Предновогоднее интервью с президентом: русские готовы получать информацию из эстоноязычных источников

Президент приняла Postimees в Астангуском центре профреабилитации, чтобы подчеркнуть значимость заботы и неравнодушия. Фото: Mihkel Maripuu

«Я бы хотела сесть на фоне елки», - говорит президент Керсти Кальюлайд и устраивается за кухонным столом, накрытым скатертью с рождественскими мотивами. По желанию главы государства на рождественское интервью мы встречаемся в кухне-гостиной Астангуского центра профреабилитации.

Уверенным тоном, который задает направление всей беседе, Кальюлайд подчеркивает, что в этом центре молодых людей, имеющих проблемы на бытовом уровне, учат жить самостоятельно. «Эта квартира и центр говорят о том, что мы должны обращать внимание и на тех, кому в силу их физических и душевных особенностей общество должно помогать», - говорит президент. Слабые – это та основная идея, на которой она неоднократно делает акцент на протяжении нашего разговора.

- Для того чтобы оказать помощь нуждающимся в ней, в течение года вы говорили о потребностях неразрывного общества. Что это значит?

- Неразрывное общество – это не центр, где учат жить, как здесь. Этот центр –  социальная помощь, которую оказывает государство: профессионалы помогают учить людей, которые в этом нуждаются. А неразрывное общество - это то, что мы на эту тему думаем, и то, что мы сегодня здесь находимся. Иногда мы приходим и учим этих людей: как можно сделать какое-то рождественское украшение или приготовить какое-то блюдо. Мы – те, кто не сталкивается с этим в повседневной жизни. Особенно хорошо, если приходят люди, у которых нет личного болезненного опыта.

Очень много неразрывное общество в Эстонии занимается социальными проблемами и помогает именно людям с недостатками здоровья. Очень много добровольной инициативы. Многие центры появились благодаря личным проблемам и потребностям людей, преимущественно родителей детей с особыми потребностями. Они проделали огромную работу, чтобы помочь своим семьям. И мы должны быть им очень благодарны, поскольку именно из их начинаний и проектов выкристаллизовалась большая часть того, что сегодня государство делает для поддержки инвалидов.

Иногда меня охватывает грусть, когда я слышу от руководителя какого-то самоуправления, что воплощенное в жизнь и, по общему мнению, весьма успешно реализованное при поддержке проектных денег начинание прекращается, поскольку закончились деньги. Они не поняли, что эти проекты – возможность опробовать инновативные решения – в иных ситуациях, может быть, и традиционные, но у нас еще не испытанные рабочие приемы. Если они себя оправдали, роль общественного сектора и местных самоуправления принять этот проект в пакет своих услуг, если в регионе есть люди, которые очень нуждаются в такой услуге.

- С этого года у нас появились большие самоуправления. Сделала ли административная реформа их сильнее?

- Я еще не знаю. Если в прошлом году моей служебной обязанностью было обойти все уезды, то теперь задача попытаться – может быть чуть больше, чем за год – обойти все самоуправления Эстонии и поговорить с людьми там. В числе прочего и о нашей внешней политике и политике безопасности, чтобы дать им чуть большее представление о том, каковы позиции Эстонии в мире и что мы делаем для их укрепления.

И, конечно, рассказать и о том, каковы возможности самоуправления сделать жизнь своих жителей по возможности лучше и удобнее. И жизни всех тех людей, которые нуждаются в этом больше среднего. И хотя голос такого человека в одиночку на выборах стоит немного, для общества крайне важно, как мы обращаемся со слабыми.

Если мы хотим взрастить традиции, то лучший способ сделать это – заботиться и тогда, когда в законе четко не установлено, что нужно предложить какую-то услугу.

К счастью, наше правовое пространство достаточно гибкое и не делает особых предписаний самоуправлениям, что нужно предпринимать, например, в сфере социальных услуг. Я считаю, что чем больше здесь задействуются идеи местных жителей, тем лучше эти услуги становятся. Я еще ни разу не видела, чтобы добровольный сектор занимался чем-то, в чем нет потребности, или пытался продолжать деятельность в какой-то сфере, в которой нет потребности. Таким образом, мы получим систему, отвечающую реальным потребностям.

