Ирина Горбачева и ее внутренние клоуны

Ирина Горбачева. Фото: TONI LÄÄNSALU/PM/SCANPIX BALTICS

«Когда-то я могла на автомате что-то делать, потреблять, выдавать – и не задумываться, и быть всего лишь инструментом. Но настает миг, когда ты понимаешь: смысл профессии не в том, что ты – просто инструмент. То есть – конечно, я инструмент, но на нем надо уметь играть...»

У Ирины Горбачевой немало ипостасей: актриса Мастерской Петра Фоменко, звезда Инстаграма, номинант на «Золотую маску» за роль Елены в «Сне в летнюю ночь», который Мастерская привезла в Таллинн на фестиваль «Золотая маска в Эстонии». Как блестяще Ирина играет в этой шекспировской комедии (а играет она несчастную Елену, которую вначале никто не любит, а потом вдруг начинают любить все) – даже рассказывать не стоит: это надо видеть. О своих внутренних клоунах, тяготах Инстаграма и любви к Шекспиру Ирина рассказала порталу Rus.Postimees.

Как не стать в Инстаграме рабом лампы?

– Как cлучилось, что вы, не будучи ученицей Петра Фоменко, попали в его Мастерскую и стали в конечном счете актрисой его театра?

– Классически получилось: мы, молодые артисты, приходили на отборочные туры в Мастерскую, когда там набирали вторую стажерскую группу. Проходили конкурс, этапов было много, в конечном счете отобрано было шесть человек, включая меня. А с Петром Наумовичем я проработала всего два года. В стажерской группе я была три года, в театр меня приняли в 2013 году.

– Все актеры Мастерской знают, что это очень особенный театр – и он остается таковым после смерти Петра Наумовича. Как бы вы определили особенность Мастерской?

– Можно сказать, что наш театр – это... собрание гурманов.

– Которые лакомятся – чем?

– Особенной пищей для ума и для души. Есть некое блюдо, которое Мастерская Петра Фоменко готовит на протяжении многих лет. Зрители привыкают к этому блюду, идут на него и точно знают, что они получат от этого блюда удовольствие. Конечно, без шефа... То, как это блюдо умел готовить Петр Наумович, не умеет больше никто.

Однако есть некий камертон – спектакли Петра Наумовича: разговор с людьми и о людях, и чаще всего – без деления на плохих и хороших. Это всё – жизнь. Разговор о жизни: философский, глубокий, простой – разный. И всё – с самоиронией, приправой, которая отличает, мне кажется, всех артистов Мастерской и дает какую-то воздушную подушку, что ли. Все занимаются театром словно бы и не всерьез.

– Когда ищешь вас в Интернете, после «ирина горбачева актриса» Гугл сразу предлагает поиск по словам «ирина горбачева инстаграм». И, действительно, вы звезда Инстаграма. Сколько у вас подписчиков, два миллиона?..

– Миллион семьсот тысяч.

– Круто.

– Фартануло, да. (Смеется.)

– Какой черт вас понес на эти галеры? И как вы себя ощущаете в роли звезды Инстаграма?

– Понесло меня туда тоже классически: просто валяла дурака, не более. Фоточки – в Инстаграм, видео – в Инстаграм... Конечно, все они были комедийного характера и предназначались для моих друзей. А друзей становилось всё больше и больше – и в итоге мои внутренние клоуны вышли в медиа-пространство.

Как я себя ощущаю? Это из разряда – ты знаешь, что что-то должно было произойти, и оно произошло. Принесло много как бы хорошего и как бы плохого – всё это пограничные ситуации, конечно. Экспресс-школа такая: ты резко оказываешься в центре внимания и начинаешь заниматься собственной заточкой, ты как карандаш, который затупился и точится благодаря тому, что с ним происходит. Чем дольше, тем острее.

– А на вашу личную жизнь инстаграмная популярность как-то влияет?

– Конечно. В первую очередь, мебя часто узнают, становится чуточку сложнее находиться в общественных местах, ну или просто пойти в Москве на какой-нибудь фестиваль. С другой стороны, сейчас моя активность в Инстаграме снизилась – и я снизила ее сознательно, дабы притормозить процесс. Чтобы не стать рабом лампы.

«Ну мой ты теперь – что мне с тобой делать?»

– Когда смотришь на ваши фотографии...

