Даже на кладбище должен быть уголок для смеха

Елена Скульская Фото: Тайро Луттер

Есть явления чрезвычайно важные, драгоценные для человечества, в которых категорически отсутствует юмор. Например, ни одной смешной строчки вы не найдете в Библии, религия вообще дело чрезвычайно серьезное, просветленно-скорбное, и даже радости в ней покрыты сумраком печали. Проповедники не шутят, но грозят, зовут и просвещают. Попробуйте пошутить над святынями – увидите что будет!

Политика – дело тоже серьезное, вдумчивое, сосредоточенное, постоянно возвышающее голос, зовущее к междоусобицам и праведной борьбе. Там тоже нет места ни шутке, ни улыбке.

Война. Когда бы она ни происходила, любое упоминание о ней сопряжено с яростью и скорбью.

Национальность. Патриотизм. Тут одержимость достигает прямо-таки горних высот: попробуй задень анекдотцем национальную гордость – костей не соберешь.

Но даже на кладбище, на похоронах, нет-нет, а кто-то засмеется: вспомнит какой-то смешной, веселый случай из жизни покойного, вспомнит, что он был не только бедным Йориком, но и паяцем, шутом (напрасно в этом месте лицо Гамлета искажается страданием!)…

Для меня нарушение табу на смех – самая большая отвага и доблесть в наше время. Поэтому мне так дорог спектакль «Князь Габриэль, или последние дни монастыря Пирита», премьера которого недавно состоялась во дворе Городского театра.

Позволю себе небольшое отступление. Вообще-то эту премьеру можно было бы приурочить к 50-летию (не хватило одного года) первой экранизации увлекательнейшего исторического романа Эдуарда Борнхёэ; фильм назывался «Последняя реликвия» и стал лидером проката в Советском Союзе, собрав около 45 миллионов зрителей. Песня из этого фильма «Беги, спасайся, вольное дитя!» («Põgene, vaba laps!”) была неким символом времени, мечтой о свободе; стихи – Пауля-Эрика Руммо, автор сценария – Арво Валтон, художник – Рейн Раамат. Мне жаль, что я не увидела этих людей в зале на премьере в Городском театре. А между тем, на недавней прекрасной выставке живописи Рейна Раамата были представлены не только тонкие, схватывающие самые главные, важнейшие черты характера портреты выдающихся деятелей искусства во главе с Арво Пяртом, но и как раз картины, создавшие незабываемую атмосферу «Последней реликвии»…

Автор новой инсценировки и режиссер Диана Леэсалу сделала из романтического, лирического, исторического, приключенческого романа Борнхёэ веселое, смешное, буффонное зрелище, в котором позволила себе поиронизировать (очень по-доброму, никак не оскорбительно) над всеми болезненными темами нашей страны, добиваясь освобождающего смеха в зале.

– Русские идут на Таллинн, они уже заняли Ласнамяэ!

– Я – русский князь! Но при этом в моих жилах течет эстонская кровь, я – эстонский крестьянин.

– Я – немец… Но я… тоже эстонский крестьянин!

– Что лучше – быть под немцами или быть под русскими?!

Действие происходит пять веков назад во время Ливонской войны, и реплики, приглушенные столетиями, да и всё живое, подвижное, густонаселенное пространство спектакля заставляют почувствовать всю нелепость и смехотворность национального противостояния. Человек влюбляется и идет за своей любовью, забыв спросить, из какого стана его избранник или избранница. Там, где есть любовь, там враг теряет зловещие черты, но снабжается чертами комическими, а смешное перестает быть страшным. Даже центральная лирическая пара: Габриэль –  Прийт Пиус и Агнес – Сандра Уусберг позволяет себе комикование, что же говорить о других персонажах – они нелепы, смешны, а жизнь прекрасна!

Потрясающе сделаны массовые сцены боев, в которых заняты десятки актеров: это почти танец с мечами, звон стали, виртуозное владение техникой, и при этом какое облегчение знать (а режиссер постоянно это подчеркивает) – что всё это только театральная забава.

Нежные отношения с бедностью

Стихи в прозе – одно из самых загадочных явлений в литературе; то есть это еще не стихи, в которых всё движется ритмом, стремлением к ударному финалу строчки (даже если она не заканчивается рифмующимся словом), жёсткой поступью слогов; но это уже и не проза, где нет ничего важнее мысли, характера, сюжета, стиля, точного отбора слов (поэзия притворяется, что берет слова случайные), где поступь определяется не слогом, но, как минимум, фразой, а то и целой картиной, большим периодом, стайерским дыханием.