- Приведу одно высказывание с Фестиваля общественного мнения: «Неразрывное общество предполагает большую прозрачность и низкую коррупцию». Но сейчас скорее ощущается страх, что коррупционная практика Таллинна начнет распространяться по всей Эстонии.

- Нельзя делать вид, что мы не понимаем, как рождаются решения. И, конечно, нельзя делать вид, что у нас нет достаточного обзора использования общественных денег.

Я считаю, что мы должны что-то предпринять с ревизионными комиссиями. Мы должны сделать так, чтобы у членов собраний был остаточный доступ к договорам, документам и предложениям. Ревизионная комиссия сама должна иметь возможность  убедиться, а потом убедить других, что дела ведутся честно.

В то же время, мы не должны перебарщивать в теме финансирования хороших мелких начинаний. Например, когда самоуправление дотирует деятельность деревенского общества. То есть не нужно тормозить с принятием решения, поскольку ты беспокоишься по поводу того, сколько это стоит - 150 или 130 евро.

Мы должны четко продумать, что дозволено. Например, если тебя просят принести для какой-то старушки дрова, должны ли тебе заплатить за это вознаграждение? На каких условиях это можно? Из чего мы исходим - это вопрос выбора или нам нужна какая-то конкретная регуляция, как принимать решения по каким-то делам?

Сейчас Центральная криминальная полиция расследует случаи коррупции в маленьких самоуправлениях. Теперь, когда реформа подходит к концу, мы вновь поднимем эту тему и попытаемся пересмотреть ситуацию, чтобы еще раз объяснить самоуправлениям, как они могут использовать свои ресурсы в сотрудничестве с третьим сектором. Я буду встречаться с новым руководителем Центральной криминальной полиции, и, возможно, мы обсудим и этот вопрос - чтобы никто случайно не оказался между жерновами. Мы не может просто двигаться вперед после очередного случая, это причиняет боль обществу. Мы должны все четко обговорить.

- Но давайте снова вернемся на государственный уровень. Вы разделяете обеспокоенность по поводу того, что невежество, которое мы видим в претворении политики Таллинна, частично добралось и до государственной политики? Принятые решения недостаточно объясняют, процесс принятия решений нам непонятен, и часто мы видим, что решения принимаются вообще без какого-либо анализа и обоснований - просто потому, что так кажется правильным с идеологической точки зрения или важно для партии.

- Тут много всего. Все, что я говорила о прозрачности решений и прозрачности использования денег на муниципальном уровне, естественно, относится и к крупным городам и государству.

Что касается того, что до принятия решения не был проведен достаточный анализ, то это, безусловно, проблема. Я считаю, что многие из нас с большим удивлением открыли для себя, например, ситуацию, возникшую в налоговой системе. Предположим, ты получаешь дивиденды, которые обложены налогами. Теперь возникает порядок, при котором обложенный налогом доход учитывается во второй раз и влияет на ставку твоего налога с оборота.

Я считаю, что перед принятием таких решений нужно дольше готовиться, чтобы добиться чего-то более простого, понятного и предсказуемого. Главное, чтобы было предсказуемо. Основная проблема новой налоговой системы заключается в том, что годовой доход человека нельзя предугадать. В доход ведь можно зачесть и, например, продажу квартиры.

Думаю, что важно, чтобы у нового закона был план разработки и оценка влияния. Это важно, но это другая тема. Прозрачность – не то же самое.

- А качество принятия решения? Несколько недель назад я написал, что решения рождаются таким образом, что они непонятны никому, кроме тех, кто их принимает. Словно их принимают идейные недотепы.

- Это как опоздать с обсуждением. Например, с обсуждением использования средств Евросоюза в следующий бюджетный период. Я считаю, что сейчас настал последний момент для жаркого спора о том, куда мы эти деньги направим и каким образом вложимся в климатическую политику Европейского союза, которая говорит о том, что каждые пять евро должны идти на борьбу с изменениями климата или на адаптацию к ним. Хотим ли мы использовать деньги следующего бюджетного периода более целенаправленно, чтобы результаты было легче разглядеть? Или мы хотим их использовать в какой-то конкретной сфере деятельности, которая касается движения, например, в дорожном строительстве? Этого обсуждения у нас нет.

Мы с Сиймом Калласом пытались инициировать такое обсуждение. Вышло нехорошо. Причем, пытались именно в том месте, где побуждают к высказываниям – на турнире высказываний.

