«Раньше у меня был пиетет к авторам... А потом я понял, что надо что-то делать – слишком прогибаться перед человеком, который давно умер, не стоит». Режиссер «Ричарда III» Сергей Потапов отвечает на вопросы журналиста Николая Караева.
Сергей Потапов, комичный Ричард III и сумасшедшие покемоны (1)
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
16 февраля в Русском театре состоится шекспировская премьера: «Ричард III» в постановке «якутского Тарантино», Сергея Потапова с Яаком Принтсом в главной роли. Будет ли у Ричарда горб? Какую роль в постановке играет футбольная команда? Почему в предваряющем спектакль видеоролике есть кадры из фильма Луиса Бунюэля? На эти и многие другие вопросы отвечает режиссер Сергей Потапов.
Эстонцы и якуты – братья навек
– Говорят, венгерские критики окрестили вас «якутским Тарантино» – за что?
– Не знаю. За жестокость моего искусства, наверное... Я к таким вещам отношусь с иронией. Как только меня ни называли - «якутский Кустурица», «якутский Джармуш», «якутский Тарантино». Не знаю, почему.
– Компания солидная.
– Возможно, имеется в виду авторские видение. Не похожее на других.
– Это касается и кино, и театра?
– Да, наверное. Я кино снимаю как любитель, в основном это авторское кино: сам пишу сценарии...
– Как я понимаю, «Ричард III» – это ваш третий спектакль в Эстонии после «Оборотня» по Аугусту Китсбергу в театре R.A.A.A.M. и «Нового Нечистого...» по Антону Хансену Таммсааре.
– Да. Что касается Таммсааре, я ставил не его, а пьесу по мотивам «Ванапагана», которую написал московский драматург Михаил Башкиров. Мы там кое-что изменили. Продюсером был Мярт Меос, руководитель R.A.A.A.M.
– Как вообще получилось, что вы, режиссер из Якутии, оказались в Таллинне и стали ставить спектакли для эстонских театров?
– Мы с Мяртом встретились в Новосибирске на межрегиональном фестивале «Ново-Сибирский транзит». Там мы познакомились, потом Мярт прислал мне текст «Оборотня», спросил, как я смотрю на идею его поставить. Меня пьеса зацепила, я сказал: давай делать. И мы сделали.
– Чем вас зацепил Китсберг?
– И сама пьеса, и... Я прочел его биографию и узнал, что он был писарем. Некоторые наши якутские драматурги тоже изначально были писарями в деревнях и селах. Как-то этот момент оказался созвучен. Родное что-то увидел я в Китсберге...
– Любопытно про созвучия: критик Яак Аллик написал о вашем «Оборотне» статью «Якутский режиссер нашел болевые точки эстонцев». Как у вас это получилось?
– Я ставил спектакли во многих национальных театрах, и мне часто говорят, что я вижу то, чего местные не видят. Я думаю, это оттого, что когда ты живешь в какой-то среде, глаз у тебя немножко мозолится. А когда взглянешь чистыми глазами – так сразу увидишь что-то, чего местные не видят. Ну и потом, якуты и эстонцы по менталитету довольно похожи. Северные народы, сдержанные, немногословные, как-то так... Мы энергию в основном держим внутри себя, и у эстонцев это тоже есть.
– Языковой барьер не мешал вам работать с актерами на «Оборотне»?
– Нет. Я к такому привык, у меня больше десяти постановок на языках, которых я вообще не знаю. Я интуитивно что-то чувствую, слышу интонации. На первых порах рядом сидит переводчик, шепчет мне текст на ухо, ну а я выстраиваю мизансцены: сказал текст – сделай то-то... А потом всё уже по накатанному идет, и в голове появляется какая-то структура.
– А сам язык общения был какой – русский, английский?
– Русский, конечно. Мне русские ребята переводили. Хорошо, что переводчики были из театральной среды, кстати говоря, – актеры, режиссеры. Легко было. А бывает, что переводчик левый, к театру отношения никакого, – тогда сложно.
– В одном интервью вы говорили, что вы гений, в другом – что «всё гениально вокруг нас, нет плохих спектаклей». У вас странные отношения с понятием гениальности...
