Виктор Сухоруков: если я сам про себя не расскажу, другие такого наговорят...

Виктор Сухоруков и памятник ему же. Фото: архив Виктора Сухорукова

«Я родился при Сталине, в школу пошел при Хрущеве, а в театральный институт поступил при Брежневе», – говорит российский актер Виктор Сухоруков, переигравший множество великих властителей, но признающийся: самого его во власть не тянет.

Впервые я общался с Виктором Сухоруковым еще в прошлом веке, на банкете по случаю премьеры фильма Харди Вольмера «Все мои Ленины». Сухоруков (тогда еще не такой знаменитый, как сейчас) играл в гротескной фантастической комедии две роли: самого Ильича и его двойника Ваню, которому по удивительной иронии судьбы пришлось заменить вождя мирового пролетариата. И с этой картины начался наш нынешний разговор...

Все его Ленины и другие правители

– «Все мои Ленины»... Кстати, какой по счету это был ваш Ленин?

– Наверно, пятый. Я его играл и в Театре на Литейном, и на телевидении, и в фильме «Комедия строгого режима». Так что это уже апробированный мой персонаж.

– Вам везет на роли то вождей, то монархов: Ленин, Павел I, царь Федор Иоаннович, император Домициан в «Римской комедии»...

– И еще Берия. И Хрущев в многосерийном фильме «Фурцева».

В спектакле "Римская комедия" Виктор Сухоруков играет императора Домициана. Фото: архив Виктора Сухорукова

– Как вы относитесь к персонажам тиранического склада? Хотя царя Федора, конечно, трудно назвать тираном...

– Тиранический склад, не тиранический, но по крайней мере люди это масштабные, всесильные, исторические. Отношусь к ним хорошо. Потому что когда ты рождаешься с мечтой стать актером, тебе неважно, что играть – лишь бы играть. Потом наступает период, когда судьба преподносит тебе твое амплуа, твое предназначение и твой уровень. И судьба говорит тебе устами людей: вот твое место, вот твоя ступенька, вот твой уровень. И выше тебе не прыгнуть. Но тут вдруг тебе, острохарактерному актеру, предлагают героические, глобальные, масштабные, мыслительные роли – это подарок Бога. И то, что я приобрел за последние, грубо говоря, пятнадцать лет, какие роли я сыграл – я и во сне этого не видел! Я уж привык думать, что я острохарактерный артист. Акакий Акакиевич, Фома Опискин. И вдруг из меня люди вытаскивают такие масштабы! Это дорогого стоит! Я к этому отношусь очень благодарно и восторженно.

– Но Ленин у вас был острохарактерный.

– Продиктовало время!

– Я до сих пор помню эпизод с Инессой Арманд, когда Ленин говорит ей: «Секс – это буржуазный предрассудок. Лучше я вам расскажу открытую мною формулу революции. Это когда верхи не могут, а низы не хотят». И обманутая в своих ожиданиях Инесса возражает: «Низы-то очень хотят. Это верхи не могут» А в «Комедии строгого режима» ваш герой – даже не Ленин, а уголовник, который в спектакле играет Ленина.

– Да, причем самая мелкая сошка, шестерка. Но, войдя в роль, совершенно распоясывается. Это же по произведению Довлатова «Зона». На зоне ставят спектакль про Ленина.

– Только у Довлатова – скромная одноактная пьеса для клубной сцены, а тут широкое историко-революционное полотно со скрытыми цитатами из Шатрова и Вишневского... А вообще – как вы к Ленину относитесь?

– Хорошо отношусь. Это же исторический персонаж. Точно так же сегодня можно задать вопрос: как вы относитесь к Ивану Грозному, Петру Первому, Николаю Первому. У меня нет разделения: моя история – не моя история. Для меня Ленин уже историческая, а не живая фигура. Не вопрос дискуссии, а вопрос истории.

Историю переписывают, переделывают...

– Вот только история у нас стала предметом дискуссии, а не предметом изучения.

– Опять-таки – это проблема людей. Это делают сами люди. Очень спекулятивный, корыстный подход. Очень меркантильный. К сожалению. Сиюминутная меркантильность конкретных людей историю поганит. Потому что мы-то умрем. А история остается. И какой мы ее оставим, такой она достанется потомкам.

– Ее переписывают. Вы же помните «1984» Оруэлла, где герой работает в министерстве правды, которое существует, чтобы переписывать историю в нужном на сегодня духе...

