Елена Скульская: мы хотим верить в счастливый финал

Поэт и писатель Елена Скульская. Фото: Пеэтер Ланговитс

Жаль, что искусство сегодня держится за какие-то «святые» пошлости, не накладывающие на нас никаких обязательств вне кинозала: посмотрели, как влюбленные пошли навстречу заходящему солнцу, утерли сладкие слезы и продолжили безобразничать, сетует писатель Елена Скульская.

Только мирное, благополучное, тягучее время допускает трагические развязки в произведениях искусства, можно сказать, ищет, жаждет их, но когда мир охватывает тревога и люди вынуждены хвататься не за соломинку даже, а за воздух, то от вымысла требуют они исключительно хеппи-энда.

Метаморфозы Монте-Кристо

Обратили ли вы внимание на то, что в неустанных экранизациях великого романа Александра Дюма «Граф Монте-Кристо» постепенно меняется сюжет, уходит главная линия, собственно, уходит состав трагедии? Напомню: писатель показал человека, у которого отняли лучшие годы жизни, отняли молодость, любовь, счастье; по воле автора он получает возможность отомстить гонителям, но месть не приносит ему успокоения, она не способна вернуть утраченную любовь и воплотить несбывшиеся мечты; прекрасная Мерседес прожила жизнь без него, ему же остается тихая гавань с очаровательной Гайде (он испытывает к ней скорее отцовские чувства), которая будет скрашивать закат Эдмона Дантеса – графа Монте-Кристо.

В экранизациях же – благодаря пластической хирургии и гриму – справедливость торжествует таким образом, что какие-то пятнадцать-двадцать лет не имеют большого значения. Да, Эдмон Дантес отсидел в страшном замке Иф, но зато стал богат и успешен, а Мерседес, хотя и пребывала временно замужем за другим, сохранила ему по-своему верность и даже сына родила от него, что как раз и выясняется к моменту счастливого финала.

Можно для примера назвать картину Кевина Рейнольдса, но дело не в ней конкретно, а принципиальном, утвердившемся во всех странах решении сюжета.

Несколько лет назад был экранизирован всемирно известный роман Эдуарда Тополя «Чужое лицо». Там речь идет об остроумной операции, разработанной американскими спецслужбами во времена, когда Андропов правил СССР. Американцы обнаруживают, что один скромный беженец из Советского Союза, тоскующий по родине, как две капли воды похож на русского подполковника генерального штаба, готового бежать в США. Их решают подменить. На роль фиктивной жены, необходимой для операции, нанимают американскую актрису – неудачницу. Дальше – история огромной, переворачивающей жизнь любви, тюрьма, страдания, бессмысленные попытки спастись и, наконец, гибель героев. Так вот, в экранизации Сергея Басина, имевшей оглушительный успех, влюбленным вовсе не пришлось умирать! Да, они прошли через целый ряд испытаний, но зачем же непременно доводить их до полной катастрофы?! Они выжили совершенно чудесным образом, соединились и превратили трагедию в мелодраму.

Нужно убрать поезд из «Анны Карениной»

Но, кажется, есть трагедии, которые никак нельзя привести к счастливому финалу, как их ни перекручивай. Скажем, куда девать поезд из «Анны Карениной»? А знаете, такую аккуратную попытку сделал Карен Шахназаров в сериале по роману Льва Толстого и в экранном варианте своего произведения (телевидение показало сериал, уверена, пройдет в наших кинотеатрах и фильм).

Алексей Вронский спустя тридцать лет после самоубийства Анны говорит ее сыну Сереже: «Я не убивал Анну. Не я толкнул ее на рельсы. Наоборот. Анна убила меня своей смертью. Я не живу больше, это я умер тогда под колесами. А она, странным образом, осталась жива. Вот, видите? Она тут сейчас. Стоит рядом».

