Керсти Кальюлайд: мне трудно понять, когда люди говорят, что у них было беззаботное детство в Советской Эстонии

Советская оккупация вызывала у нынешней главы Эстонии в детстве чувство негодования, сказала президент Керсти Кальюлайд в интервью молодым эстонским журналистам, работающим в Люксембурге.

Молодые репортеры редакции газеты Mõnikord в Люксембурге Томи Периллус, Мирте Курм, Эва Мария Майкес Сейтам, Катриа Кивик и Ханс Лойк встретились в середине июля в Кадриорге с президентом Керсти Кальюлайд.

Прожившая в Люксембурге десять лет глава государства приняла эстонских молодых людей с большим удовольствием и основательно ответила на их вопросы: почему Эстонии все же нужен Rail Baltic, насколько ее сыновья Каспар и Георг скучают по своему прежнему месту жительства и какой отпечаток советское время наложило на ее детство.

С разрешения редакции Mõnikord Postimees публикует интервью практически в полном объеме.

- Как вам понравился Певческий праздник?

- Певческий праздник понравился мне так же, как и всем эстонцам. День Певческого праздника – это лучший день для президента Эстонии.

- Есть ли у вас любимая песня, звучащая на Певческом празднике?

- Нет, поскольку в разные годы это зависит от твоего настроения. Если я далеко от Эстонии, то знаю, что песня иностранных эстонских хоров «Mesipuu» - именно то, что ложится на душу. А из Эстонии песня «Koit», например, кажется сильнее, потому что ты переживаешь это волнение, когда знаешь: вот-вот сейчас начнется Певческий праздник! Все меняется.

- Что вам больше всего нравится и больше всего не нравится в должности президента?

- Я бы не смогла выполнять свои обязанности, если бы над этим размышляла. Ты просыпаешься каждое утро и знаешь, что окружающий тебя мир сегодня еще немножко изменится, а нам снова нужно работать, чтобы жизнь в Эстонии была безопасной и чтобы экономика могла развиваться, но - прежде всего - для того, чтобы нам было здесь хорошо жить. Это то, о чем я думаю каждое утро. Нравится или не нравится - это вообще не те категории, которые нужны президенту.

- Чем президент занят каждый день?

- Это зависит от разных дней. Сейчас, летом, чуть больше времени на то, чтобы думать, читать и писать, но, конечно, каждую неделю приходится давать и много интервью. Больше зарубежным журналистам, чем эстонским, за исключением конца года, когда им почему-то начинает казаться, что они должны сделать очень большие интервью с президентом для всех эстонских газет.

Перед годовщиной республики происходит очень интенсивная мыслительная деятельность, нужно написать с коллегами речь и выучить ее – такого нет в другие времена года. Сейчас мы председательствуем в Европейском союзе, с чем связано очень много мероприятий, на которых нужно произносить вступительные речи. Но поскольку мне не нравятся речи в стиле «Я рада, что вы все собрались в Таллинне, и у вас, конечно, будет очень насыщенный день», то я должна углубиться в области, которыми я, конечно же, не занимаюсь каждый день: потому что если я уже стою и открываю рот, то в этой речи должен быть какой-то смысл.

У нас в ходу кампания по баллотированию в Совет Безопасности ООН. Решение о том, что Эстония будет баллотироваться туда в качестве временного члена на 2020-2021 годы, было принято в 2005 году – видите, как задолго принимаются такие решения. Начало этой кампании сейчас в активной стадии, а потому я должна изучить очень много об ООН.

У нас в связи с этим был очень интересный случай. Поехали в Нью-Йорк, чтобы встретиться с генеральным секретарем ООН, Антонио Гутерресом, и другими, и я спросила, могу ли я получить какую-то схему оргструктуры этой организации, на что мне ответили, что это невозможно. Это не как Европейский союз, где есть пять основных институций, ряд других институций - и все. Это необъятная структура, но ее нужно понять, поскольку мне придется этим заниматься в течение двух лет.