– Понимаете, в чем дело: я человек вообще-то аполитичный, но все это меня глубоко огорчает. У истории нет партий. У истории нет группировок. История живет помимо нас. Помимо людей, помимо человечества, помимо природы. К сожалению, ее переписывают, переделывают, подстраивают, подлаживают, не понимая одного: история – это наука развития человечества, а не наука революций. А сейчас – кидают дрова в эту топку. Погреются чуть-чуть и бегут дальше. А история вся искорежена.

– Из ваших исторических персонажей меня больше всего потряс Павел. Там еще кроме всего прочего у вас великолепный дуэт с Олегом Янковским – графом Паленом.

– Да. Это одна из самых дорогих мне работ. Я ведь получил за Павла и «Нику», и «Золотого орла», много призов.

«Русский Гамлет» на троне

– Как вы думаете, Павел был гением или безумцем?

– Не знаю, насколько он был гениален, но дураком он не был. И не был сумасшедшим. Он был здоровым, ясным, культурным человеком. Образованнейшим! Знавшим много языков, преуспевшим в науках. И великолепный семьянин! Десять детей – и один лучше другого. Все красавцы. У самого Павла нос был курносый, потому что его в детстве уронили, а сыновья - что Александр, что Константин, что Николай – посмотрите, как хороши собой. А девчонки какие симпатичные!

Несколько лет назад в Москве была музейная выставка «Семья». Семья Павла Первого. Там были собраны из разных музеев картины, гравюры, документы. Жизнь его семьи – это что-то невероятное! Педагогическая поэма! Как он их воспитывал, как он с ними разговаривал!  Когда я все это узнал, я не мог простить Александру предательства отца.

– Хотя Александр был уверен, что Павла не убьют, а просто предложат ему отречься от престола...

– Это нам так передали. Я думаю, он прекрасно все понимал.

– Он же разрыдался. Впал в депрессию. Так что граф Пален сказал ему: «Кончайте ребячиться! Ступайте царствовать!»

– Забудьте все, что нам на этот счет говорили! Взвесим ситуацию. Он – старший сын. Его отец – император всея Руси. Помазанник божий. К Александру приходят люди и говорят: «Папа твой неправильно себя ведет, его надо менять. Мы хотим посадить на трон тебя». И он на это соглашается! Посторонние люди говорят, что Павел правит не так, как надо. Что, Александр не понимает, что они лгут? Он мог прийти к отцу и сказать: «Папа, тут ты впал в крайность, не делай так!» А он взял и согласился на переворот, да еще, чтобы снять с себя вину, сказал: «Вы только его не обидьте!» Что он, не знал историю мира? Не знал, что все дворцовые перевороты заканчиваются убийством свергнутого царя? Тем более, что у него перед глазами урок – как его бабушка угробила его дедушку! Наивный какой. Я ему не прощаю предательство отца – ради власти.

– Павла принято называть «русским Гамлетом». Наверное, с Гамлетом, если бы он стал королем, обошлись бы так же, как с Павлом?

– Не будем гадать. Такого Гамлета придумал Шекспир. Уверяю вас, мы не знаем, что такое власть. Мы судим о ней поверхностно. И поверьте мне, когда мы предполагаем, каким королем был бы Гамлет, это то же самое, что гадать, как бы отнесся к распаду СССР Высоцкий. Никто не знает. Представьте себе, Гамлет стал бы королем – и вдруг в нем воспылали бы какие-нибудь гены мамы. Или папы – тот ведь был очень крутым правителем. Вдруг Гамлет стал бы деспотом. Никто не знает, как отразилось бы на нем могущество. Вот Ельцин въехал в Кремль на троллейбусе. А дальше что было...

Разгоняют не белых медведей, а людей

– Власть вообще страшная вещь!

– Да! И поэтому когда возникают оппозиционные силы... я не люблю слова «сила», пусть будет: когда появляются люди, противостоящие власти, они должны понимать, как мой Домициан в «Римской комедии» говорит: «Когда что-либо затеваешь, надо думать о последствиях!» Почему-то люди, которые показывают язык власти или скалят на нее зубы, думают, что власть не будет отвечать. Она не только ответит, она выбьет эти зубы, чтобы показать, что она власть. Она не будет улыбаться: «Ой, ребятки, вы оппозиция, у нас демократия, так что давайте...» Нигде этого нет.

