Сергей Гандлевский: после трепанации черепа у меня развязался язык

Сергей Гандлевский. Фото: Кристина Колесникова.

В Таллинне в рамках прошедших недавно «Лотмановских дней» побывал Сергей Гандлевский – один из самых высоко оцененных российских поэтов и прозаиков последних десятилетий. Писатель провел в Таллинне творческий вечер и дал интервью Rus.Postimees.

«Второй раз я обрел дар речи в 40 лет», — говорит о себе Сергей Гандлевский, и это не пустая фраза, а медицинский факт: опасная болезнь на какое-то время действительно лишила уже сложившегося поэта, входившего в круг авторов «Московского времени», способности связно говорить. Последовала операция, давшая позднее название повести «Трепанация черепа». Сам автор характеризует это произведение как историю болезни, но – что не менее важно – это еще и история литературного быта московских поэтов 1980-х - 1990-х годов.

- Повесть «Трепанация черепа» выросла из событий вашей биографии, в том числе из истории вашей болезни. Можно ли сказать, что болезнь стала поворотным пунктом в формировании вас как писателя?

- Да, можно. Причем в буквальном смысле. Одно из последствий этой болезни – потеря дара речи, когда опухоль пережимает в том числе и речевые центры.

- Все это было на самом деле?

- Да-да, конечно! Поэтому, когда меня вылечили и ко мне вернулся дар речи, это было как бы вторым рождением. Первый раз я обрел дар речи как все - в три-четыре года, и вдруг в 40 лет я второй раз овладел речью, это было настолько празднично, что у меня развязался язык, как давно не развязывался.

- Что вы чувствовали, когда обнаружили у себя симптомы болезни?

- Было какое-то тихое угасание. Если бы не сильные головные боли, может, я бы и не обратил внимание. Ну и потом все хуже и хуже видел, все двоилось...

- «Трепанация черепа» вызвала достаточно большой резонанс. Каково это было – получить широкое признание, с учетом того, что в советское время вы не публиковались? Слава как-то на вас повлияла?

- Все-таки цеховая известность на меня не свалилась, как громкая слава на Робертино Лоретти – был такой итальянский мальчик-певец - в 12 лет. Грош бы мне была цена, если бы я в 40 лет вдруг подхватил звездную болезнь. У людей нашего круга к тому времени было достаточно скептическое отношение к признанию. Успех, разумеется, приятен, но самообладание к этим летам уже довольно натренировано.

- Шутливый тест от Ахматовой: кофе, кошка, Мандельштам или чай, собака, Пастернак? Что вам ближе – или предложите свой вариант.

- Кофе, собака, Пушкин!

- Так и знала, что будут собаки и Пушкин!

- (Смеется.) Да-да!

«Такие мелочи, как истина, их не заботят»

- Вы и сейчас, и в советское время были человеком, не согласным с режимом. Как вы к этому пришли?

- Во-первых, я выходец из интеллигентной либеральной семьи, у меня даже есть стихи, как я ребенком подслушиваю через стену крамольные разговоры родителей и их друзей.

…Чтоб вольнодумец  малолетний

Мог (любознательный юнец!)

С восторгом слышать через стену,

Как хвалит мыслящий  отец

Многопартийную систему.

А во-вторых, после школы я попал в круг недюжинных и свободомыслящих людей, так что это для меня было как-то самоочевидно, что надо не верить пропаганде и пытаться составить собственное мнение о происходящем.

- Не так давно, после аннексии Крыма, вы выступали в поддержку Украины, сейчас подписали требования освободить Олега Сенцова. Была ли какая-то ответная реакция со стороны властей или патриотически настроенной части общества?

- Да нет, неприятностей у меня пока не было. Я думаю, что мое участие в этом настолько скромно, что по сравнению с какими-то действительно серьезными оппозиционными деятелями я совершенно в тени.

- Похожа ли та ситуация, которую мы сейчас наблюдаем в России, на то, что происходило в советское время, и в чем принципиальные различия между нынешней ситуацией и прежней?

- Мне кажется, что сейчас ситуация другая. При тоталитарном режиме какая-то часть общества, находящаяся наверху этой властной пирамиды, присвоила себе знание истины и требовала от сограждан единомыслия и всеобщего подчинения той истине, обладание которой они себе присвоили. Я и мое поколение выросли, когда это все превратилось в рутину, но тем не менее эта рутина существовала. Нынешняя власть и устройство власти в России не кажется мне тоталитарным – я думаю, что соображения истины их мало заботят. Если при советской власти любили повторять за Лениным, что марксизм всесилен, потому что он верен, то здесь, скорее, наоборот - сила на первом месте, поэтому можно говорить о нравах мафиозных. Такие мелочи, как истина, их не заботят даже для вида, из приличия.

- А что вам нравится в современности?

- Нельзя делать вид, что ничего не произошло. Я сижу за рубежом России, говорю то, что думаю, и, в общем, предполагаю, что вернусь домой и буду жить достаточно неприкосновенно. Значит, за эти 30 лет, несмотря на большую деградацию свобод в России, общественный климат изменился, и человек может себе позволить, пусть и в урезанных дозах, эти вожделенные свободы. Ни одна из этих свобод не была в принципе возможна при советской власти – ни пересечение границ, ни разглагольствования во всеуслышание на рискованные темы. Так что было бы недобросовестно делать вид, что ничего не изменилось. Другое дело, что недобросовестно делать вид, что все это на глазах не исчезает и не скукоживается.

Справка Rus.Postimees:

Сергей Маркович Гандлевский родился 21 декабря 1952 года. Окончил отделение русской филологии филфака МГУ. Лауреат литературных премий «Антибукер», «Малая букеровская», «Поэт» и других.

На рубеже 1974-1975 годов вместе с Александром Сопровским, Александром Казинцевым, Бахытом Кенжеевым и Алексеем Цветковым создал поэтическую группу «Московское время».

Любит собак – сейчас у него живут швейцарский зенненхунд Гоша и лабрадор Боба.