Чувствую большое желание встречаться с предпринимателями, наносить государственные визиты в другие страны... Сами по себе они носят церемониальный характер, но при этом и полезны, поскольку мы всегда стараемся взять с собой делегацию бизнесменов.

После визита в Финляндию один предприниматель подошел ко мне и сказал: «Я много лет пытался, но дверь была заперта. Мы приехали с государственным визитом - и дверь была открыта, даже нараспашку». Иногда кажется, что что-то начинает идти совсем неправильно, и приходится говорить с соответствующими людьми, которые принимают такие решения, чтобы это уже не было неправильно.

- Чего вы хотите добиться как президент и что хотите, чтобы было по-другому?

- Роль президента в Эстонии – уравновешваить разные силы и провозглашать законы, а также, например, присваивать звания военным. Это по сути церемониальная и выходящая за рамки повседневной жизни роль. Каждый президент сам решает, чем он хочет заниматься углубленно.

Я вижу, что Эстония – это страна, которая достаточно сильна для того, чтобы предложить тем людям, жизнь которых сложнее, чем у других – инвалидам и жертвам насилия – равное с другими обращение.

Равное обращение с такими людьми означает большие расходы, чем те, что государство должно нести по отношению в обычному гражданину. А наше государство, учитывая ВВП на душу населения, делает меньше, чем могло бы. Это одна из областей деятельности, которой я занимаюсь углубленно и хочу заниматься. И, конечно, безопасность - тоже очень важно.

- Как вы относитесь к строительству Rail Baltic?

- Очень хорошо отношусь. Я убеждена, что нам всем будет лучше, если на дорогах станет меньше грузовых машин. Тогда шоссе станут безопаснее. Налоговая политика тоже принуждает меньше использовать большие машины и чаще пользоваться услугами железной дорогой. В морском транспорте еще не в полной мере учтен в стоимости тот ущерб, который он наносит окружающей среде, но однажды это обязательно произойдет, и тогда морской транспорт не будет таким дешевым, как сейчас. Кроме того, железнодорожные перевозки надежнее.

На поезде ты обязательно окажешься на месте в точное время, с водным транспортом это не так однозначно. Для того чтобы Rail Baltica был экономически успешным, необходимо лишь одно: чтобы десять процентов нынешнего товарного движения северо-южного направления Финляндии перешло в Таллинне на поезда, а не двигалось вниз судами. Всего десять процентов! И мы не говорим тут еще о ситуации, когда суда смогут приходить из Арктики, только о нынешнем положении.

В случае пассажирских перевозок очень сложно делать какие-то прогнозы. Из Таллинна в Берлин будут ездить, конечно, мало, но весьма вероятно, что очень много людей начнут проезжать часть этого пути. Когда 15-20 лет назад мы делали прогноз по судоходному сообщению между Таллинном и Хельсинки, кто-то написал, что пять миллионов финнов – а это население всей Финляндии – каждый год будет ездить через залив. Тогда этому никто не поверил, но это происходит. Так что, если транспортное сообщение есть, то им пользуются.

Нам Rail Baltic очень нужен еще и потому, что мы находимся на окраине Европы, и если мы хотим быть значимой частью континента, то мы должны быть очень плотно связаны с ним физически. Самое главное, чтобы и европейцы знали, что Эстония – это важная часть Европы, и с точки зрения безопасности нам нужно, чтобы они так думали.

Поэтому у них должна быть личная связь с этим местом: бизнес-связь, они должны побывать здесь, они должны нас знать и чувствовать. И если нам будет угрожать какая-то опасность, они все будут готовы за нас постоять. Это очень важно для нас, и всегда будет оставаться важным, поскольку маленьким странам всегда очень сложно выжить в мире.

Эпохи постоянно меняются. Есть эпохи, когда у стран есть право на самоопределение, но кто-то пытается у маленьких стран это право отобрать. Мы каждый день должны заниматься тем, чтобы продолжался тот мир, который мы признаем сейчас, мир, который основан на демократических ценностях. И продолжался тут, в Эстонии, которая является северо-восточным уголком Европы. Для всего этого нам нужно очень много связей.

