Прощай, великий кинематограф!

Елена Скульская Фото: Тайро Луттер

…Даже любовь и нежность ей всегда приходилось выкраивать из ненависти и отчаяния, ибо никакого другого материала у нее под руками никогда не было. Яростный кинематограф Киры Муратовой, играющий с огнем на лезвии ножа. 

В первых своих фильмах, в шестидесятых годах прошлого века, она, чтобы сэкономить скудные средства, выделенные на ленту заштатной Одесской киностудией, снималась иногда сама, как в «Коротких встречах» с Владимиром Высоцким. Тогда-то и врезалась в память ее мужская настороженная собранность тигра, готового к прыжку: короткая стрижка, челка, узкий рот, зрачок – дуло пистолета.

В 1990 году, в момент всеобщего распада и развала, она представляла в Доме кино, в Москве, свой фильм «Астенический синдром» о той жизни, что умирала за окном. Она привезла из Одессы всю съемочную группу: плохо одетые, измученные, с шарфами, в стоптанных сапогах; сама Кира Муратова поднялась на сцену, зачем-то прижимая к боку большую хозяйственную сумку. Из зала было  видно дно сумки, заляпанное грязью (сумка тяжелая, и пока ждешь автобуса, непременно поставишь ее в грязь, хотя и знаешь, что потом будет трудно отмыть). Представлял фильм Алексей Герман-старший. И опять же – демонстративно плохо одетый в богатом Доме кино. На нем были вельветовые джинсы зеленого цвета, рубчик почти везде стерся, превратился в бесцветные полоски. Герман говорил, что Кира Муратова создает великий кинематограф. А Кира в ответ наклонилась к залу, прищурилась в его темноту и резко произнесла: «Вы, наверное, хотите, чтобы я сказала, что не всё нам удалось, что фильм получился не совсем такой, как задумывалось, что мы, конечно, старались, но теперь не всем довольны? Чтобы вышло скромненько и достойненько? Какая чушь! Нет уж! Мы сделали именно то, что хотели, и мы довольны сделанным. Я заявляю вам, что фильм нам удался!»

Страшные сверхкрупные планы приглашают убедиться в том, что лицо человека и морда свиньи ничем особенно не отличаются, и запросто можно их спутать.

«Астенический синдром» Киры Муратовой утвердил фрагментарий как единственно возможный принцип сцепления разорванных звеньев времен, судеб, ощущений, утвердил саму разорванность как способ цельного и гармонического понимания происходящего.

«Астенический синдром» – фильм о кромешной усталости – от жизни, от смерти, от одиночества, от самой усталости, которая опустошает всё вокруг, превращая в монстров даже тех, кто способен любить.

Можно было бы сказать, что Кира Муратова создала кинематограф типажей, что в ее лентах действуют раскрашенные феллиниевские уродцы, бормочущие свой бредовый, сумасшедший текст. Но добавим: уродцы Киры Муратовой не только безобразны, но и страшны, и безумие их отдает не нелепостью, а предвестием ужаса, –  как старик во сне Анны Карениной.

Испытание током

Есть что-то в кинематографе Киры Муратовой от попытки раздражать током лягушачью лапку.

В «Увлечениях» у Киры Муратовой появился соавтор – писательница и актриса Рената Литвинова, придавшая кинематографу Муратовой некий инфернальный шик. В «Увлечениях» Рената Литвинова произносила монолог собственного сочинения о морге и прозекторе, который издевался над покойной девушкой – он затушил окурок о разрезанное тело.

Экранная красота и литературная одаренность Ренаты Литвиновой, некоторое время не расстававшейся с Кирой Муратовой, позволили окружить обеих мишурой светской жизни; дамы появлялись на приемах в Москве и Париже, возникло ощущение dolce vita.

Фильм «Три истории» Кира Муратова сняла, может быть, в отместку сладкой жизни, да и жизни вообще, ибо в этом фильме режиссер от нее, от жизни, отказывается. В ленте «Три истории» (читай – три смерти) дана панорамная, ироничная и одновременно очень красивая картина Ада.