Технические средства разгона демонстраций существуют все всем мире. И разгоняют не белых медведей, а людей. И поэтому судить, где хорошо, где плохо – сегодня для меня не существует такого разговора. Машина власти – аппарат насилия. Без этого аппарата власти не существует. А если нет власти, нет мира, нет общества – один раздрай или, как в Библии сказано, хаос! Как в 1990-е годы, от которых осталось столько нерешенных проблем, столько ошибок – нам и сегодня аукается тот бардак, которых был в девяностых годах...

– Власть необходима, но она развращает.

– Не знаю. Я там не был. И меня туда не тянет. Я хочу сам отвечать за себя.

– Вы ведь сами прошли через хаос?

 – Не то слово! Я родился при Сталине, в школу пошел при Хрущеве, а в театральный институт поступил при Брежневе. Я уже давно живу.

– На вас как-то отразилось тяжелое детство?

– Никак не отразилось! Я-то не знал, что оно тяжелое. Оно было таковым – и только его я знал. Это то же, что спросить в африканском племени: «Как вы обходитесь без унитаза?» А они спросят, что это такое. У них ведь унитаз под каждым кустиком. Так и здесь. Если я в таком детстве существовал, то, не зная другого, не могу давать ему оценку. Мне было прекрасно в детстве. Да, были голод, бедность, но я-то думал, что это нормально.

Памятник на родине героя

– Вы уже в детстве хотели стать актером; ездили из Орехово-Зуева в Москву, на пробы детей для фильмов – правда?

– Актером я хотел стать с малолетства. Главное – все получилось. И сегодня при жизни – внимание, читатели! – мне бронзовый памятник стоит. В городе Орехово-Зуево Московской области. На центральной улице Ленина я сижу в полный рост на бронзовой скамейке. И зимой люди надевали мне шапочку и привязывали кашне. А весной цветочки в руку пихают.

Памятник этот заказал Игорь Беркаусов, деловой человек, он и в мэры баллотировался, но не прошел. Вот он и поставил памятник к моему юбилею. А теперь представьте себе, вчерашний мальчик, подстриженный «под ласточку», сегодня – народный артист России, ветеран труда, орденоносец, почетный гражданин города. Я играю, я востребован, я получаю деньги. Я счастливый человек!

Раньше едешь за границу – покупаешь там носки, трусы, и считаешь каждый валютный грошик. Сейчас я за границей ничего не покупаю. Все есть! И как жаловаться, что жизнь – плохая?

Другое дело, что жизнь короткая. Сейчас Театр Моссовета, в котором я служу, выпустил спектакль «Встречайте, мы уходим!», где я играю человека пожилого, который бьется с нынешней цивилизацией, с молодыми людьми. Потому что они отвергают старых людей как ненужный материал в этой жизни. И я там бьюсь за место под солнцем – там как раз проходит эта тема, что жизнь коротка, и все мы будем на территории старости. И сегодня я жалею только об одном, что всё поздновато пришло. Вот если бы пораньше... Но я потому жалею, что всё это произошло! А если бы не случилось, то и не о чем было бы жалеть. Сегодня, когда я уже знаю, кто я такой и чего добился, имея именно эту биографию, конечно, я оглядываюсь назад и думаю: «Эх, пораньше бы! Эх, чуть-чуть бы по другому!». Но это уже наглость.

– Помню, после того, как вышел фильм «Бакенбарды», с которого началась ваша известность, я в тогда еще Ленинграде, в театре «Ленком» увидел: в боковом фойе висит портрет Сухорукова. Спрашиваю: «Что он у вас играет?» «Играет...» , – как-то неопределенного протянул мой друг Слава Гвоздков.

– Я там совсем не играл. До этого я играл в Комедии. Оттуда выгнали. По статье. За пьянки. Сейчас-то я давно не пью, я тогда по молодости был пьющим, гулящим, не ходил на партийные собрания...

– Из ваших киноролей, кроме Павла, мне больше всего нравится то, что вы сыграли у Алексея Балабанова...

– В «Брате»?

– Нет. В картине «Про уродов и людей».

– Это лучшая его работа. Я сыграл в том фильме под своим именем – Виктор Иванович.

– И партнером вашим был Сергей Маковецкий...

– Сейчас я играю вместе с ним в Театре Вахтангова, в спектакле Римаса Туминаса «Улыбнись нам, Господи». Мы недавно были с ним в Вильнюсе и в Клайпеде . Литовцы принимали восторженно.

Отказ от съемок в «Бондиане»

– Я знаю, что вас приглашали сниматься в Голливуд.

– Давно это было. Двадцатый фильм про Джеймса Бонда «Умри, но не сейчас», с Пирсом Броснаном в главной роли. Режиссер был новозеландский: Ли Тамахори.

