/nginx/o/2018/07/09/8472749t1h01da.jpg)
Восемьдесят лет назад, в июле, жители одного из самых крупных эстонских сел на Кубани - Новоэстонское - заметили колонну грузовиков, около 20 машин. Тем летом власти торопились с вывозом урожая, поэтому автоколонна особого интереса у эстонцев не вызвала. Но на следующее утро, еще до рассвета, вместо урожая грузовики вывезли из деревни почти всех мужчин, из только единицы из них смогли вернуться, пишет Postimees.
Речь идет об одном из крупнейших преступлений времен большого сталинского террора, специально направленных против эстонцев. Главным образом 28 и 29 июля 1938 года сотрудники НКВД арестовали в расположенном на берегу Черного моря селе Новоэстонское и небольшом поселке Банатовское неподалеку от нее как минимум 102 мужчин и одну женщину. Из двух деревень вывезли четверть всех жителей.
Из них как минимум 99 убили или забили до смерти в октябре того же года в Краснодаре, однако до конца 1950-х их родные находились в неведении относительно того, что случилось с их мужьями и отцами.
Всего четверым мужчинам позже удалось связаться со своими семьями и только двое вернулись назад. Об этом рассказала основательно исследовавшая эту трагедию, родившаяся и выросшая в Новоэстонском 88-летняя Хильда Саббо. «Это был погром и уничтожение эстонской деревни», - утверждает Саббо, чьего отца-селянина сотрудники НКВД арестовали и расстреляли вместе с другими эстонцами. При первой же возможности 22-летняя Хильда переехала жить в Эстонию.
В Эстонии ни одна деревня не пережила такого мощного уничтожения во времена Советской власти, какое произошло с селами Новоэстонское и Банатовское, откуда во время большого террора в 1937 и 1938 годах НКВД вывез 114 человек, из которых 109 расстреляли или забили до смерти в Краснодаре и Армавире самое позднее к концу 1938 года. (Из оставшихся пяти двое умерли в лагере, двое после освобождения вернулись домой, а судьба одного осталась неизвестной, однако с большой долей вероятности можно сказать, что его расстреляли вместе с другими в Краснодаре осенью 1938 года).
«Я еще десятилетней писала Сталину и Ворошилову письма с вопросом, где мой отец», - рассказал Postimees 79-летний Эвальд Ваттер. В довоенном Советском Союзе Клим Ворошилов входил в близкий круг Сталина, занимая по нынешним представлением пост министра обороны: «Взрослые боялись (писать), но явно считали, что детям за это ничего не грозит».
/nginx/o/2018/07/06/8254924t1hfae9.jpg)
Живущий во втором по размерам городе юга России – Краснодаре – Эвальд родился через шесть месяцев после того, как его отец Юулиус был увезен в неизвестном направлении. Своего отца он видел только на сохраненных матерью фотокарточках.
«Я даже получил ответ, что отец умер в местах заключения от какой-то болезни со сложным названием. Год смерти я точно не помню, но это было где-то в 1940-х, - вспоминает Эвальд. – В начале 1990-х мы получили официальную справку, что отца расстреляли еще в 1938 году, но причина расстрела там указана не была».
/nginx/o/2018/07/06/8254935t1hf3f1.jpg)
Обвинения НКВД в отношении эстонцев были совершенно абсурдными: они якобы готовят вооруженное восстание против советской власти, и для этого им из Эстонии на самолете доставили оружие. Для НКВД это была очередная «контрреволюционная диверсионно-шпионская операция». На долю эстонцев во время большого террора выпало стандартное обвинение: саботаж работы местного колхоза «Новый путь».
Екатерина Рийзенкамф помнит, что после того как увезли мужчин, сотрудники НКВД приходили допрашивать деревенских женщин. У нее самой с ними состоялся такой вот разговор:
«Свиней на ферме травили?»
«Не травили».
«Лошадей топили?»
