/nginx/o/2018/02/04/7545275t1habab.jpg)
В недавно вышедшей в берлинском издательстве книге собраны воспоминания "Kriegskinder", "детей войны", немцев, чье детство прошло в нацистской Германии. Один из авторов книги фотограф Фредерика Хельвиг рассказывает, как этим людям запомнилось военное время и о чем они предпочитают не вспоминать.
Их воспоминания несут на себе налет, присущий детству - они фрагментарные, порой яркие, порой размытые. Читая их, словно оказываешься там, в тех годах, в той обстановке. Рядом с текстом - фотографии пожилых людей, к детству которых мы только что прикоснулись.
По-немецки их называют Kriegskinder, или "дети войны": во время Второй мировой они росли в нацистской Германии.
"Однажды я гуляла у маленького берлинского пруда, - вспоминает Бригитта, которая родилась в 1937 году в Дортмунде. - В воде плавала мертвая женщина, лицом вниз. Ее юбка надулась, и ветер гнал тело через пруд, как парусник".
Подобные рассказы, вместе с 44 фотопортретами, собраны в книге Kriegskinder. Фотограф Фредерика Хельвиг снимала этих людей, а Анна Ваак записывала их воспоминания.
Некоторые из них рассказывали о том времени впервые: многое из того, что увидели детские глаза, ужасает своей обыденностью.
Еще дымящийся окурок сигареты, камешки, которые швыряют в рот мертвому, два кустика помидоров на балконе разбомбленного дома... Мелкие детали, которые бессознательно запечатлеваются в мозгу и предлагают новое видение того, что уже вроде бы неоднократно описывалось историками.
"Передо мной эта тема раскрылась эмоционально, а не через историю или статистику (что они делали, как они делали - в общем, всё то, с чем мы выросли и что уже знаем), - рассказала Хельвиг корреспонденту BBC Culture. - Проблема с такими рассказами всегда в том, что виновные, преступники - это кто-то другой. Мы постарались разобраться в том, как это могло случиться - ведь это было практически в каждой немецкой семье".
Один из ее героев, пожалуй, больше чем другие, сделал для того, чтобы разобраться с прошлым.
Родившийся в 1939 году Никлас Франк - сын Ганса Франка, нацистского генерал-губернатора оккупированной Польши, одного из главных организаторов масштабного террора в отношении польского и еврейского населения этой страны (после окончания войны Ганс Франк был арестован и приговорен к смертной казни на Нюрнбергском процессе. - Прим. переводчика).
В получившем высокие оценки документальном фильме "Мое нацистское наследие: что сделали наши отцы" Никлас Франк ездил по Европе вместе с британским юристом-правозащитником Филиппом Сэндсом (дед Сэндса, выступающего в фильме рассказчиком, потерял в годы Холокоста большую часть своих польских родственников. - Прим. переводчика).
Воспоминания Франка в книге "Дети войны" относятся именно к польскому периоду в жизни его семьи. Он рассказывает, как с матерью и няней ездил за покупками в краковское еврейское гетто.
"Мы ездим по гетто, мать покупает меха и шарфы, платя столько, сколько сама решила. Я стою на заднем сиденье "Мерседеса", рядом со мной сидит моя няня Хильда, моя мать - на переднем сиденье рядом с шофером, - вспоминает он. - На мне черно-белый костюмчик".
"Люди грустно смотрят на нас. Я показываю язык какому-то мальчишке старше меня. Он разворачивается и уходит, и мне кажется, что я победил. Я торжествующе смеюсь, но няня молча усаживает меня на сиденье".
Хотя это детские впечатления, сейчас они вызывают не умиление, а беспокойство. "Большая часть воспоминаний в этой книге - разрозненные фрагменты реальной жизни, - говорит Хельвиг. - То, о чем эти люди рассказывают, - интересно. Но интересно и то, о чем они не говорят".
Многие из них описывают чужую смерть только так, как ее мог увидеть ребенок. "Напротив нашего дома лежал повешенный. Немец. Он пытался спрятаться от войны в разрушенном здании, и его повесили на фонарном столбе, - говорит Вернер. - Когда он умер, веревку обрезали. Он лежал там несколько дней с открытым ртом, и мы, дети, бросали ему туда камешки".
"В конце концов его убрали и закопали на обочине. Но поскольку на городских улицах не должно быть мертвых, приехали грузовики, его и другие тела откопали и побросали в кузов. Мы, дети, за всем этим наблюдали. После этого мы пошли обедать. На обед была кукурузная каша, но у меня в голове были только эти тела в порванной одежде и с торчащими костями. Я не мог есть, меня тошнило".
События прошлого возвращаются в "Детях войны" со всеми запахами, звуками и вкусом того времени.
