Елена Скульская. «Нелюбовь»: исчезновение человека

Елена Скульская. Фото: Tairo Lutter

Мы все – массовая, а не индивидуальная продукция, и нас легко заменять друг другом. Таков страшный диагноз, который ставит нам новый фильм Андрея Звягинцева, уверена писатель Елена Скульская.

Искусство разными путями отстаивает свое положение в обществе: когда интерес к нему гаснет, оно начинает мимикрировать в поисках новых красок, бросающихся в глаза; верное средство, чтобы тебя заметили, - нанести пощечину общественному вкусу, и тут эпатаж и гипербола – самые проторенные пути отчаяния (ибо художнику лучше пострадать за свое дарование, чем остаться в тени непризнания).

Между умыслом и простодушием

Для всемирной славы Набокову потребовалась «Лолита» – не самое главное и, может быть, не самое лучшее его сочинение, но развернувшее читательский интерес в его сторону. (Я не сравниваю уровень дарования, но разве Каур Кендер, привлеченный к суду за подозрение в изготовлении порнографии, не обеспечил себе на скамье подсудимых внимание, которого не смог добиться за письменным столом?) Общество всегда дает художнику манок, всегда посылает внятный сигнал сладостной опасности: можно, можно переходить дорогу на красный свет, можно быть сбитым влет, можно, можно получить запрет на свое произведение.

И если художник решается «погибнуть» (беру слово в кавычки, поскольку физически гибнуть приходится далеко не всегда) под колесами государственной машины, то уже сама его решимость обеспечивает ту степень популярности, которой можно утешиться.

Участвует ли арифметика в планах художника: мол, если я поставлю такой спектакль, непременно будет скандал? Или вдохновение, советуясь лишь с Богом, ведет художника в незнаемые дали, чтобы в конце концов бросить в тупике цензурного запрета?

Думаю, пропорции умысла и простодушия варьируются. Если, например, никак нельзя посягать на чувства верующих, то как же избежать соблазна посягательства?!

Разве не понимал Константин Богомолов, ставя в МХТ свой блистательный спектакль «Идеальный муж», что православные активисты будут негодовать самым действенным образом? Полагаю, понимал.

Разве не понимал виртуозный Кирилл Серебренников, что его балет «Нуреев» в Большом театре, посвященный жизненному и творческому пути выдающегося танцора, балет, где на фоне фотографии обнаженного Нуриева станут танцевать обнаженные же артисты, может вызвать протестную чиновничью реакцию? Уверена, догадывался.

Хорош или плох – какая разница?

Так и Алексей Учитель, снявший фильм «Матильда», отдавал себе отчет в том, что посягает, среди прочего, на непорочность образа канонизированного Николая II.

Я прочла множество рецензий на фильм «Матильда», который ни один из рецензентов еще не посмотрел. Большинство отстаивает право Алексея Учителя художественно постигать судьбу балерины Матильды Кшесинской, любовницы будущего императора Николая II, другие же предлагают дать и крепко дать по рукам зарвавшемуся режиссеру. К тому моменту, когда фильм выйдет в прокат, обсуждать уже, собственно, будет нечего: гонители творческих свобод будут посрамлены, а адепты свободы с раскрасневшимися в праведной борьбе лицами станут торжествовать победу. Хорош ли при этом фильм «Матильда», плох ли – разве в этом дело?!

Если слышится ирония в моих рассуждениях, то это, скорее, нотка зависти: мне бы хотелось, чтобы и мои персонажи, время от времени пишущие анонимные комментарии или жалующиеся на меня друг другу, выступили бы против меня ярко и мощно, но, увы, они трусливы и робки...

Но я хочу поговорить о фильме, который как раз уже вышел в прокат, получил несколько престижнейших призов и обсуждается спокойно и академично, хотя его создателя и называют время от времени очернителем российской действительности.

Без любви нет индивидуальности

«Нелюбовь» Андрея Звягинцева не содержит ни одного скандального или эпатажного элемента. Фабула картины проста, если не сказать – примитивна: муж и жена разводятся, двенадцатилетний сын ни одному из родителей не нужен, мальчик уходит из дома и исчезает. Вот и всё.

Но дело не в фабуле, не в сюжете, а в тех до боли знакомых штампах-кубиках, из которых состоят мысли, чувства, манеры, даже тембр голосов персонажей фильма. Молодая женщина, разводящаяся жена (Марьяна Спивак) твердо знает, что с мужем надо говорить оскорбительно, грубо, крикливо, пользуясь лексикой подворотен и трамвайных склок; с любовником надо говорить нежно, шепотом, объяснять ему, что мужа никогда не любила, мать не любила, сына не любила, родила от страха и неопытности. Превращение из мегеры в «трепетную лань» столь же естественно для женщины, как тщательный уход за волосами и своевременная эпиляция зоны бикини.

Разводящийся муж (Алексей Розин) твердо знает, что нужно смиренно ходить на скучную службу, обедать в мерзостной столовой (на коричневом подносе тарелка с тёмной, лежалой, явно остывшей картошкой и беловатым мясным соусом, стакан с неизбежным компотом) в обществе тусклого коллеги, вяло тревожиться из-за начальника, который, будучи истинно верующим, не признает разводов и принимает на работу только тех, кто состоит в законном браке, а по вечерам отправляться к молодой любовнице и ласкать ее, вздыхая; с женой молчать, молчать, лишь изредка цедить слова неприязни.

Мы десятки, сотни раз видели этих людей в сериалах, в самых банальных мыльных операх, они вторичны, они клоны, копии, но в том-то и дело, что актеры и не пытаются создать какие-то оригинальные, непривычные образы, напротив, они умышленно усредняют своих героев до полной обезличенности, до смутной затертости.

Только любовь может окрасить человека индивидуальностью, придать ему неповторимые черты, но эти персонажи никогда никого не любили и не полюбят: схемы их новых семей полностью повторят схемы предыдущих. Муж будет равнодушен к новому ребенку, тот раздражает его, как раздражал пропавший сын; жене не о чем говорить с новым мужем...

Когда крик не помогает

Главное событие фильма — исчезновение ребенка – проходит по касательной, почти не задевает героев: одна истерика жены, одно рыдание мужа, так, случайная вспышка отсыревших спичек.

В мире, который создает Андрей Звягинцев, присутствие человека не является обязательным условием. В каждом его фильме кто-то бесследно исчезает, не оставляя ни малейшего следа. В «Нелюбви» исчез двенадцатилетний мальчик. Может быть, он покончил с собой, подслушав разговор родителей, которые настолько тяготились им, что готовы были сдать в детский дом; может быть, он утонул в лесном озере недалеко от дома? Может быть, его убили или похитили?

Какое-то время ходят по лесу отряды добровольцев, ищут мальчика. Что-то невнятное предпринимает нехотя полиция. Сами родители едут к бабушке мальчика, но и бабушке он не нужен, она давным-давно его не видела, не желает видеть и его родителей. До самого конца фильма мы так и не узнаем, что случилось с ребенком. Но нам почему-то и не хочется узнавать. Судьба его нас не волнует, как не волнует она его родителей, ибо искусство Звягинцева так устроено, что мы смотрим на него не снаружи, а изнутри, глазами персонажей, невольно оказываясь ими.

Получив в Каннах приз жюри, новый фильм Звягинцева, скорее всего, останется фестивальной, но не зрительской добычей. Он ставит нам всем такой страшный диагноз, что о нем лучше не думать. Мы все – массовая, а не индивидуальная продукция, и нас легко заменять друг другом. После каждого следующего фильма Звягинцева хочется прокричать: это – неправда! Но крик не помогает.