Значит, стихотворение в прозе – это мифологическое существо, кентавр или минотавр, за которым гонится по лабиринту воображения автор, пытаясь передать мимолетное ощущение, пренебрегая законами как поэзии, так и прозы.

Главные условия стихотворений в прозе – лиричность, философичность и та непременная грусть, что побуждает нас вздыхать, а то и плакать, хотя причины этой грусти (как в музыке) мы не можем себе объяснить.

Прелестная книжка Игоря Котюха «Естественно особенный случай» – «Loomulikult eriline lugu”, вышедшая одновременно и на русском и на эстонском языках, изумила меня тем, что в ней есть лирические миниатюры, нарушающие условия и этого странного нарушителя всех жанров – стихотворения в прозе. У Игоря Котюха есть смешные миниатюры – особенно смешные от того, что он подшучивает над драматическими ситуациями, в которых оказывается его герой:

«нежные отношения с бедностью. они знакомы тем, у кого богатый внутренний мир и тяжелое материальное положение, кто старается не думать о ней, но не может игнорировать ее (как соседей), кто получает крохотное пособие и покупает на него детям конфеты, кто ходит на свидание и работу в том же платье, кто привык делать хорошую мину при плохой игре. бедность формирует такого человека, делая его немного актером и немного моллюском, особенным и бестолковым»

Сочетание актера и моллюска – то есть сочетание максимальной открытости и распахнутости, жажды публичности, готовности прилюдно срывать с себя одежду и, если потребуется, кожу, и максимальной захлопнутости, принципиального чердачно-подвального одиночества, голосовых связок, разучившихся произносить слова, – вот удивительный образ ни на кого не похожего человека, а тот, кто ни на кого не похож, всегда называется людьми бестолочью – так они отгораживаются от таланта. При этом, согласитесь, смешон и поэт, и те, кто его оценивают…

Опыт стихотворений в прозе столь характерный и привычный для эстонской поэзии, диковинка в поэзии русской, поэтому я бы хотела обратить ваше внимание на возможности и такого рода лирического высказывания, которые могут дать не только в эстонской, но и в русской поэзии удивительные всходы.

Но сегодня мне хочется вместе с автором стихов в прозе прежде всего посмеяться над самыми трагическими обстоятельствами, хотя бы над бессилием всевластного искусства:

«хочется быть столиком в баре, креслом в автобусе, курткой на прогулке, полкой в бане, лодкой на рыбалке, ножницами в парикмахерской – только бы узнать, как живут люди, хоть капельку»

или еще вот это:

«– что ты изучал в университете?

– ... (громко играет музыка, не разобрать).

– где работал?

– ... (громко играет музыка, не разобрать)

– чем сейчас занимаешься?

– ммм... можно сказать, наслаждаюсь жизнью.

она спрашивает, он отвечает, яичный ликер, обоим примерно 60»

Стихотворения в прозе – это огромные романы, сведенные к несколькими строчкам, но ничего не потерявшие в дороге к краткости. Такое иногда случается…

Но чудовище мне милее 

Мне недавно рассказала директор детского садика, что нынешние дети совершенно перестали радоваться положительным персонажам. Они равнодушно смотрят на Красную Шапочку, бегущую по тропинке к бабушке, но моментально оживляются, стоит в игру вступить волку: тут уже дети ликуют и когда волк выпытывает у девочки, куда она идет, и когда он съедает бабушку, и когда бросается на саму девочку, и когда охотники убивают его.

Да, дети понимают, что Снегурочка хорошая и ее следует привечать, но все злые силы, которые не дают найти и украсить Новогоднюю елку, мешают встрече с Дедом Морозом, нравятся им гораздо больше.

Вполне вероятно, что дети острее чувствуют тональность нашего времени: мы с мрачным удовлетворением ждем воплощения самого черного сценария развития мировых событий.

В топ читаемости всех газет и порталов по моим наблюдениям входят преступления, совершенные с особым цинизмом и жестокостью, катастрофы, взрывы, аварии и политические противостояния.

Я не призываю к бездумному хохоту, спровоцированному падением штанов с актера на сцене или тем, что кто-то шлепнулся на землю, поскользнувшись на апельсиновой корке. Я за юмор, который делает людей терпимее и добрее. Все хотят быть прокурорами, судьями, обвинителями, но мало кто знает сладкое чувство покоя, которое даруется умением прощать.

Лето, солнце, море, отличные спектакли и чудесные книги – прекрасная для этого пора!