– Отчего вы отказались? Как в том анекдоте: русского артиста приглашают сниматься в Голливуд, условия сказочные, но когда он узнает, что съемки с 25 декабря по 10 января, отказывается со словами «У меня елочки»?

– Елочки – не елочки, но если бы я не отказался от съемок в «Бондиане», я не сыграл бы Павла Первого. Мало того, отказавшись от Голливуда, я захватил Москву, сыграл в спектакле Олега Меньшикова «Игроки», который с огромным успехом шел одиннадцать лет, обрел своего зрителя, окреп в театральной Москве, снялся в нескольких фильмах – один лучше другого. Я отказался потому, что у меня были не елочки, а обязательства перед несколькими проектами. А у них в Голливуде такой же бардак, как всюду. Они сначала вызвали меня с 10 марта, а потом переиграли – оказалось, надо ехать 24 февраля. А у меня как раз съемки в двух картинах и репетиции нового спектакля. Так что – все бросить? Нет, не могу! Жалею ли я? Нет, не жалею. Никого я не подвел, вместо меня в фильме снялся Михаил Горевой. Помните, с чемоданчиком он там ходил? Не помните? И меня бы не вспомнили!

– В сериалах вы снимаетесь?

– Мало. Сыграл небольшой эпизод в «Улицах разбитых фонарей», в «Бандитском Петербурге»... Единственное, чем я с вами на эту тему поделюсь – вы будете первый иностранный журналист, которому я это рассказываю, – в октябре по каналу ТНТ начнется 4-й сезон «Физрука», где Нагиев играет главную роль, а я сыграл его отца. Но там я умираю. Сам настоял на своей смерти, чтобы не продолжать.

– Вы ведь служите в «Моссовете», а играете и в Вахтанговском, и на Малой Бронной...

– И в «Свободной сцене». Предложений огромное количество. Если я начну перечислять все роли, которые мне предлагались за последние два года, – и я от многих отказался. За спиной шептались: «Он сошел с ума!» У меня нет времени на это. Я выбираю самое интересное. Сейчас буду озвучивать мультфильм на стихи Саши Черного. Веду переговоры о работе над большим мультипликационным фильмом по «Запискам сумасшедшего» Гоголя.

– Поприщина будут рисовать похожим на вас?

– Уже рисуют! А еще у нас вышел фильм. Уникальный, на мой взгляд. Режиссер – Рома...

– Либеров?

– Либеров. «Сохрани мою речь навсегда».

– О Мандельштаме. Либеров привозил его к нам. Поразительный фильм!

– Я не просто озвучил роль Мандельштама, я сыграл Мандельштама за кадром. От начала и до конца. Ой, это была такая радость! Я очень люблю эту работу.

– Когда вы приезжаете на гастроли, вы ходите по городу, смотрите?

– Конечно. Таллинн я хорошо знаю, много здесь бывал. И мне радостно, что нас приглашают. Я люблю Таллинн. И если сравнивать три прибалтийские страны, Эстония самая нарядная.

Ответ «демагогический», но правдивый

– Вы в прекрасной физической форме. Как вам это удается?

– Люблю жизнь Это самый демагогический ответ, Но это правда. У меня нет внутри каких-то злобных устремлений, зависти.

– Если другой актер прекрасно сыграл, вы...

– Я счастлив! Я даже стараюсь помогать своим партнерам быть лучше. Я ведь уже не играю роль – свою, – а сочиняю историю для всех. Мне важен коллектив, ансамбль. Играя главную роль, я растворяюсь в партнерах так, что для меня нет личного»я». Есть истории, которые я рассказываю вместе со всеми. Мне очень часто задают вопрос: «Вы не занимаетесь йогой?» Какая йога?! Такие силы тратятся на творчество. Я очень люблю сад, огород. Люблю копаться в земле, путешествовать. Людей люблю. И мне кажется: все равно наше отношение к другим людям нам самим бумерангом возвращается. Каким воздухом я дышу на людей, такой воздух возвращается мне обратно...

– «Относись к людям так, как ты хочешь, чтобы они относились к тебе»?

– Я даже таких претензий не предъявляю. Не любишь ты меня – ну и не люби. Это конечно задевает, огорчает, но не злишься, а начинаешь искать причину этого злого слова. Может быть, с ним что-то случилось. Я про себя ничего не скрываю. Если я сам про себя не расскажу, другие расскажут – и такого наговорят...