Rail Baltic – это одно из таких сообщений. У нас же есть и другие, как, например, энергетические рынки или Baltic Connector – газовое сообщение с Финляндией. Сейчас мы пытаемся придумать, как мы могли бы вывести страны Балтии из электросистемы России и перевести их в систему Западной Европы. Вся эта работа, которая объединяет нас с Европой, делает нас естественной частью Европы. Мы сами считаем, что мы являемся очень важной частью Европы, но откуда-то из Португалии так может не казаться.

- Что нужно было бы сделать в Эстонии, чтобы жизнь стала лучше, а общество и экономика развивались?

- Я думаю, что нужно как можно меньше запрещать и по возможности больше поддерживать тех, у кого есть хорошие идеи.

Конечно, не нужно искать одну и правильную большую идею, которую необходимо реализовать, чтобы жизнь в Эстонии стала лучше.

С моей стороны это было бы грубой ошибкой, если бы я говорила, что мы должны найти эту большую идею и работать ради нее. Современный мир настолько изменчив, технологии настолько изменчивы, все меняется очень быстро. У тебя должно быть как минимум тысяча идей, для того, чтобы одна из них оказалась успешной. И если все мы начнем искать эту одну единственную идею, то обязательно провалимся.

В действительности такие примеры есть из 1990-х годов, когда развитие шло еще медленнее, когда страны приняли решение поддерживать определенные секторы экономики, чтобы начать развиваться. Например, Финляндия в значительной степени поддерживала развитие экономики при помощи государственных средств, но в тех секторах, которые тогда считались перспективными и которые в тот момент такими и являлись. Но поступая так же, мы сделаем свою экономику менее устойчивой, поскольку если у нас больше различных сфер деятельности, то мы легче переносим изменения в экономических структурах.

Поэтому государство никогда не должно говорить, что вот эти идеи и эти экономические направления мы поддерживаем, вкладываем все свои силы и ресурсы, а остальные идеи нас не интересуют. Калейдоскоп поворачивается и возникает какая-то новая картина мира, новый технический подход и то, что казалось малозначительной темой, оказывается важным.

Поэтому очень плохо, когда политики говорят, что у них есть одна большая идея, которую обязательно нужно претворить в жизнь, тогда наше будущее будет светлым и гарантированным. Но те телефоны, который сегодня лежат у вас в карманах, через десять лет станут каменным веком. А если оглянемся на 20-й век, то исчезли всего две вещи: лошадиные повозки и керосиновая лампа. Все остальное пережило век и нашло свое применение в новом столетии.

Сравните эти скорости перемен, и вы поймете, что 30-летний план развития сегодня не так-то просто придумать. Мы знаем точно лишь о некоторых вещах: что люди хотят быть свободными и радостными.

А потому очень важно поддерживать свободу. Во что бы то ни стало поддерживать свободу мысли, слова и предпринимательства. Это то, из чего складывается безопасное будущее. Любое ограничение свободы мысли и деятельности во имя того, чтобы у нас было безопасное будущее, это – обман зрения. Этого нельзя допустить.

- Вы уже знаете, что будет на приеме по случаю столетия Эстонской Республики?

- Знаю, но не скажу.

- Реальна ли угроза, что Россия нападет на Эстонию? И что вы будете тогда делать?

- Сегодня - нет. Потому что Эстония как страна НАТО может опереться на то, что когда Россия нестабильна,- а сейчас это именно так, по сравнению с тем, что было 15 лет назад - НАТО оценивает эти риски и принимает соответствующие меры.

Мы знаем, что в Эстонии сейчас, как в Латвии, Литве и Польше, находится батальон НАТО. Но только батальон. Это не военная защита, но это мессидж России: 18 стран НАТО находятся здесь.

И важно понимать, что они защищают здесь не Эстонию, они защищают самих себя. Очень часто говорится – и должна поправить политиков других стран, - что НАТО придет вам на помощь. Не придет. НАТО защищает здесь себя. У НАТО более чем 70-летняя история стопроцентного успеха. У нее никогда не было провалов при защите своих членов, даже во время холодной войны. Во времена холодной войны было то же самое: Советский Союз и западные союзники находились друг напротив друга, каждый вечер летали на самолетах вдоль границ и смотрели, что там происходит  внизу.