Я считаю, что иногда ничего не поделаешь, если решения принимаются непродуманно и в спешке. Если меняется правительство и происходит существенное изменение парадигмы, то хотят быстро что-то сделать, и некоторые вещи оказываются при этом правильными. Я неоднократно говорила, что поддерживаю повышение не облагаемого налогом минимума. Также не секрет, что я поддерживала и более простую модель подоходного налога, при которой более высокой была бы и ставка подоходного налога.

В то же время, я думаю, что у идущего к власти есть какой-то путь, который он хотел бы пройти. Небольшая проблема возникла сейчас оттого, что сошлись три пути. У всех у них есть свои идеи, между которыми нужно достичь компромисса.

Считаю, что новый Закон о налогах просто стал одним из таких компромиссов, при котором, поскольку все смогли защитить и удовлетворить свои интересы, возникла несуразица, которую в будущем нужно обязательно ликвидировать. Это важная проблема.

И обсуждение использования дотации Европейского союза в нашем бюджете вовсе не преждевременно. Все партии должны быть готовы внести свой вклад в это обсуждение.

- Что вы думаете об идее бесплатного общественного транспорта, которая была предложена общественности за сутки?

- Плохо думаю. В Таллинне было много аргументов в пользу того, что это нужно: большой город, много дорожных пробок. Расчет явно строился на том, что если зарегистрировать в Таллинне всех здесь живущих и все они станут платить налоги, то бесплатный транспорт не будет таким уж затратным. Я не знаю, что из этого в итоге получилось: не в курсе, как много расходов это принесло Таллинну.

В плотно застроенном Таллинне бесплатный общественный транспорт еще можно понять. Что касается отдаленных мест, то, как мне кажется, мы должны были бы больше думать о гибких решениях и таких моделях, которые не строятся на принципе движения слишком больших автобусов в конкретное время. Например, людей, которым нужно ехать в город, могла бы объединять одна система. Где-то собирается группа людей, которым нужно куда-то ехать, и, исходя из этого, организовывать общественный транспорт. При современных технологиях это не должно быть слишком сложно – даже пожилые люди уже в состоянии пользоваться Интернетом.

Для меня более симпатичным было бы, если бы мы говорили о гибком диги-решении «вызови автобус» по всей Эстонии, чем об уже имеющемся бесплатном предложении. Мы знаем, что то, что у нас есть, не удовлетворяет потребность людей ездить на работу, в школу, в магазин. Это нужно менять.

Об этом мы могли бы больше говорить, поскольку мне кажется, что финансирование нынешней системы из государственного бюджета, конечно, неправильное. Мне кажется, что мы могли бы все же оставить частному сектору пространство для конкуренции и предложения решения, даже в таком деле, как общественный транспорт, исходят ли они из решения по типу Uber или откуда-то еще.

- Решение этого года поднять акциз на алкоголь вызывает у меня вопрос: почему сначала принимают одно решение, а после другое? Слишком все изменчиво.

- Однако я бы не предъявила тут кому-то претензии в этой изменчивости. Лучшим критерием правильного является практика. Подняли акциз – процесс запущен – усугубляется – предпринимаем что-то.  Я считаю, что нельзя сказать, что мы не можем так реагировать.

Я не знаю, был ли проведен анализ. Если это было сделано исходя из того, что повышаются зарплаты людей, то постепенно таким же образом можно поднимать и цену на алкоголь. Это было бы логично, если ты хочешь, чтобы алкоголь не стал слишком дешевым. Министр Осиновский на это время от времени ссылается.

Если анализ показывает, что цена на алкоголь должна быть выше, и ты идешь по этому пути, но рядом с тобой находится государство, в котором средний доход и все цены значительно ниже, то начинается алкоралли. Низкие цены на алкоголь и продукты питания не основаны только на разнице в акцизах, они основаны на том, что в Латвии ниже уровень затрат.

Тут и возникает выбор: пытаешься любой ценой предотвратить запуск этого процесса и удержать цены на низком уровне, или признаешь, что действительно какая-то часть торговли переедет в Латвию.

Приграничная торговля распространена. Я считаю, что один этот факт не может быть единственным аргументом в дискуссии на тему акцизов.

- Почему в эстонской политике так мало этической демонстрации направления?

