/nginx/o/2018/02/01/7534559t1h1679.jpg)
Вечер, удушливая жара спала и сменилась приятным теплом. Слегка перегретый автобус. Маленький мальчик лет семи, с модной стрижкой, ерзает на сиденье. Рядом с ним степенная пожилая дама — видимо, бабушка. Время от времени слышится русская речь — вроде бы обычная и незначительная деталь, о которой и упоминать не стоит. Но мальчик вдруг поворачивается к бабушке и отчетливо произносит: «Ei tohi vene keeles rääkida!».
Воспринимать всерьез высказывание ребенка, конечно, не стоит, но недоумение все же появилось: кто просветил малыша насчет того, что vene keeles, простите, еi tohi rääkida? Услышанное беспокоило меня весь вечер. Эта незначительная и, быть может, недостойная внимания мелочь намного важнее и печальнее, чем может показаться на первый взгляд. Очевидно, что подобные воззрения в незамутненном детском уме были кем-то взращены: ведь дети не бывают расистами, националистами, ксенофобами и прочими фобами, такими их делают взрослые.
Этого юного противника русской речи незримо опутывает паутина агрессии, обид и предубеждений его родных и соотечественников. Может, он вырастет и поймет, что все люди — братья, а может, подастся в EKRE или уедет из Эстонии, заговорит по-английски и подзабудет родной язык. Если довести «нельзя-говорить-по-русски» до своего логического завершения, то здесь уже недалеко и до Брейвика с его ультраправыми идеями. Вероятных сценариев множество, но важнее то, что наивно-искренний национализм ребенка — просто верхушка айсберга.
«Сохранение мыслящего человека, причем мыслящего именно по-эстонски, — вызов века для образования и науки Эстонии», — объявила президент страны на приеме по случаю столетия Республики. Здесь прочитывается, что мыслящих не по-эстонски сохранять, собственно, никто не собирается, они маячат где-то на периферии, и все никак не могут, бедные, интегрироваться. Вот если начнут мыслить по-эстонски — тогда другое дело. Впечатление от этих слов в февральской речи Керсти Кальюлайд схоже с недавним переживанием в автобусе. Осмелюсь сказать, что и то, и другое — явления одного порядка, с разницей лишь в том, что в Национальном музее на президентском приеме это прозвучало завуалированно-вежливо, а в автобусе предстало в естественном, лишенном условностей виде.
Со времен «Бронзовой ночи» прошло без малого одиннадцать лет и хочется верить, что многое с тех пор изменилось к лучшему. Некоторые вещи, привычные в ту пору, кажутся немыслимыми сейчас. После истории с солдатом бытовая русофобия зашкаливала, но хочется думать, что с тех пор русские и эстонцы сделали шаг навстречу друг другу и будущему, где людей не делят по национальному признаку. Никто не оспаривает аксиому — русскоязычные жители Эстонии должны знать язык своей страны; речь идет о взаимном уважении. Вот только насколько это возможно, когда президент во всеуслышание говорит о приоритетности мыслящих по-эстонски?
И несмотря на то что, по статистике, Эстония — одна из самых атеистических стран мира, наверное, пришло время понять, что человек человеку не волк, а нуждающийся в эмпатии ближний. Мы все — эстонцы и русские — пассажиры в одном автобусе, жители одной страны. Чем раньше мы это поймем, тем скорее что-то может измениться как в воспитании внутри семьи, так и в масштабах всего государства.