Конечно, это неприятно. Было бы значительно лучше, если бы все страны хорошо ладили друг с другом, и мне бы очень нравилась демократическая Россия, с которой у нас был бы нормальный товарообмен, поскольку Эстония от этого только выиграла бы. Но, к сожалению, Россия настолько непредсказуема, что даже в экономических отношениях наши предприниматели говорят сейчас, что они не вернулись бы в Россию, даже если бы вновь появилась возможность вести там бизнес.

Речь идет о непредсказуемой стране, которая не признает собственноручно подписанных международных договоров. В известном смысле, для нас это даже хорошо, потому что если 15 лет назад нас считали врагом русских, когда мы говорили, что Россия не бесконечно безопасна и там могут произойти процессы, которые сделают ее агрессивной, поскольку она не вышла на демократический путь, то теперь все поняли, что это, к сожалению, так и есть. Поэтому нам проще привлечь внимание и поддержку наших союзников. Даже Европейский союз сотрудничает не только в экономическом плане, но и в плане безопасности, чего он раньше не делал.

И скажем честно, если ЕС занимается сотрудничеством в области безопасности, то тут, в регионе становится меньше тех рисков, о которых он думает. Опасность со стороны России явно то, о чем думают.

Когда у меня спрашивают, обеспокоена ли я, то я отвечаю: посмотрите, японцы живут в сейсмоопасном регионе, но строят небоскребы и вообще не беспокоятся, а скорее готовятся. И у нас тут так же: мы живем в геополитически сейсмоопасном регионе и мы тоже не беспокоимся, а готовимся. Но у нас есть одно важное отличие от японцев: ты можешь готовиться сколько угодно, но предотвратить землетрясение нельзя. А если готовишься и готов себя защищать, то, скорее всего, ты сможешь предотвратить нападение. И это наше явное преимущество: геополитически сейсмоопасный регион все же несколько приятнее, чем просто сейсмоопасный регион.

Мы с этим справляемся. Каждый день. А желание защищаться очень важно. Мы видим, что наши молодые люди хотят идти в армию и быть резервистами. Каждый прошедший службу гордится тем, что когда он смотрит e-riik, он видит, какое у него звание. И если начнутся учения резервистов или мобилизация, то они знают, в чем заключаются их задачи. У нас очень много членов дружины Кайтселийт, и совсем молодых. Например, в Вырумаа четверть школьников состоят в соответствующих организациях.

У нас тут очень ясное желание защищаться, и на этого ежа нет смысла нападать. Еж – наш неофициальный символ обороны. Маленькое животное, но очень колючее. Его просто не нужно трогать - неприятно, да и большого навара с него не будет.

Мы считаем, что Эстония очень хорошо защищена. Полгода назад, когда здесь еще не было батальона НАТО, очень многие иностранные журналисты видели здесь опасность конфликта, а сегодня эта волна спала. На Мюнхенской конференции по безопасности я обратила внимание на то, что по сравнению с парой лет назад, когда эта тема действительно была острой, была именно реальная угроза военного конфликта, а в этом году тема не была связана с географией: Россия пытается влиять на процессы выборов во всей Европе. Это было тем, о чем говорили больше всего, и это то, что является риском нынешнего года.

- Как Эстония защищена от террористических атак?

- Эстонию защищают от терактов каждый день. В Эстонии есть спецслужбы, которые отслеживают людей, думающих странно, у которых могут быть радикальные идеи, и которые могли бы хотеть тут что-то организовать. Об этой работе много не говорят, но эта работа ведется по всей Европе.

Конечно, никогда не может быть стопроцентной гарантии, но мы очень хорошо знаем, что происходит в Эстонии. В Эстонии по-прежнему очень низок уровень террористической угрозы. По той простой причине, что это не то место, нападение в котором имеет символическую ценность для тех, кто хочет совершать сегодня теракты.