«Не топили».
«Пчел жгли?»
«Не жгли».
«Сто гектаров пшеницы сожгли?»
«Нет».
Эмилие Мийлитс утверждает, что после смерти Сталина, во временна хрущевской оттепели, в 1956 году ей в Краснодаре показали материалы уголовного дела ее расстрелянного брата Яана Мийлитса. Там было и выбитое из него пытками «чистосердечное» признание в том, что он сжег колхозное поле.
Были и такие, кто так и не признал своей вины. В ту роковую ночь арестовали почти всех мужчин села Новоэстонское старше 20 лет, в основном, это были простые колхозники. Только троим молодым людям удалось сбежать из деревни. Кто-то, избежав ареста в первый раз, просто сидел дома и ждал, когда придут и за ним.
Во многих семьях были арестованы все совершеннолетние мужчины. 61-летнего Карла Хольма увезли вместе с двумя братьями, их пятью сыновьями и всеми зятьями. Всех мужчин взяли ночью и привели в деревенский клуб, где усадили друг рядом с другом на полу и приказали сидеть, не двигаясь, прижав головы к коленям. Помимо председателя сельсовета и руководителя местной ячейки коммунистической партии в деревне осталось всего пять мужчин.
В деревне ничего не понимали и ждали, что мужчины вернутся, поскольку приближалось время уборки урожая. Но никто не вернулся.
Эвальд вспоминает, как в начале 1950-х вернулся Йоханнес Тайвер, один из оставшихся в живых. 14-летнего Эвальда отправили с ним продавать картошку в расположенном неподалеку городе Невинномысске: «Потом мы купили вино, и он показал мне свою спину, на которой и спустя 15 лет были видны следы побоев».
Хильда Саббо хорошо помнит, что рассказывал проведший десять лет в соловецких и норильских лагерях Йоханнес Тайвер жителям деревни о судьбах их мужей, отцов и дедов.
«Он вспоминал: «Сначала с нами хорошо поговорили в краснодарской тюрьме, за столом, где были резиновые дубинки и плети, которыми били, если ты отказывался подписывать чистый лист бумаги. Били до крови, бросали в соседнюю комнату, где было очень жарко и много мух. Пол комнаты был каменным, а само помещение настолько узкое, что не хватало места, чтобы сидеть. Сесть удавалось только между ног другого. Уставали. Потели, с головы до ног были в крови. Разговаривать запрещалось. А если слышали разговор, бросали в комнату деревянное полено - в кого попадет. Часто были вынуждены стоять, а двигаться было нельзя - и так по много часов. Мужчины не выдерживали, изо рта и из носа текла кровь, ноги были в отеках. /…/ Никто не избежал пыток. Отправляли в электрокамеру, где вода капала на голову, и там мы проводили по несколько часов. Дверями зажимали пальцы и половые органы. /…/ Женщины, это было так ужасно! Очень больно вспоминать, что наша жизнь разрушена и народ уничтожен, семьи разбиты, дома разрушены», - написала Саббо в книге о трагедии в родном селе - «Уничтожение».
«Поначалу мужчины еще шутили (в краснодарской тюрьме НКВД – Я.П.), не особо боялись. Но когда нас раздели и Веэберу Александеру и Кеввай Освальду приказали выйти и после жестокого избиения их вышвырнули как неживые мешки, шутки закончились», - цитирует Саббо в своей книге рассказ одного из вернувшихся домой - Вальтера Орга, который несколько лет провел в лагере на Соловках.
/nginx/o/2018/07/06/8254928t1h04ea.jpg)
Действовавший до июльской трагедии 1938 года в Новоэстонском колхоз «Новый путь» был одним из самых богатых и передовых в окрестностях: жители были готовы первыми в районе перейти на использование автоматических доек и запустить ветряные генераторы, хотели даже начать строить свою электростанцию. После трагедии ничего этого не сделали.