- Что ты подразумеваешь под демонстрацией направления? Если мы хотим, чтобы решения принимались только исходя из лучшего будущего для Эстонии, то людям нужно четко объяснить, почему то или иное решение лучше для Эстонии.

- Я подразумеваю несколько вещей. В том числе уровень политических дебатов. После просмотра последнего выпуска передачи «Форум» на ЭТВ мне стало ясно, что уровень политических дебатов стал еще хуже – все говорят, никто никого не слушает.

- Ну, да, непрерывное говорение действительно показывает, что уровень дебатов плохой. Даже если используются аргументы, которые основаны на цифрах и фактах, будет лучше, если никто не кричит.

Если ты это понимаешь под политическими дебатами, то, возможно, это знак времени - рельефность в общественных СМИ. Это вопрос ко всем тем, кто представляет то, что мы называем мейнстримом или основной политикой. Все умеренные политики поняли, что радикалы используют рельефный словарный запас и методы работы, поэтому для того, чтобы оказаться в центре внимания со своими идеями, нужно быть, как минимум, такими же.

- То есть вы согласны с Оттем Луми, который говорит, что радикалы изменили культуру наших политических дебатов?

- Я считаю, что радикалы первыми поняли, что информация дешева и доступна, и ее потребляет значительно большая часть общества, чем в 1950-1960 годах, когда развивались известные нам демократические процессы в Западной Европе. Тогда значительная часть общества вообще не забивала себе этим головы. Но в индустриальный век жизнь не всегда красива и проста. Рабочие дни были длинными, информация была дорогой. Для ее получения нужно было больше работать и видеть больше борьбы, чем сейчас. Скажем, что политический курс обозначили люди, у которых было больше ресурсов и больше времени на размышления.

Сегодня не нужно так много ресурсов, чтобы получить информацию, но качество этой информации – уже другое дело.

Радикалы поняли это раньше. Для заметных и уравновешенных людей не осталось ничего другого, как придумать похожий способ, как повысить в цене занятие сбалансированной политикой. Я считаю, что тут очень поможет случай с Брекзитом. Это показывает, что большое несбалансированное решение, принятое на ложных фактах при претворении его в жизнь никого не сделает счастливым.

- Каково же решение?

- Говорить и объяснять. Не будет бесполезной и та работа, которую делаю я, и, надеюсь, что и многие другие сбалансированно мыслящие политики. Мы идем и говорим с людьми. В итоге же люди понимают, что лозунг – это не руководство к действию. Руководства к действию должны откуда-то прийти. Мы должны придумать их вместе, лозунгов недостаточно.

У радикалов обычно нет ничего, кроме лозунгов. Они могут себе это позволить, поскольку если ты радикал, тебе не нужно отвечать на вопросы, как претворить эти лозунги в жизнь. Было так славно смотреть на следующий день после голосования по Брекзиту, какой страх охватил всех, поскольку они никак не думали, что им придется отвечать за свои слова.

- Отмечалось, что радикалы, может быть, инициировали какое-то другое государство. В последний год много говорилось об инициированной Россией информационной войне. В Эстонии придерживаются мнения, что нас это скорее не касается, или мы сможем с этим справиться. Но есть и другие мнения, например, эксперта по коммуникациям Рауля Ребане, который недавно написал, что нужно незамедлительно прекратить направление общественных денег на каналы, настроенные враждебно по отношению к стране – например, на ПБК.

- Я с этим согласна.

Что касается влияния на общественное мнение, то совершенно ясно, что в интересах России распространять мнение, что Россия в действительности не такая плохая. У нас нет никаких оснований считать, что Россия не будет делать все от нее зависящее, чтобы повлиять на общность Европейского союза. Проще всего это сделать, если вызывать у народа колебания и сомнения.

Ты должен противостоять этому, если подозреваешь, что другая сторона поворачивает общественное мнение в своих интересах.

- На многих уровнях это оправдываются тем, что через ПБК они доходят со своим посылом до аудитории, поскольку люди смотрят этот канал.

- У всего есть влияние и побочное влияние. И с этим нужно считаться. Если мы говорим, что для нашего государства важен телеканал ПБК, поскольку через него мы доходим до человека, то что это еще означает? Что мы не можем достучаться до людей через свои каналы! Значит, нужно заниматься своими каналами. Отдайте эти деньги каналу ETV+. Я считаю, что Таллиннское телевидение могло бы прекратить деятельность как канал, и слиться с телеканалом ETV+.

