Cообщи

Афера с недвижимостью в недалекие нулевые

Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Copy
Антс – Эгон Нутер, новый хозяин Андрес Валингу – Мярт Кеэрутая.
Антс – Эгон Нутер, новый хозяин Андрес Валингу – Мярт Кеэрутая. Фото: Сийм Вахур

Посвященный юбилею Эстонской Республики театральный проект ЭР100 «История столетия» добрался до 2000-2010 годов. О совсем еще недавнем прошлом рассказала совместная постановка Городского театра и Театра Старого Баскина «Вид на миллион».

Прошлое и настоящее, а в придачу еще будущее государства были разбиты на 12 временных отрезков, затем жребий определил, кому какой отрезок достанется и кто с кем в паре будет работать. Пары возникли произвольные; пока что самыми интересными проектами были «Революция» театра NO99, который работал в одиночку (официально – с зарубежными партнерами, помогавшими создать оформление) и «Б.Б. появляется ночью» Театра фон Краля и Тартуского Нового театра – двух авангардистских (как и NO99), очень близких по мировоззрению и художественному темпераменту трупп.

Облечь в форму театрального действа далекое прошлое проще, чем недавнее. Нулевые годы не успели оставить после себя мифов, которые можно принимать, а можно и спорить с ними  - в обоих случаях возникает творческая задача, которую интересно решать. Что мы помним о нулевых? Посулы Андруса Ансипа, будто Эстония в ближайшее время войдет в пятерку самых зажиточных стран Европы. (Интересно, кто-то – включая самого Ансипа – верил в эти слова?). Шесть очень успешных для Эстонии Олимпиад (три летние и три зимние), на которых было завоевано в общей сложности 6 золотых, 4 серебряные и 2 бронзовые награды.

«Бронзовая ночь». Создание т.н. «Соседского дозора» - кто сейчас может сказать, что это такое? Ограничение Евросоюза на запасы сахара. Введение ID-карт. И несколько наглых афер с недвижимостью, когда бессовестные ловкачи обманом вытягивали из престарелых людей подписи под какими-то бумагами, а потом оказалось, что принадлежавшая старику недвижимость по доверенности, выманенной у старика, продана по цене бутерброда какой-то темной личности.

Сначала – за окном Бронзовая ночь, крики, уничтожающее скандирование в адрес Ансипа… И тут в окно, словно спасаясь от толпы, врывается мужчина в форме гренадера 20-й дивизиии СС

Скромное обаяние обветшалых стен

Пьеса «Вид на миллион» cоздавалась драматургом Пааво Пийком в сотрудничестве с постановщиком спектакля, главным режиссером Городского театра Эльмо Нюганеном. Сюжет бытовой, можно сказать камерный: старик, бывший балетный танцовщик, Антс Рахуоя живет в доме, когда-то подаренном Эстонской Республикой его отцу, герою Освободительной войны. Родня Антса сумела добиться приватизации дома на его имя – и подбивает старца позволить продать дом, а самому переселиться в самый что ни на есть лучший дом призрения, где он будет жить припеваючи. Старик сопротивляется алчным родственникам – и попадает в сети сравнительно молодой, но предприимчивости до крайности, девицы, которая в конце концов ловко приводит его к разбитому корыту.

Спектакль идет на Тоомпеа, в заброшенном доме по адресу Тоом-Кооли, 9, совсем недалеко от дома на Тоом-Рюйтли, 8 / Кохту, 12, который именно в «нулевые» стал предметом такой аферы. В обветшалых стенах вся эта история кажется сверхубедительной и более чем настоящей – и, наверно, чтобы не попасть в лапы откровенного натурализма, драматург и режиссер решили первый акт в более или менее реалистическом ключе, а второй – как гротескную фантасмагорию.

Камерный сюжет, тем не менее, оставляет прекрасные возможности для выхода за рамки этой частной истории. Пааво Пийк здесь напоминает Андруса Кивиряхка в его лучшие (молодые, само собой) годы, когда были написаны «Эстонские похороны» и «Голубой вагон». Точно так же Пийк видит за «мелочами жизни», которые в первую очередь-то и волнуют простого человека, приметы времени – и исподволь подводит зрителя к масштабным обобщениям.

Партнеры волею жребия

Городской театр представлять не надо -  он уже больше четверти века, с тех пор как его главным режиссером стал Эльмо Нюганен – остается самым популярным театром Эстонии. Театр Старого Баскина возник по довольно грустной причине. В созданную замечательным артистом и юмористом Эйно Баскиным еще в годы перестройки «Студию Старого города» пришла одна тогда еще молодая, но не в меру энергичная актриса, внедрилась в управление театром – и далее по известной сказке про то, как у лисы была избушка ледяная, а у зайца лубяная. В результате «лиса» взяла в свои руки правление «лубяной избушкой» и в исторически краткие сроки довела ее до полного краха.

Произошло это как раз в нулевые. Так что для занятых в постановке актеров Театра Старого Баскина сюжет пьесы каким-то образом накладывался на их собственную историю. Сам Эйно Баскин последние годы жизни тяжело болел, в 2015 году он умер, без него созданный им театр, играющий исключительно развлекательные комедии, окoнчательно отошел на периферию; в Таллинне он почти не играл, больше на выезде, для сугубо провинциальной публики. Партнерство с Городским театром вывело его из забвения и показало, что актеры Театра Старого Баскина не теряются даже в такой компании. Тем более, что им отдана добрая половина ролей, в том числе главная.