После того, как мужчин увезли, вся работа упала на женские плечи. «Это было ужасно. Представьте, женщинам приходилось таскать 50-килограммовые мешки с картошкой и зерном. Сколько вы сможете таскать такие тяжелые мешки и ящики? – задал вопрос Эвальд Ваттер. – Наши матери работали по 20 часов в день, потому что колхоз должен был существовать».
«В деревне были только женщины и дети, а это значит, что мы никогда не видели, как ссорятся мать и отец или как ссорятся соседи. Все жили очень дружно», - добавляет Эвальд с улыбкой.
/nginx/o/2018/07/06/8254922t1hff9c.jpg)
Двоюродная сестра Эвальда, до сих пор хорошо говорящая по-эстонски Клавдина Кибальникова (урожденная Хенно) вспоминает, что, несмотря на то, что всех мужчин увезли, дома о советской власти плохо говорить не решались, прежде всего - из соображений безопасности детей: «Плакали, жалели, но не ругали», - говорит Клавдина, которой было восемь месяцев, когда НКВД увез ее отца: «Ездили в город выяснять, приезжали обратно, плакали - и на работу. Между собой в присутствии детей об этом не говорили никогда. Ну а потом началась война, пришли другие беды и заботы».
Определенное чувство вины советская власть все же ощущала, потому что в 1963 году за каждого вывезенного из Новоэстонского мужчину семьям заплатили по 82 рубля! Тогда это была двойная зарплата в колхозе. «Нам эти деньги дали на трех сестер. Я купила обручальные кольца. Коле, конечно, пришлось еще добавить», - рассказала Клавдина Кибальникова, старшие сестры которой уже были замужем. Коля – это русский муж Клавы.
В книге «Уничтожение», 12-летняя во время трагедии и оставшаяся без отца, Юри, Эрнестина Кийтам говорит, что эти 82 рубля приказали выплатить из колхозной кассы. То есть женщинам и детям заплатили за убитых мужей и отцов из денег, которые они сами заработали на колхозных полях. «Мой отец стоил 82 рубля? Или мы должны были выучиться и жить на эти деньги? Так больно думать, что наши отцы такими молодыми должны были потерять свои дорогие и так дешево оцененные жизни! Кто в этом виноват? Кому от этого польза?» - пишет Кийтам в своих воспоминаниях.
Вернувшийся Вальтер Орг рассказал матери Эрнестины, что видел, как энкавэдэшники ее мужа – самого высокого жителя села Новоэстонское Юри - били и пытали во время допроса, а потом бросили умирать в яме.
Как обычно во время сталинского террора, и в селе Новоэстонское действовали свои доносчики, которые разоблачали перед НКВД «эстонских шпионов».
Хильда Саббо знает, как сотрудники НКВД пришли с одним местным жителем арестовывать Яана Лыхмуса, который был тяжело болен и лежал в постели: «Жена Яана, Альма, сказала: мой муж умирает, а ты пришел его арестовывать, а ведь еще зять ему». Яана не арестовали, он умер через неделю у себя дома. Этим зятем был председатель колхоза «Новый путь» и парторг Гавриил Умнов, который активно помогал аресту местных мужчин незадолго до начала осенних работ.
Восьмилетняя во время трагедии и тоже потерявшая отца Сальме Оя упоминает в числе руководивших арестами и председателя сельсовета Новоэстонского Матвея Иваненко. Она рассказывает, что дети после того, как их отцов увезли, кричали вслед разъезжавшему по деревне на лошади Иваненко стихи, сочиненные о нем: «Хором кричали, что Иваненко сидит верхом на кобылице, и что именно он увез наших отцов. Как-то так. Иваненко злился, пытался догнать нас на лошади. Но мы все убежали, кроме Яакуса Йоханнеса, которого он ударил плетью. Ему тогда было четыре года».
