Игорь Костолевский: я доверяю судьбе – и не суечусь

Актер и президент "Золотой маски" Игорь Костолевский. Фото: Mihkel Maripuu / Postimees

«Я никогда свою карьеру не выстраивал, я как-то интуитивно шел. У меня никогда не было так, что я хотел сыграть, скажем, Гамлета и к этому стремился...» Звезда театра и кино рассказал порталу Rus.Postimees о своем отношении к делу Серебренникова и о том, почему предпочитает театр телесериалам.

Игорь Матвеевич Костолевский – без преувеличения легенда российского кино и театра. В этом году актер Театра Маяковского стал президентом премии и фестиваля «Золотая Маска» и в этом качестве навестил Таллинн, открыв фестиваль «Золотая Маска в Эстонии», спектакли которого идут в Таллинне и других городах Эстонии с 6 октября.

В моей душе бушует патриотизм

– Как получилось, что после ухода Георгия Георгиевича Тараторкина именно вы стали президентом «Золотой Маски»?

– Я работал в секретариате Союза театральных деятелей и в правлении «Золотой Маски». Мы и с Георгием Георгиевичем, и с Марией Евсеевной Ревякиной, генеральным директором «Золотой Маски», всегда поддерживали очень теплые, дружеские отношения. Когда Георгий Георгиевич безвременно от нас ушел, мне поступило это предложение. Я долго мучился, думал... Мне звонили уважаемые мною люди, просили – и в итоге я согласился.

С одной стороны, это большая честь, с другой – большая ответственность: сохранить премию и фестиваль на том же уровне, на котором «Золотая Маска» существовала при Георгии Георгиевиче. Фестиваль это уникальный, других таких нет в мире – иностранцы приезжают к нам и просто не верят, что такое может быть. Между тем сама команда «Золотой Маски» невелика, причем в основном это женщины – и они делают потрясающие дела...

– В то же время вы – актер Театра Маяковского, спектакли которого не раз номинировались на «Золотую Маску» и получали ее. Вы не боялись, что кто-то решит, что теперь «Золотая Маска» несколько потеряет объективность?

– Я понимаю. К тому же так совпало, что когда меня назначили президентом, Театр Маяковского получил «Золотую Маску» за «Русский роман»... (Смеется.) Знаете, я еще согласился потому, что я ведь ни на что не влияю. Ни на экспертный совет, ни на жюри. Я могу высказать свое мнение, но, как говорил Федор Михайлович Достоевский, у нас каждый имеет право выражать свое мнение на воздух. Мое мнение совершенно ничего не значит. Если бы я как-то был вовлечен в процесс принятия решений, я бы точно не согласился. А так – я свободен и независим... Но, конечно, то, что Театр Маяковского получил премию, меня очень радует. В моей душе бушует патриотизм – но и спектакль этого, безусловно, заслуживает.

– Вы говорили в интервью, что вы – человек, лишенный общественного темперамента. В связи с чем я хочу спросить вас даже не про «Золотую Маску», хотя это тоже, как говорили в советское время, общественная нагрузка, а про дело театрального режиссера Кирилла Серебренникова. Вы стали одним из его поручителей в суде...

– По одной простой причине. Я не обсуждаю его как режиссера, я видел не так много его спектаклей, к ним можно по-разному относиться. Но я считаю, что мера пресечения, которую к нему применили, была неадекватна. Только поэтому я за него поручился. А дальше пусть разбирается суд: что, чего, как... Кроме того, мы от «Золотой Маски» написали письмо о том, что спектакль Серебренникова «Сон в летнюю ночь» действительно шел и номинировался на «Золотую Маску». Вот, собственно, и всё.

– Многие актеры считают, что Серебренникова атакует государство. У вас есть тут какая-то позиция? Или вы стараетесь...

– Я стараюсь... я стараюсь быть над этим.

Ссуда растет, отдавать всё сложнее

– Вы по-прежнему крайне избирательны в плане телевидения. За последние годы были какие-то телесериалы, в которых вы согласились играть с удовольствием?

– Я сыграл не так давно в «Преступлении», римейке датского детективного телесериала. Согласился только потому, что для меня написали роль, которой в оригинале не было, точнее, была, но маленькая, – отца главной героини. Люди, которые видели материал, говорят, что это неожиданная роль, я там такой романтический герой... Но театр для меня важнее. Театр – это тренаж, я могу в нем что-то для себя открывать, – что потом можно использовать на ТВ.

– А еще вы сыграли Степана Трофимовича Верховенского в «Бесах» режиссера Владимира Хотиненко. «Бесы» – история политическая и для России Достоевского, и, подозреваю, для сегодняшней России тоже. Вы это как-то учитывали, когда играли роль?