– (Смеется.) То ли я где-то прочитал, то ли придумал, но гений для меня – это душа. А у нас у всех есть душа. Просто потом из слова «гений» сделали какое-то клише.
– А из того, что вокруг нас всё гениально, не следует ли, что стремиться никуда не нужно?
– Надо просто ракурс поменять. Посмотреть с другого ракурса.
– Ну вот, например, если актер играет плохо...
– Я смотрю на его глаза... на его уши... (Смеется.) И при этом получаю удовольствие...
– И этого хватает, чтобы с актером работать дальше?
– Работать надо, конечно, с талантливыми людьми. Мне вообще нравятся актеры, которые умеют многое: петь, танцевать, и чтобы с чувством юмора у них всё было хорошо, и с памятью, и с закреплением каких-то моментов роли. Но в актерской братии талантливых людей больше, чем в среднем по жизни.
Чем хороший режиссер схож с шаманом
– Это правда, что у вас дедушка – шаман?
– Это фраза из интервью, но я говорил про другое. Якуты – народ маленький, у нас у каждого в роду есть шаман, вождь, воины, кузнецы. У нас сейчас мало людей, которые берут бубен и начинают камлать, но среди актеров есть люди с потрясающей энергетикой – и я уверен, что они сублимируют шаманство через искусство. Хороший артист – он как шаман...
– А хороший режиссер?
– То же самое. Мы же создаем иллюзии, выстраиваем нечто такое, во что люди верят. Это волшебство, магия.
– Смена ракурса, поиск по всем крупицы гениальности – это тоже ведь шаманский взгляд, нет? Взгляд на природу как на нечто единое...
– Да, конечно. Всегда нужно смотреть на цельность, искать цельность. Не то что там «он плохо говорит, дикция неважная» – и всё. Ты режиссер, ты шире смотри!..
– Вы любите шокировать зрителя?
– Обо мне говорят, что я эпатажный режиссер, но я никогда не ставил себе цель быть эпатажным. Просто я так вижу, у меня такое мышление. Многим это может показаться эпатажем. Есть вещи, которые я никогда не сделаю на сцене. Никогда не покажу насилие над ребенком, например.
– Вы сняли вполне себе шокирующий трейлер к «Ричарду III» – с кадрами из «Андалузского пса» Бунюэля...
– Если честно, я к этому ролику слишком серьезно не относился.
– В ролике, кстати, есть тема оборотня – Яак Принтс в роли Ричарда III корчится и превращается в горбуна. Ролик как-то отражает то, чего стоит ожидать зрителю?
– (Смеется.) Я сказал художественному руководителю Русского театра Филиппу Лосю: есть такая тенденция – если ролики хороший, спектакли в основном плохие. Так что мы сделали наоборот. Нашаманили...
– Главную роль в спектакле играет эстонский актер Яак Принтс. Почему он, а не кто-то из труппы Русского театра?
– На самом деле это всё произошло по нелепости. Какое-то стечение обстоятельств. Я вообще не планировал брать эстонского актера на эту роль. В Русском театре был кастинг, а артисты здесь – не очень привыкшие к кастингу. Я смотрю на актера, на его пластику, его данные, даешь ему задание – и он его исполняет. Я одному артисту говорю: «Покажи сумасшедшего покемона». А он, наверное, почувствовал себя взрослым человеком, которому не с руки кривляться перед каким-то режиссером. Он говорит: «Не буду». То же самое со вторым, с третьим... Я думаю: куда я попал? Может, мне отказаться от этого проекта? У меня просто такого никогда не было. Ну я и ляпнул директору, что нужно взять эстонца на эту роль. С тем расчетом, что директор скажет: «Извините, у нас театр, люди работают, надо выбирать кого-то из них...» А я скажу: «Тогда у нас с вами ничего не получается».
Директор был не в восторге от моей идеи, я позвонил Мярту Меосу, он посоветовал Яака Принтса. Директор вдруг изменил мнение, начал уговаривать меня взять Яака на эту роль. Приезжает Яак, мы разговариваем. Я пытался еще как-то отвертеться, говорю: «У него сильного акцента нет, он отлично говорит по-русски, а мне нужен артист, у которого есть акцент...»