По словам Эвальда Ваттера, жители села считали доносчиком человека, которого НКВД не увез: «Поскольку мы еще были маленькими, мы мстили им как могли. Например, когда они опускали еду в колодец – холодильников же тогда не было – мы перерезали веревки».
Среди доносчиков были и эстонцы, имена которых в деревне помнят до сих пор. «Эстонцы жаловались на эстонцев. Так было», - говорит Эвальд.
Исследующие историю кавказских эстонцев люди убеждены, что на кладбище в центре Краснодара похоронено очень много эстонских жертв большого террора, которых может быть даже более 200 человек. Как и могилы жертв из числа греков, их могилы нужно отметить памятными знаками.
Хильда Саббо убеждена, что вывезенных из Новоэстонского и Банатовского в июле 1938 года и позже убитых эстонцев похоронили на расположенном в центре Краснодара Всесвятском кладбище, где даже известно место из упокоения, которое, по словам Саббо, установили в конце 1980-х годов местные активисты общества «Мемориал», занимающегося выяснением судеб репрессированных в сталинское время.
По данным расследований разных источников получается, что как минимум 82 мужчины из сел Новоэстонское и Банатовское были расстреляны в Краснодаре в один день – 4 октября 1938 года. В их числе был и отец Хильды Саббо, Альберт. (Плюс еще пятеро эстонцев, арестованных в других расположенных неподалеку населенных пунктах, то есть всего 87 человек).
7 октября 1938 года в Краснодаре убили еще 12 вывезенных из Новоэстонского и Банатовского. (И еще одного эстонца, арестованного в те же дни в другом населенном пункте). Остальных эстонцев расстреляли в другое время.
Все эти убитые НКВД эстонцы скорее всего похоронены на краснодарском кладбище, считает Саббо.
За предполагаемым местом захоронения ухаживают живущие в Краснодаре потомки убитых, которые весной этого года показали его и Postimees. Место - в самом углу мемориального кладбища (там похоронено более 6500 солдат и офицеров, погибших или умерших от ран в боях за подступы к Краснодару во время Второй мировой войны), где заканчиваются обозначенные могилы. Там, у кладбищенского забора, две семьи из Новой Эстонии сами соорудили импровизированную могилу, которую они косят и на которую возлагают цветы.
Никаких обозначений там нет, их не позволяет сделать материальное положение людей. Также на установку мемориальных знаков требуется разрешение самоуправления, а это сложная бюрократическая процедура, пройти которую частному лицу в России сейчас совершенно невозможно.
«Мы просто ухаживаем за этим местом, меняем цветы, но больше ничего сделать не можем, потому что официально там никто не похоронен, - сказала ухаживающая за "могилой" Анжела. – Конечно, было бы здорово, если бы там удалось поставить памятник, но нам это не под силу. Для этого нужно иметь официальное разрешение».
Братскую могилу расстрелянных людей на расположенном в центре Краснодара, теперь уже закрытом для новых захоронений Всесвятском кладбище обнаружили в 1980-х годах, когда рядом с кладбищем начали строить новую заправку. Во время земляных работ выкопали человеческие скелеты, а в затылках оказались отверстия от пулевых ранений.
В конце 1980-х «Мемориал» начал выяснять, могли ли убитые быть жертвами сталинских репрессий. В архиве кладбища нашли удивительные справки НКВД, в которых было написано, что на таких-то кладбищенских участках похоронены расстрелянные, была указана и дата захоронения, рассказал Postimees давний руководитель местного отделения «Мемориала» Сергей Кропачев. Справки указывали на то, что речь идет о главном кладбище Краснодара, где НКВД 80 лет назад хоронил своих жертв.
Работники «Мемориала» начали сверять даты похорон с датами арестов во время большого террора представителей разных народов в Краснодарском крае.