В первой истории дан собственно Ад, его топка, его истопник, сочиняющий напевные, визгливые и умопомрачительно-дурные стихи. Стонет голый, оплывший, жирный оперный певец, которого заперли в Аду за долги; стонет и мечется убийца в исполнении Сергея Маковецкого. Убийца реализует пословицу англичан, уверяющих, что в каждом шкафу есть свой покойник, –  убийца приволакивает свою жертву к истопнику именно что в шкафчике.

Вторая история об Офелии. Эта очаровательная, с кошачьими изгибами молодая женщина лишает жизни матерей, которые отказываются от своих детей в роддоме. Потому что именно так поступила с Офелией ее родная мать.

А в третьей новелле маленькая шестилетняя девочка убивает пожилого дяденьку, которого сыграл Олег Табаков, с помощью крысиного яда. Вот дяденька делал замечания, не разрешал выходить в сад и трогать его кофемолку, да и умер: достаточно было из мышеловки подсыпать ему порошка в воду.

Рассчитавшись со смертью, Кира Муратова взялась опять за жизнь. И опять увидела ее страшное лицо в фильме «Второстепенные люди».

Второстепенные люди живут в каком-то боковом, коридорном пространстве пейзажа: там строятся роскошные особняки новых русских, в особняках стоят убогие копии древнегреческих и древнеримских скульптур. На косогоре, поросшем бурьяном, мечется розовая свинья. За свиньей, бессмысленно шаря по воздуху руками, будто у них завязаны глаза, гоняются разномастные, разноцветные герои; поймали, навалились, придавили свинью и замерли, счастливые, навсегда; никто больше не двигается, цель жизни достигнута.

А в другом месте пересекают кадр счастливые сумасшедшие. Самые настоящие сумасшедшие. И даже санитар у них сумасшедший (кажется, для порядка приставлен один нормальный – доктор, но он, может быть, только притворяется нормальным). Выходят сумасшедшие на прогулку. Ломаются, кривляются, рожи корчат.

А главный герой ленты, собственно говоря, труп. То есть в конце фильма окажется, что он живой труп –  ряженый, но пока все думают, что он мертвый. И его необходимо спрятать. Не оставлять же на виду...

Хороши дела в нашем сумасшедшем доме, ой, хороши!

Мотивы древнегреческих трагедий

Во всех почти фильмах Киры Муратовой слова не играют никакой роли: дело в интонации; они произносятся поэтически – с бесконечными повторами, рефренами, рифмами; они собственно поются, как пелись когда-то в Афинах слова древнегреческих трагедий.

В «Чеховских мотивах» каждая фраза повторяется на множество ладов, словно работает бормашина, въедающаяся все глубже в больной зуб: сверло подбирается к нерву; как только заденет нерв, следующий персонаж взвизгивает, бьется, сопротивляется натиску боли. Во времена инквизиции признание, сделанное под пыткой, называли песней. Песня студента, которому отец-самодур не дает денег на поездку в город, в университет, не дает денег ни на что – ни на одежду, ни на квартиру; соло матери семейства, заезженной и уродливой, хор детей – толстых,  ненавидящих, монотонных, заунывных. Дождь идет и размыта земля. Потом снег идет и слякоть кругом. И нет человеческого жилья рядом. И ничего человеческого нет вокруг.

В «Чеховских мотивах» Киры Муратовой свинья заслонила собой практически всех действующих лиц, оставив место разве что только для гусей и индюков. Страшные сверхкрупные планы приглашают убедиться в том, что лицо человека и морда свиньи ничем особенно не отличаются, и запросто можно их спутать.

Большая часть фильма проходит в церкви во время обряда венчания. И вот исправно молятся персонажи Киры Муратовой, персонажи, породнившиеся со свиньями умом и статью. И в церкви царит та же дичь и то же свинство: и сплетни, и слухи, и скука, и духота убожества, и страшные уродцы стоят под иконами. И в Бога-то, судя по всему, не верят.

… Когда все спят непробудным сном, кто-то же должен ходить с колотушкой…

Самый пронзительный фильм Киры Муратовой – «Мелодия для шарманки» – о двух замерзающих голодных сиротах; фильм, поднимающийся до уровня Достоевского, терзающего нас историями о несчастных, замученных детях.

Мы прощаемся с великой Кирой Муратовой, будившей в нас совесть. К ужасу и несчастью понимаешь, что кинематограф – в отличие от литературы – проходит, и, может быть, вскоре некому будут стучаться в наши сердца.