- А если этот человек не смотрит ETV+? Каким еще способом мы можем общаться с русскоязычным населением Эстонии? Мы же должны до него как-то достучаться.

- Это требует времени, чтобы у этих каналов сформировался свой круг зрителей и слушателей. «Радио 4», например, является весьма популярной радиостанцией. Но это не произошло за сутки. Нужно работать и не нужно предъявлять нам претензии.

На самом деле, иноязычное население заинтересовано в том, чтобы получить информацию и по эстонским каналам. Мы не должны все время отделять от общества тех, у кого иной домашний язык общения. Например, у молодых людей нет языкового барьера, в наличии и высокое пассивное владение языком. То, что твой домашний язык общения – русский, не означает, что ты не можешь воспринимать информацию из эстоноязычных источников.

- То есть, это противостояние создано искусственно?

- Оно устарело.

- В сентябре вы подписали конвенцию против насилия над женщинами. С какими чувствами вы ставили свою подпись?

- Я видела, что в парламенте конвенция не получила единогласной поддержки и не все проголосовали за нее. Понимаю и аргументы, что наши собственные законы покрывают эту тему. Но суть проблемы не в этом. Важно находиться в одном пространстве ценностей вместе со своими союзниками. И в этом вопросе у нас есть международные союзники, которые признают право человека чувствовать себя защищенным в обществе. Поэтому мы присоединились к этой конвенции.

При подписании конвенции было очень важно вновь обратить внимание на то, о чем я сказала в своей речи 24 февраля: в нашем обществе очень много насилия, которое мы не замечаем. Мне кажется, что некоторое осознание в обществе после этого произошло, поскольку возникла дискуссия.

- То есть брошенные во время речи по случаю годовщины республики мяч не пропал?

- Не пропал. Это изменило позиции обществе, как мне кажется. Точно также, это была поддержка тем, кто в течение многих лет занимается этими вопросами, например, в полиции и в прокуратуре. Они говорили мне, что теперь меньше ощущают, что они одни.

Хотелось бы, чтобы мы дошли до того, чтобы никто не отворачивался. Это то, что все мы можем сделать. Как общество мы должны замечать и действовать. И если это нельзя сделать, не подвергнув себя опасности, то нужно хотя бы заметить и позвать на помощь.

- Недавнее решение суда не придает смелости – суд пришел к выводу, что школа не отвечает за школьное насилие.

- Независимо от отдельных решений судов, все общество отвечает за то, каков уровень насилия и злобы в этом обществе. Никто не освобожден от необходимости действовать.

- В этом году мы больше, чем в прошлом, говорим о человеческих отношениях. Человеком года по версии издания Time выбрано движение #metoo, и в Эстонии были свои скандалы с домогательствами. Это случайность или процесс, что в мире и в Эстонии внезапно осмелились об этом заговорить?

- Я считаю, что это весьма типично, что однажды то, что было тайным, вдруг становится явным. Это происходит, когда общество дает жертвам возможность понять, что барьер молчания больше не является непреодолимым. У нас как у общества есть задача постоянно ломать такие барьеры, чтобы жертва не испытывала страх, что ее будут осуждать или высмеивать, если она расскажет свою историю. Очень хорошо, что эта стена разрушена и люди, которые чувствуют себя притесненными, могут об этом рассказать.

- В связи с человеческими отношениями и в каком-то смысле отношениями между мужчиной и женщиной в этом году на первый план вышел еще один вопрос, который заставил общество обсуждать ценности и позиции. Мы узнали, что многие наши красивые девочки согласны забраться все равно в чью постель ради больших денег и красивых слов. К сожалению, картина удручающая. Это раздутая СМИ тема, или то, что общество должно обсудить?

- Если такие вещи происходят в обществе, о них нужно говорить. Хотя бы для того, чтобы матери знали, как растить своих дочерей, больше говорить о собственной ценности и предупреждать их. Хорошо, что эти вещи стали темой для разговора.

Тут мы можем и обсудить, какие решения может принять совершеннолетняя женщина.

- Но идти в публичный дом?

- Они свободны принять решение и сделать свой выбор. Но сутенерство у нас запрещено законом и за ним последует наказание. И это нужно понимать.