– (Веселясь.) А теперь о фотографиях!..

– А теперь о фотографиях, да. Когда на них смотришь, ощущение, что вы часто корчите рожи...

– Какие вы фотографии смотрели-то!..

– Да просто Гугл открыл...

– Просто Гугл! А надо было Инстаграм, там есть очень гламурненькие фото... (Смеётся.)

– В связи с чем – вопрос о «Сне в летнюю ночь», где вы тоже каждую секунду играете лицом. Насколько эта особенность роли от вас, а насколько – от режиссера Ивана Поповски?

– Это была моя первая работа с Ваней, и я ощутила, что он идет полностью от артистов. Он им полностью доверяет и ставит что-то под сомнение, только чтобы у тебя появилась возможность пойти куда-то еще. У Ивана нет такого: «Вот так и никак иначе, Юля! Это – супер!» Ваня дает тебе творить то, что ты хочешь. Для меня роль Елены, конечно, этапная работа – это моя первая большая роль на большой сцене. И это Шекспир, которого я обожаю. Для меня это такая психологическая клоунада, ну или психологический гротеск, и это то, что мне присуще, а у Вани он не вызывает отторжения. Вот пазл и сошелся: я получаю удовольствие и Ваня получает удовольствие... (Смеется.) И больше никто!..

– Ну конечно, а потом вам аплодируют стоя десять минут... Я вчера во время спектакля думал, как лучше всего определить стержень того, что вы делаете, – и понял, что это карнавал бесконечного удивления. Ваша Елена – существо, которое с какого-то момента бесконечно изумляется тому, что с ней происходит. Причем говорите вы стихами, но играете девицу – условно – простую, примерно на уровне актеров, которые у Шекспира говорят прозой... Верно?

– Ну...

– Мне просто сказали тут, что вы в жизни адски серьезная женщина.

– (Негодуя.) Это кто вам это такое сказал?.. Но вообще это всё по настроению. И, конечно, Елена – это я. Я не понимаю, что такое «не-я» в профессии. В полное перевоплощение я не верю. У тебя есть твой пазл, ты берешь из него кусочек и ищешь похожий кусочек в пазле персонажа. И расширяешь всё это до целого пазла. То есть персонаж – это, конечно, ты, всегда ты, но гипертрофированный.

Например, в моей жизни часто бывает перебор в том плане, что я воспринимают ситуации экстремально. Грубо говоря, мне либо слишком горячо, либо слишком холодно. Тем же качеством обладает и Елена у Шекспира. Это на деле архетип что мужчины, что женщины в состоянии, когда они любят, а их бросают. Им нужно овладеть предметом страсти, они не могут существовать без него – и им становится сладостна сама погоня, а не результат «теперь ты мой». Ты готов всё отдать, чтобы достичь цели, но когда цель достигнута, и тебе дают что-то еще, и говорят, мол, мы тебя обожаем-любим... Ну мой ты теперь – что мне с тобой делать? Если человек в переборе, он к достижению цели просто не готов.

– Кажется, это называется «комплекс Грааля» – когда процесс достижения результата обретает в глазах субъекта большую ценность, чем сам результат.

– Ну вот. И что с этим результатом делать? Куда идти?.. И тогда ты отрицаешь результат, не можешь поверить в то, что он уже достигнут, и твердишь: «Вы все надо мной смеетесь, это всё ложь, ложь, ложь и еще раз ложь!» Плюс невозможность полюбить себя, принять себя...

– В спектакле вы всё время бегаете. А в жизни? Требуется вам иногда уединение, чашка чая, книжка умных стихов?..

– Как и всем. Бывает активный период, бывает, наоборот... такая погода (показывает за окно) – и ты превращаешься в вурдалака, и в зеркало на себя смотреть не можешь. В Таллинне я встретилась с однокурсницей, сидим, пьем чай – и я не могу сделать даже приятное лицо, представляете? Просто чтобы она не подумала, что со мной что-то не так. У меня было абсолютно безэмоциональное состояние. Так что нет, я вовсе не всё время такая радостная...

– Только дураки всегда счастливые.

– (Воодушевляясь.) Наверное!..

Расширяться, расширяться, расширяться...

– Вы как-то говорили, что с удовольствием попробовались бы в стэнд-апе, что клоунада – это ваше. Пока не попробовались? Вам хватает театра?