"Многие до сих пор помнят, как прятались в бомбоубежище, звуки сирен воздушной тревоги, воздушные налеты, страх на лицах взрослых, мертвые тела, раненых, повешенных, самоубийц, разбомбленные дома. Помнят, как играли на развалинах", - пишет в предисловии к "Детям войны" Александра Зенффт, внучка нацистского преступника (Ганс Элард Людин, посол Германии в Словакии, ответственный за депортацию в лагеря смерти 70 тысяч словацких евреев. - Прим. переводчика) и автор книги "Длинная тень прошлого" (о том, через что ей пришлось пройти, когда она узнала всю правду о злодеяниях своего деда).
"Воспоминания - отчетливые или смутные, с картинами бегства, с "русскими", с до сих пор ощущаемым чувством голода, со вкусом шоколада, который раздавали американские солдаты…"
"Признать, что преступник - твой отец или твоя мать, и как-то примирить это знание с любовью, которую ты к ним испытывал… Это порождает двойственность и невыносимое напряжение", - пишет Зенффт.
"Часто скрываемые преступления прошлого весят так тяжело, что это ломает психику потомков. Это невозможно переварить: как любимый и любящий отец мог одновременно быть убийцей?"
"Малая часть ухитряется как-то разъединить в своей душе преступника и любимого родителя, сохранив обоих по отдельности. Но большинство либо отрицает преступления, совершенные родственником, либо отрекается от него".
После войны прошло уже много лет, но из семейной памяти она никуда не делась.
"То, с чем Kriegskinder не смогли справиться, они передали нам, внукам, - пишет Зенффт. - Психологи обнаружили, что многие внуки сделали опыт своих дедов частью собственной жизни, даже если о нацистском периоде в семье никогда не говорили".
Хельвиг стала задумываться обо всем этом, когда у нее самой появились дети.
"Идея этой книги родилась, когда я разговаривала с друзьями о том, как нам рассказывать собственным детям об истории нашей страны, как сделать, чтобы им это было интересно, и как научить их ответственности за то, что произошло, ответственности, которая приходит вместе со знанием о прошлом".
"И из тех разговоров возникло понимание: те странности, которые мы иногда видели в своих родителях, показывают, что они росли во время войны. И это раскрыло для нас новые возможности для диалога с ними".
Это было главной ее целью - начать диалог. "Каждый немец знает о Холокосте, нам об этом рассказывают в школе, опубликована масса документов… Но вот о чем никогда не говорилось в немецких семьях - это о том, что именно делал ваш прадедушка и что в связи с этим случилось. Это по-прежнему что-то вроде табу".
Не обязательно потому, что дети войны не хотят об этом говорить. "То поколение долгие годы несло это знание в себе, и большинство тех, с кем мы разговаривали, довольно свободно говорили на эту тему. Но добавляли, что многим неинтересны их рассказы".
Хельвиг надеется, что ее книга поможет изменить это. "Эти рассказы рождают эмоции. А эмоции рождают любопытство и желание задавать новые вопросы, вести откровенный разговор, который необходим для оценки того времени", - говорит она.
"Речь не идет о том, чтобы возложить вину на целое поколение. Важно попытаться подтолкнуть представителей разных поколений к откровенному разговору".
Книга Kriegskinder заканчивается цитатой из израильского психолога, психотерапевта, исследователя коллективной памяти о нацизме и последствий Холокоста Дана Бар-Она: "Вооруженные конфликты приводят к появлению в обществе зон молчания. Поступки и ответственность преступников замалчиваются. Как и страдания жертв, как и роль сторонних наблюдателей… Это молчание часто передается из поколения в поколение".
"Дети войны" опубликованы тогда, когда происходящее в мире снова дает срочный повод начать говорить об этом.
"Книга вновь напоминает о том, что произошло много лет назад - но это не значит, что не может случиться опять, - подчеркивает Хельвиг. - Когда мы начинали над ней работать в 2014 году, мир был совершенно другим".
"Когда я говорила своим немецким друзьям, что готовлю книгу о детях войны, они реагировали примерно так: "А, интересно. Но нужно ли нам об этом говорить сегодня? Посмотри на Германию".
"Это были годы Меркель и Обамы - и вдруг, всего два года спустя, перед Германией, Европой и Америкой раскрылись совсем иные возможные сценарии".
В своем предисловии Зенффт указывает на то, насколько заразительным может быть коллективное молчание.
"Исследования показывают, что травмы и тяжелый стресс могут передаваться по наследству. И то, с чем не разобрались, переходит к следующему поколению".
И это выходит далеко за рамки отдельной семьи. "То, что заметено под ковер, о чем умалчивается внутри семьи, неизбежно вырывается и проникает в общество и политику".
Выставка "Дети войны" будет работать в Берлине в F3 со 2 февраля по 8 апреля 2018 года.
Ниже мы приводим отрывки из книги, вышедшей в берлинском издательстве Hatje Cantz.