– Я совсем это не учитывал. Кроме прочего, то, что осталось от Верховенского в сериале по сравнению с романом, – это просто кот нарыдал. У меня не было возможности сыграть что-то полноценное. Я наметил характер, но ведь у Верховенского самое главное – финал, когда он приходит к Богу, просит Евангелие. Этого ничего в картине нет. Ну и что про это говорить?..

– Лет десять назад в одном интервью вы перечисляли любимых писателей: Чехов, Трифонов, Искандер, Пелевин. Список остался прежним?

– Нет, Пелевина я почти не читаю... Я тут не оригинален: всё больше читаю классику. Чехов, Толстой, Пастернак...

– Много лет назад, когда к вам только пришла популярность – после «Звезды пленительного счастья» и «И это всё о нем», – вы говорили, что ощущаете себя человеком, который взял ссуду в банке и не в состоянии ее отдать. Годы идут...

– ...Ссуда растет, отдавать всё труднее. (Смеется.) Знаете, я никогда не испытывал ощущения какой-то большой славы. Может, потому, что у меня были мощные учителя. Или потому, что я работал в театре вместе с великим актерами. Когда слава на меня обрушилась, я был не очень к ней готов. Не думайте, что я перед вами кокетничаю, мне это совсем ни к чему, – просто я видел таких артистов и таких режиссеров, что по сравнению с ними... Ну да, наверное, это приятно, что тебя знают, тебя уважают. Но это всё как-то... Я даже не знаю, что вам сказать.

– Когда вас сейчас узнают на улицах, вы по-прежнему испытываете неловкость?

– Нет, я испытываю чувство благодарности. В молодые годы у меня его не было. Это когда ты уже прожил большую часть жизни, столкнулся много с чем, когда жизнь тебя ударила, когда ты многое стал понимать, – ты испытываешь благодарность к тем, кто тебя узнаёт, к тебе подходит, говорит какие-то добрые слова. А потом... это ведь во многом зависит от самого артиста. Как мы хотим, чтобы нас воспринимали, так нас и будут воспринимать. Это же от нас идет. Хотим мы, чтобы с нами носились, о нас говорили, – у нас будет одна логика поведения. Но если это не составляет смысла твоей жизни, ты и ведешь себя по-другому. Так что никто ко мне на улице не пристает, за рукава не дергает, воротники не отрывает. Всё спокойно как-то.

Я всегда получал роли за что-то...

– В свое время вы говорили еще, что вы «слишком умный для артиста».

– Знаете, это заблуждение. Я не умный. (Смеется.) Это я понял давным-давно...

– «Слишком умный» – это была, разумеется, ирония...

– Ну естественно! Точно так же меня как-то спросили, в чем моя популярность, а я сказал: «Страшно хорош собой!» – и все стали говорить: ах, он зазнался, вот он как о себе думает... Но без иронии жить все-таки нельзя.

– И тем не менее: сегодня по сравнению с советским временем правила игры и в театре, и в кино, и особенно на ТВ изменились. Если говорить о карьере, ум для артиста – это скорее плюс или минус?

– Насчет карьеры не знаю, но ум никогда не был минусом. (Смеется.) Может, какой-то режиссер и считает по-другому, но я никогда не думал, что ум – минус. Когда я вижу умных артистов, я испытываю к ним огромное уважение. А выстраивание карьеры – это нечто другое. Я никогда свою карьеру не выстраивал, я как-то интуитивно шел. У меня никогда не было так, что я хотел сыграть, скажем, Гамлета и к этому стремился. Нет, я всегда получал роли за что-то... или в предчувствии чего-то...

– За что-то – в смысле?..

– Так складывалась моя жизнь. Я получал роли на каком-то переломе, или когда жизнь делала резкий виток... Со мной это всегда бывало именно так, ну или так я это всегда воспринимал. Моя карьера выстраивалась сама, и в этом я жизни, конечно, доверяю.

– Вы как даосский мудрец, как Лао-цзы: главное – непротивление ходу событий...

– Ну, не то чтобы непротивление... просто я думаю, что судьбе надо доверять. Это не значит, что надо сидеть и ничего не делать. Нет, делать надо очень много – только тогда к тебе что-то придет. Если ты ничего не вложил, ничего и не получишь. Но я вам вот что скажу: когда я доверял судьбе – я выигрывал, а когда я суетился, пытался что-то выиграть, начинал кроить – ничего не получалось, это всегда был провал.

– Если вы доверяете судьбе, значит, вы верите в нечто большее?

– Да, я человек верующий. Мне кажется, что без веры нельзя жить. Невозможно. Религия – одно, вера – другое... Я – человек верующий, и... больше на эту тему я распространяться не хотел бы.