«Собибор»: то, что невозможно видеть

«Рабочий еврей» Печерский (Константин Хабенский) и обершарфюрер Френцель(Кристофер Ламберт)в фильме "Собибор" Фото: Кадр из фильма

«Собибор», режиссерский дебют Константина Хабенского – рассказ о знаменитом побеге из лагеря смерти, самом удачном побеге за всю историю Третьего рейха, совершенном в октябре 1943 года. О фильме рассказывает Николай Караев.

Лагерь смерти Собибор предназначался для массового убийства евреев (в газовых камерах, замаскированных под душевые), но жили в нем и Arbeitsjude, «рабочие евреи», полтысячи человек. Из них трем сотням удалось бежать; еще 80 погибли при побеге, еще 130 не приняли участие в восстании и были убиты почти сразу после него. Почти сотню выживших убили в последующие дни или выдали немцам местные жители. Из оставшихся до конца войны дожили пять десятков – включая предводителя восстания, советского офицера Александр Ароновича Печерского (на идише он писал свою фамилию через «ё», в фильме произносит ее через «е»). Подвиг Печерского не был признан в СССР, герой умер практически в безвестности в 1990 году, хотя за границей о нем помнили – и даже сняли фильм, в котором Печерского сыграл молодой Рутгер Хауэр. В «Собиборе» его играет сам Константин Хабенский.

История, которая правдива, несмотря на

В России и в Эстонии фильм стартовал 3 мая, так что о реакции зрителей пока говорить рано. Критики, судя по отзывам, от фильма не в полном восторге – что и понятно: невозможно, наверное, быть в восторге от фильма о Холокосте. «Собибор» и правда оставляет странное ощущение. Он сделан с явным желанием уйти от условно голливудской подачи материала – побег узников не превращен в боевик; вместе с тем он недотягивает до того, что можно было бы назвать исторической правдой (об этом позже). Но искренность «Собибора» такова, что фильм удивительным образом воздействует, несмотря на то, что у него есть куча недостатков.

Или – не удивительно? И не «несмотря на то», а «благодаря тому»? В конце концов, история Печерского изложена в общих чертах верно и следует его воспоминаниям (которые были написаны по горячим следам по-русски, но опубликованы в СССР лишь четверть века спустя на идише). Попав в лагерь смерти и став одним из «рабочих евреев», Печерский решает возглавить побег, причем бежать должны все или почти все – на иное он не согласен. В назначенный день восставшие убивают почти всех немецких офицеров и бегут под огнем лагерных охранников. Есть и любовная линия, причем не выдуманная: Печерский влюблен в Люку (Фелисе Янкелль), с которой у него, кажется, был роман и в реальности (в воспоминаниях он пишет, что Люка была «ширмой», чтобы иметь доступ в женские бараки). Немцы показаны не сказать что неправдоподобно – в лагерях смерти садистов было, конечно, больше, чем где бы то ни было. История правдива; чего-то все-таки недостает; но история – правдива.

«Собибору» можно предъявить множество претензий, и все они связаны со, скажем так, переносом реальности на экран. Точнее – с переводом реальности на экран. Переносу один в один реальность, как известно, не поддается.

Например, озвучка. Родной язык многих актеров не совпадает с языком их героев: не всех немцев играют немцы, не всех поляков – поляки, а уж найти столько актеров, говорящих на «еврейском», как тогда называли идиш, и вовсе невозможно – по той кошмарной причине, что идиш почти погиб вместе с уничтоженными евреями Восточной Европы. Поэтому многие говорят не своими голосами – и, главное, говорят довольно чисто что по-русски, что по-польски, что на идише. Однако в Собиборе, куда свозили евреев из местечек-штетлов множества стран, такой чистой речи могло быть сравнительно мало. Понятно, что кинематограф требует какой-то чистоты реплик – но, как ни крути, есть в такой чистоте некая фальшь. Тем более, что та же Люка говорила по-немецки, а не по-русски.

Еще есть искажения, драматизирующие сюжет. В фильме Печерский какое-то время не решается возглавить побег – он вспоминает о прошлой неудаче, о побеге из лагеря в Минске, когда все, кроме Печерского, погибли, а его немцы пощадили – и отправили в Собибор. (Вопрос, почему немцы пощадили героя, неизбежен; начинаешь даже подозревать, что Печерский с немцами сотрудничает – иначе решительно неясно, как организатор побега (!) мог остаться в живых). На деле всё было куда прозаичнее – побега из минского лагеря не было; Печерского и его товарищей привезли в Собибор по приказу немцев.