В то же время ясно и то, что если мы не будет заботиться о том, чтобы тут было безопасно, то что-то может произойти только потому, что это легко организовать. И чтобы этого не произошло, каждый день ведется работа.

- Мы говорите о своем детстве?

- А что конкретно вы хотите узнать?

- Какие у вас есть самые приятные воспоминания из детства, что запомнилось больше всего?

- Самый запомнившийся момент – я не знаю, является ли он самым приятным воспоминанием, - это то, как мне было года три-четыре и мне объяснили, что то, о чем говорят дома, это наши дела и о них нельзя говорить в детском саду. Современным детям это сложно представить, но мы росли так, что за пределами дома мы жили одной жизнью, а дома знали, что где-то была другая, наша собственная Эстония, но мы не должны были говорить об этом в детском саду и в школе, хотя знали, что она была.

Я думаю, что эта тайна – самое яркое воспоминание из моего детства. И еще - недовольство тем, что если пошел в магазин и не знаешь русского языка, то продавец может не захотеть тебе что-то продать. У него было полное право не говорить с тобой на эстонском языке и это постоянно вызывало чувство недовольства. Поэтому мне сложно понять, когда люди говорят, что у них было невероятно светлое детство в Советской Эстонии.

По-моему, это невозможно, поскольку все знали, что что-то не так. Мне сложно понять, как в 1970-х или в 1980-х можно было расти в Эстонии так, чтобы не считать это важным для себя. Для меня это важная тайна детства. Даже моими любимыми книгами тогда были те, в которых рассказывалось о свободном мире, свободной жизни, свободном обществе.

Мне, например, нравились «Мы все из Бюллербю», где пели, что «теперь шведы ходят с грохотом», и размахивают шведскими флагами. Все эти вещи укладывались в рисунок свободного общества. У нас не было, а у них было. Причем, вся эта материальная сторона, которая была в Западной Европе, казалась такой неважной. Именно это: нельзя говорить то, что думаешь – было самым важным.

- Была ли какая-то конкретная причина, почему вам так говорили дома?

- Я думаю, что это как у всех других, поскольку у нас дома говорили о прежней свободе Эстонии и взрослые просто обращали внимание на то, что дети слушают откуда-то из-под стола, как спорят взрослые. Эти споры могли быть очень интересными.

Я помню, как мои родственники спорили о том, когда все же больше устанавливали ограничений - в советской журналистике или при Пятсе? Вполне закономерный вопрос где-то в 1970-х.

Более простые споры были о том, как могло получиться так, что во времена Эстонской Республики коровы давали больше молока, чем во времена колхозов. Тогда колхозные коровы обычно давали всего 4000 литров (в год), а взрослые говорили, что в Эстонской Республике те же коровы давали 7000 литров. Даже с такой информацией можно было попасть в школе – скажем так – под особый контроль. Многого было не нужно.

- Что еще кроме «Бюллербю» вы читали?

- Читала все. В то время же было так, что книг выходило ровно столько, чтобы все успевали прочесть их по несколько раз. Астрид Линдгрен, конечно, была одной из самых любимых. Из эстонских писателей это была Сильвия Раннамаа. «Силья, луч солнца и мир» была той светлой книгой, которая осталась в моей памяти. «Кадри» и «Приемная мать» были чем-то большим, чем светлые. Но они учили ценить то, что все же было в твоей жизни.  Перечитала по сути все книги, которые были дома. Особенно летом, когда было нечем особо заняться.

Помню, что читала биографию французского художника Анри де Тулуз-Лотрека, когда мне было всего семь-восемь лет. Рассказы Эриха Марии Ремарка прочитала, когда мне было около десяти лет. У Михкеля Муття была замечательная книга «Französisch». Все было перечитано, и советская детская литература, изданная в 1950-е сталинские годы: «Васек Трубачев и его товарищи», «Дети горчичного рая» и так далее. Это была в принципе интересная литература, но к этому я уже тогда относилась критически.

- Вам нравится быть президентом?

