/nginx/o/2018/08/12/11178373t1h2870.jpg)
Самый противоречивый в Эстонии служитель Фемиды, бывший судья Харьюского уездного суда Лео Кунман ровно неделю назад вышел на пенсию. Его длившаяся 24 года карьера была своеобразной, поскольку он успел побывать под судом сам и заработать три дисциплинарных взыскания, но при этом доработать до 68 лет, когда закон уже не позволяет ему оставаться судьей. Испытавший уголовное преследование на собственной шкуре, теперь Кунман жестко критикует прокуратуру и Полицию безопасности, пишет Postimees.
- Мне эта работа нравилась, особенно ее практическая часть. Это одно из немногих занятий, которые мне нравились.
- То, что можно в ходе судебного производства выяснить, виновен человек или нет.
- Сильно менялся. Когда я начинал, то ни договорного, ни сокращенного производства не было. Теперь почти 90 процентов производств проходят в сокращенном, договорном и ускоренном порядке. Общего производства очень мало.
- Конечно, скучной она не стала. «Клиенты» же те же самые. И хотя судей где-то пара десятков, один и тот же человек проходит через мой зал по четыре-пять раз.
- Может быть, самым интересным было дело, которое принесло мне дисциплинарное взыскание: я остался без месячной зарплаты. Это был случай обвинявшегося в торговле героином Сергея Веселовского. Он и сам признал, что был наркоманом.
В ходе судебного заседания начали происходить удивительные вещи. Он уже больше года находился под стражей, и прокурор Рита Синивяли сказала, что заключит договор и потребует такого срока наказания, который он уже отбыл. Но подсудимый отказался от соглашения. Он мог в тот же день выйти на свободу, но не захотел. Это вызвало интерес: человек год просидел под стражей, но не хочет выходить?
Я начал это дело изучать и что выяснилось? Доказательства были сфабрикованы. В этом деле было двое свидетелей: один – наркоман, второй тоже. Следствие провел оперативник, но сделал это от имени следователя, который только ставил подпись.
Когда мы допросили свидетелей, выяснилось, что одному из них сказали, что если он не подтвердит, что Веселовский торговал героином, то его посадят. Поскольку в тот момент он находился в состоянии наркотического опьянения, он дал нужные показания.
Второй находился в арестном доме. Его оперативник допросил так: занес показания в лэп-топ и сказал, что распечатать их невозможно. С тем и ушел. Спустя какое-то время оперативник вернулся с распечатанным протоколом допроса, который просунул в окошко на двери камеры и сказал: «Быстро подписывай, у меня нет времени». Свидетель подписал.
Но когда протокол был зачитан в суде, он сказал, что не говорил такого. Я начал выяснять, и стало понятно, что этот оперативник его просто использовал.
Ну, тут начался скандал. Прокуратура видела, что я с излишним интересом отношусь к делу, и мне дали отвод. На самоотвод я не согласился, и тогда они отправились к Хельве Сяргава, которая была председателем Харьюского уездного суда, чтобы отобрать у меня это дело.
- Ходили Эрик Хельдна, в то время руководитель наркополиции, и Лавли Перлинг, в то время руководитель отдела по борьбе с особо тяжкими преступлениями Пыхьяской окружной прокуратуры: они возглавляли в то время наркоследствие. Сяргава пригласила меня к себе, и я сказал, что я самоотвод не возьму. Она этого тоже не сделала.
Тогда ко мне начали приводить новых свидетелей, поскольку показания тех двоих не годились. Первый новый свидетель сбежал из зала суда, второй не пришел, а третий был агентом КаПо. И обвинительное заключение переделали под показания этого третьего.
Однако прокурор неверно составил заключение, поскольку во время заседания свидетель говорил совершенно другое. После этого прокурор отозвал свое обвинение и подготовил новое. И поскольку это была полная ерунда, в итоге я все же вынес оправдательный приговор. Но прокуратура начала на меня жаловаться.
(Окружной суд отменил оправдательный приговор Сергею Веселовскому и вынес обвинительный – Й.В.)
- Они не фабриковали, но они были в курсе. От прокурора на заседании я понял, что каждый раз, когда заседание откладывали, они собирались и обсуждали, как спасти это дело. Перлинг и Хельдна должны были знать об этих встречах, поскольку они ходили к Сяргава, чтобы отнять дело у меня.
Зная Перлинг, я в это верю. Мое уголовное дело было точно таким же – никаких доказательств не было, но была месть.
- С самого начала. Когда я отказался с ними сотрудничать, то постоянно, как только появлялась малейшая возможность, они пытались на меня надавить или отомстить.
- Прокуратура и КаПо.
- Когда было это бакинское инвестиционное мошенничество, то Свен-Христо Эвестус, тогдашний прокурор, на предварительном заседании встал и сказал, что он требует отвода судьи. Одна из причин, им приведенных, заключалась в том, что судья не сотрудничает с прокуратурой. Это был первый раз, когда они открыто сказали об этом. Ходатайство об отводе он подал не от своего имени, а от имени обвинительного отдела Государственной прокуратуры.
- Явно, чтобы я выносил решения и постановления, которые бы им нравились.
- Все началось с дела Тооме. Они хотели, чтобы я оставил его под стражей.