– Как сказать... Что значит «хватает театра» или «не хватает»? Я относительно недавно поняла: любая профессия предполагает, что ты не должен быть фанатиком. Фанатики – лидеры, те, кто тащат остальных за собой, часто художественный руководитель или директор театра – фанатик. Паровоз. Артисты чаще всего – не фанатики, они любят свою работу, реализуют свои таланты, кому-то для счастья нужно сыграть главную роль...

– А вам?

– А я в какой-то момент поняла, что моя жизнь клином не сошлась на актерской профессии, что я могу заниматься много чем. Всегда нужно оставлять для себя какой-то воздух. Более того, ты должен иметь смелость уйти, когда понимаешь, что здесь твоя история закончена. Когда понимаешь, что именно для тебя закончилось. Никто, кроме тебя, в твое сердце не заглянет.

Если уж мы, артисты, занимаемся психологическим воздействием на людей, мне важно понимать, что я несу за это ответственность. И я не могу влезать в какой-то материал только потому, что режиссеру надо его поставить. Я не могу сняться в телесериале или кино просто за деньги. Этот период мной пройден, когда-то я могла на автомате что-то делать, потреблять, выдавать – и не задумываться, и быть инструментом. Но настает миг, когда ты понимаешь: смысл жизни не в том, что ты – просто инструмент. То есть – конечно, ты инструмент, но на нем надо уметь играть. Грубо говоря, вот скрипка Страдивари – и один скрипач извлечет из нее прекрасные звуки, а другой непонятно что...

Для меня важнее среда – здоровая среда, в которой можно творить, любить, ругаться. Среда разговоров, взаимопонимания, любви и коммуникации – когда люди всего этого не боятся. И еще мне нравится, когда те, кто собрался вместе делать спектакль, – все наравне. Нет такого, что у тебя статус ниже, а у меня выше и ты поэтому помолчишь, а говорить буду я. Дело не в том, как я реализуюсь как актриса, дело в том, что именно я делаю, с кем я проживаю свою жизнь – и в какой атмосфере.

– А можно, я спрошу еще про «обожаемого Шекспира»? Актеры часто говорят, что Шекспир – их любимый драматург...

– У меня это очень, очень серьезно. (Смеется.) Я люблю Шекспира, потому что он (а) гений. Я люблю гениев. И (б) – это такой плотности литература... целая галактика, в которой ты можешь быть частицей – и расширяться, расширяться, расширяться... Космос какой-то. Он будто ничем не ограничен. Можно Шекспира ставить и так, и сяк, он не потеряет актуальности. Сколько веков прошло... Это просто какое-то божественное зерно искусства для человечества. И если кто-то мне скажет: «Я не люблю Шекспира», – я испугаюсь, наверное.

– Актеры-мужчины часто мечтают сыграть Гамлета. А вы...

– Ну... Вот леди Макбет – крайне интересный персонаж. В институте я касалась этой роли, мы пытались сделать спектакль. Но... если уж ты идешь до конца, ты входишь в какие-то пограничные состояния и в конце концов думаешь: м-м-м, может, все-таки комедию возьмем?.. Неохота в этом во всем вариться... У Шекспира все-таки есть абсолютное зло. Ну или намерение зла. Химеры, порождающие действия. Зло – в человеке: мысли, зависть, пороки. В этом копаться сложно, ты к этому подключаешься, ты пытаешься... не оправдать, нет – но понять, как это бывает. Как может возникнуть нечто в сознании – это не о ведьмах история, а о нашей голове, о наших мыслях, – и человек начинает творить зло.

Мне очень понравился фильм «Макбет», в котором леди Макбет сыграла Марион Котийяр. Очень круто, что они показали чуть-чуть ее мотивацию: ребенок умер, муж на войне, ничего не понятно... абсолютное женское помешательство...

– Может, все-таки лучше комедию?..

– Да! И какую – даже неважно. Когда Иван Поповски позвал меня в «Сон в летнюю ночь», я должна была играть лишь эльфа...

– Который в спектакле в итоге – один только голос и луч света?

– Ага. Сначала мы хотели воплотить эльфа во мне. Потом думали, что я буду в паре с Амбарцумом Кабаняном играть Робина. А потом Катя Смирнова, которая читала Елену, забеременела. Мне сказали: почитай Елену. И Ира почитала...