Есть в фильме и совершенно непонятные вещи. Скажем, Борис Цыбульский (Роман Агеев), товарищ Печерского, называет таких же, как он, узников-евреев «пархатыми» – видимо, обозначая свою непринадлежность к евреям. Но Собибор был лагерем только и исключительно для евреев, и такой лексики там быть не могло. Как не могло быть и изначального неприятия Печерского как «русского», так что он должен доказывать: «Глядите, я такой же, как вы, обрезанный», – сняв штаны.

Бесконечно искаженная реальность

Еще сколько-то претензий к фильму может предъявить человек, знакомый с историей концлагерей вообще и Собибора в частности. Скажем, «обер-ангел смерти Френцель» был совсем молодым мужиком, осенью 1943-го ему было 32 года; в фильме обершарфюрер в исполнении Кристофера Ламберта – глубокий старик, и когда в финале сообщают, что он умер в 1996 году, картинка распадается. Впрочем, это все ерунда. Куда интереснее крупные отступления от исторической правды, в которых упрекнуть авторов сценария и режиссера нельзя: абсурд и ужас Собибора, помноженные друг на друга, невозможно показать на экране «как есть».

Можно снять «транспорт», то есть поезд, который привез в лагерь смерти очередную группу евреев, можно показать один, два, пять вагонов, набитых людьми – но в реальности в «транспорте» часто было по 60 вагонов, в которых на смерть везли не десятки, не сотни, но тысячи. В воспоминаниях Печерского один из «рабочих евреев» говорит: «День через день сюда прибывают эшелоны по две тысячи человек каждый. А лагерь существует уже около полутора лет. Подсчитать сами можете». Сегодняшние оценки массовых убийств в Собиборе колеблются от 150 до 250 тысяч человек за те же полтора года. За одну порцию «душа», состоявшего из угарного газа, немцы убивали до 600 человек; показать такое, наверное, можно, но наш мозг вряд ли воспримет это промышленное уничтожение людей, таких же, как вы и я.

Точно так же можно показать составленный из узников лагерный оркестр, который играет что-то праздничное, приветствуя «транспорт», чтобы новоприбывшие евреи не взбунтовались. Но вряд ли можно показать, как немцы устраивали специально для «рабочих евреев» концерты – да-да, концерты в лагере смерти, с репертуаром и прочим, – чтобы те расслабились и не думали ни о бунте, ни о побеге; это параллельно с пеплом из печей крематория, сжигавших тысячи тел, параллельно с «избирательными» расстрелами в наказание за чьи-то проступки, параллельно с издевательствами и произвольными убийствами. Настолько искаженная реальность тоже упрется, скорее всего, в стену человеческого восприятия.

Как пел Боб Дилан: «The human mind can only stand so much» («У человеческого сознания есть свой предел»), – и порог восприятия людей, которые ходят сегодня в кинотеатры, все-таки невелик.

То есть – для того, чтобы снять хороший фильм о Холокосте, нужно, как ни парадоксально, снять не очень хороший фильм о Холокосте. Неточный, приглушенный; не отражение реальности, а пересказ ее. По-настоящему точный фильм о Собиборе был бы невыносим. В фильмах о войне – «Иди и смотри» Элема Климова, «Последний поезд» Алексея Германа-младшего, – есть сцены, которые смотреть нереально, и на этих сценах обычно закрывают глаза. А вот о Холокосте таких лент, может, и нет вовсе. Даже недавний венгерский «Сын Саула» (главный герой – член зондеркоманды Освенцима, убирающей трупы из газовых камер) намеренно искажает кадр, то есть восприятие героя: чтобы в условиях Холокоста не сойти с ума совсем, нужно сойти с ума в значительной степени, закуклиться, перестать воспринимать мир полноформатно. Чудесная итальянская «Жизнь прекрасна», по сути, о том же: отец внушает ребенку, что концлагерь – игра, и выиграть можно, только подчиняясь определенным правилам. Питер Гринуэй в «Чемоданах Тальса Люпера» рассказывает историю Рауля Валленберга и вовсе на языке буффонады – всё по той же причине.

Но чтобы устроить побег из Собибора, нельзя спастись внутри себя – обезумев (эта участь постигает одного из героев фильма, ювелира, жену которого убили в газовой камере) или приняв концлагерь за игру. Печерский позволить себе сойти с ума не мог; сопротивляется тот, кто не убегает. А значит, в принципе любое переложение истории Печерского на язык кино невозможно сделать точным. Придется выбирать между смыслом (в ущерб деталям) и психикой зрителя (в пользу восприятия). И получится либо «Побег из Собибора» с Рутгером Хауэром, либо «Собибор» с Константином Хабенским, либо что-то похожее.

О чем нельзя говорить, писал Людвиг Витгенштейн, о том следует молчать; можно добавить: то, что невозможно видеть, нельзя показывать.