А потом я подумал, что это оттуда (показывает наверх), и надо к таким вещам все-таки прислушиваться. Я вообще человек суеверный, когда занимаешься искусством, вера в какую-то мистику появляется поневоле. Знаки, да... Ну и оказалось, что Яак – отличный актер, и коллектив его принял, и он очень ответственно к своей роли относится. Разговоры все равно будут. Эстонцы станут думать, почему на роль плохого человека взяли эстонца. Русские – зачем эстонца взяли в спектакль Русского театра. Но мы не должны на этих вещах зацикливаться. Мы же говорим о театре. Перед нами в первую очередь артист. В Лондоне Гамлета может играть черный или желтый парень, там таких разговоров нет. Это театр. Артист должен сделать интересную роль – и всё. Да, сложно, текста много, это одна из больших пьес Шекспира, Яак учит роль, учит... Но будет интересно.
Счастье классиков в том, что они мертвы
– У вас Ричард будет все-таки плохим человеком. «Ричарда III» ведь трактуют очень по-разному. Раньше Ричард был абсолютным злодеем, в последнее время принято изображать его несчастным, пострадавшим от жизни, в сущности неплохим...
– У нас он немножко комичный. Закомплексованный сильно...
– А горб будет?
– Мы решили отказаться от горба. Это слишком сильный элемент. Мы разговаривали с Борисом Тухом, он даже состоит в Обществе Ричарда III, это что-то типа масонской ложи такой... Он приехал к нам, много рассказал о Ричарде. Я в спектакль вставил какие-то документальные вещи. У Ричарда были хорошие отношения с Анной, и у нас в спектакле так же. Борис Тух рассказал о том, что в смерти принцев никто не был заинтересован, кроме, может быть, Бэкингема – и у меня есть сцена, где Бэкингем сам убивает принцев...
– Вы только что сказали, что не показываете на сцене насилие над детьми.
– А они не дети у меня.
– Им сколько было? Старшему лет тринадцать, младшему лет десять?..
– Нет, у меня они мужики вообще... Я могу, конечно, ребенка на сцене убить. Но изнасилование, половые извращения – нет, это я показывать не могу.
– Вы в свое время получили «Золотую маску» за «Макбетта» Ионеско, версии «Макбета» Шекспира. В каких вы отношениях с Бардом?
– Знаете... счастье классиков в том, что они мертвы. И наше, и их счастье. Раньше у меня был пиетет к авторам, тем более, у меня были друзья-драматурги, они говорили, что создают миры, как боги, а потом приходит режиссер-дьявол и всё портит. До какого-то момента я относился с пиететом, а потом понял, что надо что-то делать – слишком прогибаться перед человеком, который давно умер, не стоит. Мы живем совсем в другое время. У меня был переломный момент: я поменял сюжетную линию в одном произведении – и мне понравилось...
– И вы вошли во вкус.
– Да. И пошло-поехало. Иногда я говорю: пьеса – только повод, чтобы поставить спектакль.
– Я прошу прощения, но за вашей спиной на стене висит распечатанный список действий вашего «Ричарда III», и одно из них называется «Футбольная команда»...
– Это чисто эмоциональное наименование. Футбольной команды в спектакле не будет.
– Насколько ваш спектакль будет классическим или авангардным?
– Где-то посередине. Современные костюмы будут – действие у нас вне времени. Важно же историю рассказать, история у нас будет, всё будет понятно: что, зачем, почему.
– Как вы относитесь к театральным экспериментам? Если видели «Горе от ума» Русского театра – что думаете?
– Я лояльно отношусь ко всему. Много жанров, много стилей, авангард имеет право на существование, покуда есть зритель. Мне нравится слова: театр – для людей. Я с уважением отношусь к зрителю. Работаю я для зрителя... «Горе от ума» я видел. Крепкая работа. Музыкальный ряд потрясающий... Я считаю, вначале надо принять правила игры режиссера.
– А режиссер должен в начале спектакля пойти навстречу зрителю и эти правила игры объяснить?
– Да, конечно. Мы будем играть вот так. Кто-то это принимает, кто-то нет. Если зритель сразу закрывается... зачем ты пришел-то? Надо быть открытым миру!..