- Мы уже говорили, что это неправильная категория - нравится или не нравится. Я чувствую ответственность за эту работу и чувствую, что могу нести эту ответственность. Чувствую, что могу обеспечить Эстонии достаточное количество контактов для того, чтобы это стало дополнительным страховым полисом в деле сохранения нашей безопасности и независимости. Чувствую, что мне есть что сказать народу Эстонии. Мы уже говорили о большом внимании к социальным темам. Когда я общаюсь с жителями Эстонии, например, руководителями самоуправлений, то мы вместе обсуждаем, что могло бы стать лучше, что можно сделать по-другому, в чем роль и ответственность разных сторон – все это мне очень нравится.

- Какие новые возможности дала вам ваша должность?

- Я не думаю об этом таким образом - какие возможности это мне дает. Я работаю для Эстонии, и интересы Эстонии - прежде всего. Я очень сержусь, если иногда вижу, что в политических дискуссиях интересы партии ставятся выше интересов Эстонии. У меня в Кадриорге очень хорошая команда, очень хорошие работники по безопасности, меня окружает очень много доброжелательных людей. Это, безусловно, здорово.

- Получили ли вы какой-то новый опыт в роли президента? Такой, с чем раньше не соприкасались? Какие-то совершенно новые вещи?

- Может быть, то, что я по-прежнему пытаюсь недооценить то, что если я иду с друзьями на какой-то концерт, например, летом на Певческий праздник на Муху, в свое свободное время, то это не значит, что из этого не получится какое-то публичное мероприятие. Я не могу оттуда уйти тогда, когда захочу. Я должна оставаться до конца, иначе люди очень расстроятся.

С другой стороны, и Каспар (младший сын президента) был очень расстроен, поскольку он ждал меня дома – я обещала ему, что уйду с половины концерта. Такие вещи стали для меня неожиданными. Но с другой стороны, это здорово, поскольку показывает, что народ Эстонии заботится о своем президенте. Это я четко почувствовала, что по сравнению с прошлой осенью, во время встреч с людьми, теперь на меня смотрит очень много сияющих глаз.

- Сияющие глаза народа – это интересно! Вы чувствуете, что ожидания народа к вам выше, чем к другим вашим предшественникам?

- Не думаю. Потому что сама каждый день занимаюсь тем, чтобы напомнить жителям Эстонии, что президент Эстонии - primus inter pares (первый среди равных – лат.) и что Эстония – это страна, где власть хорошо распределена. Концентрации власти нужно избегать. Это наши раны 1930-х годов, которые мы залечили, обеспечив, чтобы ни один человек не имел в руках слишком большую власть. Даже если этот человек хотел для Эстонии только хорошего.

- И все же, вы чувствуете, что от вас ждут большего, чем вы можете сделать?

- Я не обещала ничего другого, кроме как задавать критические вопросы и быть требовательной. Мне кажется, что люди понимают, что это лучший выбор стиля в ситуации, когда твоя власть ограничена. Я не чувствую, что эти ожидания настолько завышены, чтобы я моментально должна была сделать жизнь в Эстонии прекрасной.

- Должен ли народ видеть в вас человека, у которого есть власть, или президента, который пусть не друг, то все же свой человек?

- Я понимаю ваш вопрос. Я хотела бы, чтобы люди видели в президенте человека, который их поддерживает, переживает за них, хочет, чтобы им удалось воплотить в жизнь их мечты и идеи.

- Сколько у вас свободного времени?

- Его нет. У меня совсем маленькие дети и, конечно, все время, когда я не на работе, я занимаюсь ими. Кроме одного исключения: если я не могу каким-то образом заниматься спортом, у меня перестает работать голова. Три-четыре раза в неделю, а летом иногда и пять, я пытаюсь что-то делать на улице. Иногда это может быть сложно. Если в ноябре холодно и ветрено, то в Пирита тяжело бегать.

Но я договорилась с командой своих телохранителей, что если они видят в моем графике утром или вечером двухчасовое окно, то вопрос заключается не в том, идем ли мы на тренировку, а в том, какая это будет тренировка.

- Как вы ходите по городу? Всегда и везде с телохранителями?

- Да, так я хожу по городу. Просто иду и все. Если нужно или хочется, иду в Selver, в кафе. Телохранители просто всегда со мной.

