кто-то должен это сказать.

Мне кажется, что опыт бронзовых ночей ничему нас не научил. Мы по-прежнему спекулируем на национальной теме, потому что она приносит клики и популярность. Мы по-прежнему сводим внутриполитические счеты, прикрываясь наличием агрессивного соседа (тем более, что он регулярно поставляет для этого поводы). Мы по-прежнему ищем нелояльных, стучим и прикладываем все усилия, чтобы вытеснить тех, кто хоть в чем-то отклоняется от мейнстрима, в объятия киселевых и соловьевых. Мы не слышим друг друга.

Мне бы хотелось, чтобы для моей маленькой страны апрельские события 2007 года остались крупнейшим кризисом в ее новейшей истории. На фоне европейских погромов, терактов и не столь уже далеких войн они выглядят невинной мелочью. Пусть так и остается.

А к памятнику я перестала ходить с 2014 года: чем больше государства паразитируют на исторической теме, тем больше стремление сделать ее личной, закрытой от чьих бы то ни было посягательств.