Воспринимать всерьез высказывание ребенка, конечно, не стоит, но недоумение все же появилось: кто просветил малыша насчет того, что vene keeles, простите, еi tohi rääkida? Услышанное беспокоило меня весь вечер. Эта незначительная и, быть может, недостойная внимания мелочь намного важнее и печальнее, чем может показаться на первый взгляд. Очевидно, что подобные воззрения в незамутненном детском уме были кем-то взращены: ведь дети не бывают расистами, националистами, ксенофобами и прочими фобами, такими их делают взрослые.
Этого юного противника русской речи незримо опутывает паутина агрессии, обид и предубеждений его родных и соотечественников. Может, он вырастет и поймет, что все люди — братья, а может, подастся в EKRE или уедет из Эстонии, заговорит по-английски и подзабудет родной язык. Если довести «нельзя-говорить-по-русски» до своего логического завершения, то здесь уже недалеко и до Брейвика с его ультраправыми идеями. Вероятных сценариев множество, но важнее то, что наивно-искренний национализм ребенка — просто верхушка айсберга.
«Сохранение мыслящего человека, причем мыслящего именно по-эстонски, — вызов века для образования и науки Эстонии», — объявила президент страны на приеме по случаю столетия Республики. Здесь прочитывается, что мыслящих не по-эстонски сохранять, собственно, никто не собирается, они маячат где-то на периферии, и все никак не могут, бедные, интегрироваться. Вот если начнут мыслить по-эстонски — тогда другое дело. Впечатление от этих слов в февральской речи Керсти Кальюлайд схоже с недавним переживанием в автобусе. Осмелюсь сказать, что и то, и другое — явления одного порядка, с разницей лишь в том, что в Национальном музее на президентском приеме это прозвучало завуалированно-вежливо, а в автобусе предстало в естественном, лишенном условностей виде.