- Ваша семья, особенно дети, привыкли к переменам?

- До конца не привыкли. Сложно привыкнуть к тому, что ты – объект повышенного внимания. Решаем это так, чтобы их это касалось как можно меньше. Вы не найдете в СМИ много фотографий, на которых изображена вся семья. Причина в том, что под защитой нахожусь я, а не они. Их в городе от общественного внимания не охраняет никто, а поэтому было бы лучше, если бы люди точно не знали, кто они и где они.

Основное изменение для них в том, что мамы у них теперь мало. Но у них и раньше мамы не было много, поскольку моя работа была связана с разъездами. Но они очень самостоятельные и справляются. Кроме того, в Эстонии у мальчиков есть старшие сестра и брат, которые при необходимости могут побыть с ними и позаботиться о них. Они действительно хорошо адаптировались. Каспару и Георгу нравится ходить в Эстонии в школу.

- В какую школу они ходят?

- Рядом с домом, в Таллиннскую Ныммескую гимназию.

- Не ощущаете, что вам не хватает старой жизни в Люксембурге?

- Не ощущаю. Я всегда знала, что жизнь и работа в Люксембурге временные. Что вернусь назад в Эстонию и поэтому умышленно не пустила там корни. Я приняла решение, что вернусь в Эстонию еще до того, когда возникла угроза стать  президентом. Я полгода ждала замены в Европейской контрольной палате.

- Почему предыдущий президент не брал отпуск?

- Это было не так. Напротив, у всех прежних президентов отпуск был предусмотрен. Но отпуск не брали потому, что законодатели создали ситуацию, при которой председатель парламента должен отказаться от своего мандата в Рийгикогу, прийти в Кадриорг, чтобы заменить президента, а в парламент должен был прийти замещающий депутат. Это было нереально делать каждый раз, когда президент на три или пять дней берет отпуск.

Поэтому возникла ситуация, что формально ни один президент не отдыхал, хотя на самом деле, конечно, отдыхали, когда было возможно взять свободные дни.

Этот закон изменили по моей просьбе: теперь все так, как у члена парламента - президент отдыхает тогда, когда это возможно.

- Как вы вообще отдыхаете?

- Я научилась очень быстро отдыхать. Два свободных дня – это уже длинный отпуск. Зимой на неделю ездили с детьми кататься на лыжах. Этим летом надеюсь побывать на Сааремаа, покататься на лодке. Весной было два дня, чтобы прокатиться на острова - посмотреть, как просыпается природа.

- На какие острова ездит президент?

- Не скажу, потому что я не хочу открыто говорить, где я брожу. Это моя маленькая тайна.

- Есть ли у вас какое-то достижение, которым вы очень гордитесь в своей работе?

- У меня очень много достижений, которыми я горжусь, но эти достижения были достигнуты работой в команде. Я знаю о том, чем я очень горжусь, но это такие вещи, о которых я никому никогда не скажу. Я очень командный игрок и хочу, чтобы в нашей стране все было хорошо.

- В чем смысл жизни?

- Мой смысл жизни в том, чтобы Эстония по-прежнему оставалась безопасным и развивающимся местом. Чтобы в Эстонии все было хорошо.

И тогда, когда меня самой уже не будет. Это давно стало смыслом моей жизни. И, например, когда я работала в Европе, все мы, – Сийм Калласс, Хенрик Хололей, я, Майве Руте, Сигне Ратсо, Кюллике Юримяэ и другие - каждый день, выполняя свою работу, думали о репутации эстонцев, нашей международной репутации. Маленькой стране нужна очень сильная международная репутация. Для того чтобы у нее было право голоса и для того, чтобы ее услышали.

Когда Эстония снова стала независимой, то потребовалось еще несколько лет, чтобы осознать, насколько в действительности хрупка наша независимость. Любая хорошая ситуация в мире всегда хрупка. Мир – это такая зебра: белые и черные полосы чередуются. И если ты находишься в белой полосе, то нужно использовать ее настолько, насколько это возможно.