Милые родственнички пришли уговаривать Антса переехать в богадельню.
Милые родственнички пришли уговаривать Антса переехать в богадельню. Фото: Сийм Вахур

И нужно сказать, что в руках у Нюганена эти актеры отказываются от привычного комикования и играют просто и убедительно. Антс Рахуоя в исполнении Эгона Нутера – отнюдь не нелепый старый маразматик, а обычный человек, малость отставший от жизни. Потому что как был, так и остался порядочным. Понятия, по которым существует тот миниатюрный срез капитализма с нечеловеческим лицом, который представлен на сцене, ему непонятны, потому что абсолютно чужды.

Как обвести старика вокруг пальца

Первый акт – это перетягивание каната между семьей Рахуоя (его племянник Юхан – Райво Рюйтель, жена Юхана – Лийна Тенносаар; оба из Театра Старого Баскина, и сын Эрки - Мярт Пиус). Очень важно, что они носят другую фамилию – Пярн; они родня, но уже чужая, от Антса в них ничего нет) – и вроде бы очень симпатичной девицей Пиллерийн, которая жалеет старика и пытается уберечь его от алчных родственников. (Пиллерийн играют Эвелин Выйгемаст – ее я и видел в спектакле – и актриса театра «Эндла» Саара Нюганен).

Антс, которому милые родственнички предлагают переехать в богадельню, временами заставляет вспомнить Фирса, забытого в заколоченном доме. Он догадывается, что племяш со своей семейкой безо всякой жалости сбудет старика с рук – и вряд ли поинтересуется, каково тому в доме призрения. Антс достаточно сообразителен, а некоторые его реплики свидетельствуют об остром уме. Когда социальная работница, пожилая, но очень себе на уме (Хелене Ваннари) с гордостью рассказывает, что стала активисткой движения Naabrivalve («Соседский дозор»), Антс осведомляется: «Это что-то вроде КГБ или Штази?». Потому что нутром чует: от ограбления пристальное соседское внимание не спасет, а вот постоянное наблюдение за тем, как живёт сосед, вызовет искус при удобном поводе настучать на него куда следует.

Пиллерийн на фоне этой семейки кажется ангелом небесным. (Юный Мярт даже влюблен в нее). Она так заботлива. При этом обделывает свои делишки с чрезвычайной ловкостью. Сначала под каким-то предлогом выманивает у старика ID-карту, затем приносит ему новый слуховой аппарат и просит расписаться в получении. И оказывается, что Антс подписал дарственную на дом некоему Андрусу Валингу – в обмен на безвозмездное проживание в доме до конца дней своих (а много ли осталось старику?).

Первые признаки гротеска появляются уже в первом акте – в образе непринужденно берущего взятки чиновника Ааре, сыгранного Райном Симмулем, и бывшей жены Антса Хельми (Анне Палувер), которая не то приходит навестить старца, не то давно уже умерла и возникает только в его воображении. (В пользу второй возможности свидетельствует то, что во втором акте Хельми является в балетной пачке.) И некоторую странность происходящему придают порхающие за окном бумажные фигурки балерин.

Сквозь время

Во втором акте стилистика спектакля резко меняется. Сквозь обветшалый дом протекают призраки прошлого. Сначала – за окном Бронзовая ночь, крики, уничтожающее скандирование в адрес Ансипа… И тут в окно, словно спасаясь от толпы, врывается мужчина в форме гренадера 20-й дивизиии СС: сгинувший много лет назад брат Антса Пеэтер (Арго Аадли). На какой-то миг время действия раздваивается: это и нулевые, и первые послевоенные годы, когда Пеэтер скрывался в лесу – и, надо думать, погиб, как многие лесные братья. Между братьями вспыхивает спор – каждый отстаивает свою историческую правоту, и отстоять не может. Фоном становятся треск пулеметов и разрывы гранат, которые слышат только эти двое: ремонтники, уже пришедшие в дом, ничего не видят.

Возможно, здесь Нюганен ненадолго вспоминает свой фильм «1944», трагедию людей, которые волей обстоятельств оказались по разные стороны линии фронта и каждый верил, что прав – он. А затем откуда-то появляется очень спокойный и очень юный парень, Таавет Рахуоя, тот самый, кто за подвиги в Освободительной войне получил в дар этот дом. В исполнении Оскара Крёэнстрёма он – единственный во всей этой истории персонаж. Мы застаем его, когда он добровольцем отправляется воевать за свободу родной земли. Следует очень важный диалог:

ТААВЕТ: Однажды, господа, когда эстонцам вернут их землю, и мы заживем в таких домах..

ПЕЭТЕР: И что тогда, после этого.

ТААВЕТ: Ну тогда начнем строить.

АНТС: Дома?

ТААВЕТ: Государство. С домами можно обождать. Прежде всего – государство, семьи, людей.

Тут вспоминается другая картина Нюганена «Имена на мраморе». И возникает вопрос: то ли сегодня построили?

А дальше – явление господина с обвязанной щекой и с редкостной красоты и солидности сенбернаром на поводке. Господин лаконичен и величествен, как статуя Командора. Это и есть новый хозяин дома.

…Заканчивается все семейным примирением, групповым фото. А после персонажи отворачиваются от публики в окна, за которыми снова качаются бумажные балерины. Финал утешителен. И в этой утешительности его – горькая ирония.

Наверх