Эта тема похожа на ту, как несколько лет назад молодые женщины стали перевозчиками наркотиков. Больше такого не происходило, поскольку люди стали внимательнее и осторожнее.

- В чем сегодня заключается главное упущение жителей Эстонии в оценке ценностей и позиций?

- Не могу сказать, что у жителей Эстонии что-то не так. У общества нет табу, и обсуждение проходит на все темы. Это же хорошо.

Я вижу, что самоуправления и люди могли бы больше сотрудничать, быть дружелюбнее по отношению друг к другу, оказывать поддержку, а в спорах - опираться на факты. Этим всем нужно заниматься каждый день. Я не верю, что мы можем сказать, что погода испортилась.

Нельзя также забывать, что экономически это был очень успешный год. А у сильного общества остается больше времени, чтобы подумать о себе и исправить проявившиеся ошибки.

- Каковы три самые главные перемены, произошедшие в Эстонии в этом году?

- Это каверзный вопрос. Часто мы лишь позже понимает, что это была перемена. Мы видели, что внешний курс безопасности Эстонии не зависит от партий, у нас очень сильное желание защищать, наша готовность тратиться на оборону устойчива. Наша экономика крепка. Верю, что культура замечать тоже станет немного лучше к концу года.

Меня делает очень счастливой то, что к концу этого года возникла дискуссия, как добровольная деятельность и общественный сектор могут вместе создать связанное общество, где обе стороны чувствуют, что делают правильное дело.

Подчеркну, что еще больше людей нужно вовлекать в эти процессы и в ощущение, что и от них что-то зависит.

- То есть для Эстонии это был скорее хороший год?

- Для Эстонии, конечно, хороший.

- В широком смысле председательство стало историей успеха Эстонии.

- Разумеется. Я же вижу, как к этому относятся на уровне влиятельных институций Европы. У меня там очень много друзей, и все говорят, что Эстония была хорошим и уравновешенным председательствующим, который не избегал каких-то дел, даже при том, что они не очень популярны у нас дома. Прежде всего, это вопросы миграции, а также директива командированных рабочих, что здесь не сильно популярно.

Мы очень близки к тому, что оборонное сотрудничество Европы станет реальностью, в которое мы со своей стороны добавили военную мобильность. Мы с большим энтузиазмом приблизились к этому делу.

Мне все время казалось, что, используя председательство и свой энтузиазм, мы могли бы инициировать в Европе дискуссию о том, все ли так плохо в Европейском союзе. Сейчас явно очень много людей, которые считают, что Евросоюз все же работает.

- Как мы могли бы использовать свою историю успеха председательства в ЕС дальше в своих внешнеполитических интересах?

- Это председательство мы использовали, чтобы в это же время продвинуть свою кампанию в совете безопасности ООН. Это нужно для улучшения наших международных отношений. Председательство дало этому очень сильный импульс.

- Что стало символом Эстонии в мире в этом году?

- Нет никаких сомнений, что это была э-Эстония. Конечно, это знание не распространилось на все страны мира, но в Европе сложно найти кого-то, кто не знал бы об э-Эстонии.

- Что для нас самих означало это маленькое землетрясение с безопасностью ИД-карт?

- Мы надеялись, что из этого удастся сделать историю успеха, как это получилось с кибератаками на нас в 2007 году. Точно так же мы демонстрировали, что дигитальное общество означает, что люди больше не признают альтернативу в виде бумаги, и это научило, что нам нужна дигитальная альтернатива как э-республике, так и доступу к ней. Наше решение показало, что мы способны защитить себя и в такой неожиданной ситуации.

- За такое решение мы должны благодарить чиновников и правительство?

- Да. Это получилось хорошо. И то, что об этом сообщили общественности, было ценно. Прозрачность помогает в таких ситуациях.

- Следующий год будет для Эстонии особенным и очень значимым. Мы отмечает столетний юбилей своей страны. Что вы ждете от этого года?

- Это, конечно, большой праздник. Я одолжила символ у Эстонского общества орнитологии, который выбрал глухаря птицей года: глухарь токует, пока его кто-то не съест. Праздник есть, и это очень здорово, но теперь мы должны подумать, чтобы и последующие сто лет прошли как минимум так же успешно, как и последние 25. Мы просыпаемся каждое утро и делаем так, чтобы и вечером Эстония была такой же безопасной, как была утром.