"Поскольку я сильно недоедала, меня отправили к моей двоюродной бабушке в Швейцарию. Она была замужем за обойщиком мебели, в доме всегда приятно пахло кожей, но по квартире бегали муравьи. Бабушка клала на пол селедочные головы, чтобы отпугивать муравьев".
"В квартире был роскошный диван, и на нем лежали маленькие брошюры. Днем бабушка часто уезжала в Цюрих, и я как-то заглянула в одну из них. Я пришла в ужас, когда обнаружила, что брошюры - о концлагерях, и что такие лагеря - в Германии. Там были такие иллюстрации… Однажды кто-то на улице городка ударил меня по щеке и закричал: "Ты поганая немка!" Я плакала".
"Русские солдаты - они были маленького роста и ехали на маленьких лошадках - захватили ферму, на которой жила наша семья. Они застрелили нашу большую собаку, кеесхонда (порода немецких шпицев - Прим. переводчика), потому что он лаял. Он был моим другом. Один солдат посадил меня на лошадь и покатал по деревне".
"В день моего рождения в 1945 году мама решила попробовать бежать с нами, детьми, с бабушкой и еще несколькими нашими родственниками, на Запад. В спешке она перепутала мои ботинки - левый надела на правую ногу, а правый - на левую. Мы шли целый день, километр за километром, и она не слышала, как я жаловался".
"Вдоль дороги лежали мертвые люди и мертвые лошади - все вперемешку. Мы ночевали в сараях, на брошенных фабриках, в поездах, в лагерях с душем от вшей, с жидким супчиком из полевой кухни. Иногда нас бомбили. Пока мы шли, бабушка и еще несколько родственников умерли. Выжили только я, моя мама и моя сестра".
"Когда пришли русские, наша Лизбет забралась в коробку, полную листовок с изображением Гитлера. Все окна в доме были выбиты. Мать сидела с нами, детьми, в песочнице во дворе, ей казалось, что так с ней ничего не случится. Когда солдат вылез из подвала, я схватил его за штанину и закричал: "Проклятый русский, оставь мою Лизбет в покое!" И он мне ничего не сделал".
"С виллы напротив слышался ужасный шум, и моя бабушка с решительным видом отправилась туда. Там на кровати лежали мать и дочь, голые, изнасилованные, с перерезанным горлом. Бабушка кричала на пьяных русских до тех пор, пока они не ушли. Моя мать, которая была врачом, осмотрела обеих женщин и сказала, что они мертвы. Их похоронили в саду".
"День за днем люди шли и шли мимо нашего дома. Когда по радио объявили, что Силезию надо покинуть, мы пошли на восток вместе с остальными. Каждый вечер, когда темнело, всем нужно было уйти с дороги, и каждый искал себе место для ночлега".
"Однажды вечером мы нашли приют в доме пожилой женщины, у которой было очень много кошек. Когда мы обедали, животные вдруг начали дико прыгать вокруг, по столу и стульям. Наша бабушка была рассержена".
"Женщина не позволила нам остаться у нее, и мы спрятались в старой шахте. Когда завыли сирены, поднялась паника. В шахту набилось много народа, кто-то не удержался на ногах, и его затоптали. Кошки нас предупредили и спасли нам жизнь".
"У моей матери болел живот, но она тянула до последнего, и в конце концов сосед отвез ее в больницу. Врачи сказали, что аппендикс прорвался, и гной уже проник в брюшную полость. Сказали, что поможет пенициллин. Его можно было достать только на черном рынке. Когда моей тете удалось его найти, было слишком поздно".
"Мою мать засунули в тесное пространство между ванной комнатой и больничным коридором. От нее шел запах гниющей плоти. Когда она попросила пить, я бегала по городу, ища ей лимонад, вся в слезах. Вскоре она умерла".
"Зима была такая холодная, что по Рейну плавали льдины. Город лежал в руинах, и развалины были отличным местом для игр. По дороге в школу я проходил мимо кирхи. Одна из двух колоколен была разрушена, но на второй все еще висели колокола. (…) Мама говорила мне: вот здесь была больница, где ты родился. Теперь там стояли одни стены. Точно так же выглядел и наш дом на Блюментальштрассе, где мы жили до войны. Я нашел остатки того, что было моей детской коляской, на стальном скелете бывшего нашего балкона".
"Кельнский собор вроде не был сильно поврежден. Только в одном месте в него попала бомба или снаряд. Чтобы башня не обвалилась, дыру заложили кирпичом. Мост Гогенцоллернов был полностью разрушен, его обломки лежали в Рейне. Американские солдаты соорудили временный мост, который называли мостом Паттона. Паттон - американский генерал. Когда автомобили ехали по этому мосту, особенно грузовики, его деревянное покрытие гремело".
Прочитать оригинал этой статьи на английском языке можно на сайте BBC Culture.