Там есть еще несколько метафизических-метафорических монологов, которые в сумме создают ощущение недостоверности железнодорожной гибели; кто знает, может и не Анна вовсе попала под поезд, а какая-то случайная, посторонняя женщина, а Анна, чуть-чуть, конечно, постаревшая, но хорошенькая, курносенькая, миленькая такая, вот-вот выйдет из-за поворота и кинется в объятья Вронскому.

А Сережа окажется их общим сыном, и счастливое семейство пойдет навстречу первой русской революции 1905 года, зеркалом которой Ленин назвал Льва Толстого. Действие фильма разворачивается в 1904 году во время Русско-японской войны, а, значит, идти героям к светлому будущему предстоит всего один год.

Заметим, что само продление действия на тридцать лет, которые Вронский посвятил страданиям и воспоминаниям, указывает нам на то, что любовь не умерла, что в каком-то «компромиссном» смысле Анна Каренина осталась жива. Таково требование зрителя запуганного нынешним веком.

...Сегодня всякий человек понимает, что английская поговорка «смерть – это то, что бывает с другими» перестает быть такой уж безусловной банальной истиной. Ибо абсолютная непредсказуемость террористических акций превращает нас всех в игроков в русскую рулетку. И наши политики, настаивающие на том, что Эстонии совершенно нечего опасаться, проявляют трогательную наивность, особенно учитывая наше председательство в ЕС.

Смерть тореадора

Как известно, Александр Блок, узнав о гибели «Титаника», записал в своем дневнике, что он несказанно рад этому событию, демонстрирующему мощь океана, силу стихии, ничтожность и утлость человеческой судьбы. Этот страшный глоток океана на фоне надвигающейся войны и революции родил в поэте древнегреческий восторг.

В наших СМИ появилась несколько дней назад галерея фотографий: бык протыкает рогом известного испанского тореадора, споткнувшегося о свой плащ. Публикаторы предупреждают: кадры содержат ужасные подробности. Опять же, какое наивное и трогательное предупреждение! Нам каждый день показывают в новостях израненных подростков, пришедших на концерт, нам показывают изувеченных людей, которых вытаскивают после взрывов в метро, мы смотрим на чудовищный пожар, охвативший небоскреб, – это нормальные, привычные будни.

А заведомо грозящая гибелью и тем самым сулящая наслаждение бедному сердцу схватка быка с тореадором в красивейшем, расшитом золотом костюме, тореадором, который доблестно и гордо, почти театрально зажимает рану на бедре, почему-то должна привести в ужас. Почему?! Такова вековая традиция этого вида искусства, ритуала; от него можно отворачиваться, против него можно протестовать, но на арену люди выходят добровольно, а зрители со времен гладиаторов никогда не пропускали публичные смерти и казни.

Но те, кто жаждет мира и тишины, должны на нашей земле иметь на них право. И было бы в тысячи раз лучше переадресовать именно искусству трагические развязки, сохранять в нем нестерпимую боль и слезы безнадежности, изъяв их из реальной жизни.

Мне жаль, что сегодняшнее искусство (а особенно киноискусство) все дальше уходит не только от жизни, но и от смерти в сторону некой грезы, которая не имеет власти ни над временем, ни над пространством. Искусство держится за какие-то «святые» пошлости, не накладывающие на нас никаких обязательств вне кинозала. Посмотрели, как влюбленные (спустя 10, 20, 40 лет) пошли навстречу заходящему солнцу, утерли сладкие слезы и продолжили безобразничать.

В веках таится большое сходство: в минувшем, сто лет назад, произошла в Российской империи революция, погубившая страну, интеллигенцию, приведшая, в конце концов, к террору и лагерям. В позапрошлом веке, в 1825 году, после неудавшейся революции начался террор, травля умов, слежки, доносительство; страх и покорность сковали империю. И литература, искусство оттягивали трагедию на себя, поглощали словом, звуком и кистью. Видели в этом свой долг. Обязанность. И всеми силами, если только могли, отшатывались от счастливых финалов.