Но, что касается политики, то это катастрофа. У нас есть две партии (Партия реформ и Центристская партия – ред.), которые двадцать лет только боролись друг с другом, но не сделали ни одного шага навстречу сотрудничеству.
- Но у нас же в парламент попадали другие партии, например, Свободная партия и зеленые.
- Кое-кто появился, но у них нет такого большого влияния. Во-вторых, меня тревожит, что мы не используем сильных русских.
Я ходил в техникум (Таллиннский политехникум – ред.) и там возник разговор, что треть учеников – это русские. Я поинтересовался, получается ли у них соперничать с эстонцами, и мне сказали, что технически они более успешны, чем эстонцы. У тогдашнего ректора ТТУ Андреса Кеэваллика я спросил то же самое, и он сказал, что русские работают немного больше и пробиваются дальше.
- Эстонской молодежи стало удобнее и больше не нужно напрягаться?
- Когда я уехал в Америку, то через десять лет меня спросили, сколько денег у меня было с собой, когда я туда приехал. Я ответил, что у меня не было ничего, кроме троих детей. Язык я не знал. Находясь в чужой среде, мы неизбежно чувствуем большее чувство конкуренции и больше стараемся.
- Тогда, может быть, молодых нужно больше побуждать ехать за границу, чтобы они больше напрягались.
- Это спорно, поскольку неизвестно, сколько из них вернется обратно. В других странах их хорошо принимают.