«Обычно между арестом и расстрелом был очень маленький промежуток времени, самое большое – несколько месяцев. НКВД же должен был выполнять план, смертные приговоры должны были сразу приводиться в исполнение, - сказал Кропачев. – Поэтому условно можно все свести к тому, что в том или другом месте могут быть похоронены те или иные люди».
Предполагаемое место захоронения эстонцев «Мемориал» определил точно так же. Известно, что эстонцев вывезли из Новой Эстонии в конце июля и в начале августа, большей части из них вынесли смертный приговор в конце сентября, а также известно то, что в начале октября на Всесвятском кладбище похоронили большое количество расстрелянных людей. В это же время никому другому из ближайших населенных пунктов в большом количестве смертные приговоры не выносили.
«Место захоронения там точно есть, но я не могу с полной уверенностью сказать, чье оно. Я не могу подтвердить, что там похоронены именно эстонцы, - сказал Кропачев. – Таких фактов нет. Но можно предположить, что, скорее всего, именно они там похоронены. Это близко к правде».
Кропачев знает, где можно получить точные данные: «Я уверен, что документы об этом сохранились. В одном конкретном учреждении, которое официально отрицает, что у них есть данные о массовых расстрелах и захоронениях 1930-х годов». Это явная ссылка на наследницу НКВД – ФСБ.
Основательно исследовавшая историю кавказских эстонцев Леэни Лангебраун утверждает, что во время большого террора НКВД арестовал на территории нынешнего Краснодарского края около 260 живших там эстонцев. Почти всех после ареста доставили в Краснодар, где в 1937-м и 1938 годах убили как минимум 230 эстонцев из разных деревень и городов, утверждает Лангебраум, опираясь на данные архивов.
«Теоретически все они могут быть похоронены на краснодарском кладбище, - говорит она. – В октябре-ноябре действительно шло массовое уничтожение эстонских мужчин в Краснодаре, тогда расстреляли 209 эстонцев». Поддерживающий установку на предполагаемом месте захоронения эстонцев памятника Сергей Кропачов привел в пример местных греков, которые установили на том же кладбище на месте предполагаемого захоронения соотечественников, убитых по выдуманным обвинениям во время большого террора, маленькую часовню. В 1937-м и 1938 годах в Краснодаре было убито почти 6000 греков.
Яанус Пийрсалу, Краснодар
Все цифры нужно принимать с пометкой "как минимум". Скорее всего, арестованных было еще больше. За этими цифрами стоят конкретные имена людей, судьбы которых сейчас известны в основном по данным, составленным российским обществом «Мемориал».
Источник: Леэни Лангебраун
Большим террором в истории Советского Союза называют репрессии 1937 и 1938 годов: из сталинских репрессий они были самыми массовыми. Согласно утвержденным планам руководства СССР, НКВД должен был разоблачать «врагов народа». По прямому приказу Сталина за два года было расстреляно почти 700 000 человек. Всего в это время по политическим статьям было арестовано 1,7 миллиона человек, то есть больше, чем все население Эстонии сейчас. Одной из частей большого террора были «национальные операции», которые Сталин инициировал для поимки выдуманных иностранных шпионов, чтобы очистить страну от «пятой колонны». Никаких фактов, подтверждающих ее наличие, не было и нет.
Практически против представителей всех народов, живших в Советском Союзе, страны происхождения которых граничили тогда с СССР. Всего было проведено 13 таких операций. За два года в СССР были арестованы 265 000 «иностранных агентов», как минимум 70 процентов из которых расстреляли. Самой масштабной была кампания по поимке «польских шпионов»: был арестован каждый шестой живший в СССР поляк. Другие крупные операции касались поимки немецких, японских и латвийских «агентов разведки». Операция против эстонцев началась в конце 1937 года, но многих живших в России наших соотечественников арестовали и расстреляли в ходе охоты на польских, латвийских и финских «шпионов».
Яанус Пийрсалу
:format(webp)/nginx/o/2017/03/21/6477779t1h61f7.jpg)