- Не оставил, да, вместе с народными судьями. Очень хотели, чтобы оставили, какое-то время давили. Даже спрашивали, что нужно для того, чтобы я оставил его под стражей. Я сказал, что закон предусматривает на этот случай два варианта: может или сбежать, или совершить новое преступление.
На следующее утро я пришел на работу, а этот прокурор с несчастным видом сидел в моем кабинете. Он сказал, что ему угрожают убийством – якобы угрозы поступили от Тооме. После выяснилось, что какой-то знакомый поинтересовался у прокурора в автобусе, не боится ли он занимать свою должность: вдруг что-то случится? Из этого состряпали уголовное дело, но Тооме оправдали, с ним это вообще никак связано не было. Отсюда мои беды и начались.
Как только возникала возможность, поступали жалобы. Тогда задержали моего младшего сына, позже и меня самого, в промежутке происходило и всякое другое. Предпринимался ряд действий.
- Никакой паранойи. Младший сын начал воевать с сожительницей, и она написала на него заявление - что парень угрожал ее убить, изнасиловать, что он связан с наркотиками. Два первых обвинения тут же рассыпались, а с наркотиками получилось так, что его телефон прослушивали несколько месяцев. И, поскольку ничего не происходило, полиция завербовала нашего родственника, который имел судимость, и он начал каждый день звонить сыну - требовать наркотики. Звонил до тех пор, пока парень не попался на крючок. Но я его не оправдываю.
Второй случай был – моим собственным уголовным делом по страховому случаю.
- Они были очень заинтересованы в том, чтобы отомстить мне за отказ от сотрудничества.
- Остальные? (Усмехается.) Я сказал, что я был единственным судьей, которого отстраняли, потому что я не сотрудничал. Я не знаю, какие выводы можно сделать об остальных.
- Другие тоже пострадали. У одного судьи на заседании заплетался язык, и его поняли так, будто он вынес обвинительный приговор. Он взял самоотвод, и Мярт Раск, тогдашний председатель Государственного суда, начал дисциплинарное расследование.
- Да, Раск не защищал судей.
- С ним проблем не было. Он скорее другой закваски. Раск пришел с места политика и был назначен туда Партией реформ. Если быть честным, то в итоге, когда на меня было уголовное дело, его отношение было иным. Он понял, что это ерунда.
- Нет, это только в определенных случаях. Они были очень заинтересованы в том, чтобы наказать меня.
- Были и другие случаи. Например, когда машина КаПо насмерть сбила велосипедиста, а под судом оказался не тот человек, который сбил. Побывавший на месте происшествия эксперт был первым, кто сказал, что не этот человек находился за рулем. Серьезные подозрения вызывало и то, что я приговорил его к году лишения свободы, но наказание не было приведено в исполнение.
И через три года после вынесения приговора он свободно гулял по городу, а полиция его не искала. Когда истек срок давности, приводить приговор в исполнение уже не стали. Но в моей практике такое было только один раз.
- Но я был неуступчивым. Такие исключения нужно пережить, так просто сдаваться нельзя. И тут я полностью согласен с Мартином Хельме и Игорем Грязиным, что над прокуратурой нет никакого контроля, да и с судом не все в порядке.
Когда Раск стал председателем Государственного суда, я ходил на первые общие собрание с его участием. Каждый раз он говорил, что судам первой и второй инстанций нужно обеспечить независимость, то есть их нужно вывести из-под Министерства юстиции. Год за годом говорил об этом, но ничего не изменилось. Сейчас дела зашли так далеко, что я больше не хочу быть судьей.
- Раньше прокуратура находилась в соседнем здании, и они должны были проходить через наш двор. Из-за нехватки места мы должны были обсуждать дела в кабинетах. Я надеялся, что в новом здании у каждого будет зал, а судьи будут находиться в отдельной зоне, чтобы такого не было. Но когда в последние дни я был на работе в новом доме, прокуроры топтались в судейской зоне. Если раньше нужно было ходить через двор, то теперь они совсем рядом и имеют свободный доступ в суд.
- Проблема в том, что тогда и у адвокатов должна быть такая же возможность, поскольку у нас в судах состязательный процесс. Проблема в том, что прокуроры, раз они могут прийти поговорить перед началом заседания и после него, имеют прекрасную возможность влиять на судей.
- Конечно.
- Пытаются объяснить судье, что дело в том-то и в том-то. Пытаются убедить. Проходя мимо, заходят поговорить.
- Конечно. Вне зала суда они вообще не могут говорить на эти темы. Все должно происходить только в зале.
- Конечно, пытаются.
- По той же причине, по которой сразу после попытки моего отстранения от бакинского дела появилось мое собственное уголовное дело. Поскольку я сам был под судом, то КаПо и прокуратура обвиняли меня в том, что я хочу им отомстить. В действительности было так, что в бакинском деле, когда меня хотели отстранить, я назначил более жесткое наказание, чем требовал прокурор.
- Перлинг – нечестный человек. В моих глазах она преступница, поскольку она предъявила мне это обвинение. Это и все то, что происходило во время процесса, было совершенно безосновательным. Она хотела, чтобы я заключил соглашение – прокурор обещал: заключим договор, прессе не сообщим и я тихо уйду.
- Она это предлагала, да. Я спросил, не шутит ли она? Я не дал показания и ушел. Тогда взяли сына, которому сказали, что если он даст обвинительные показания против отца, то сам избежит наказания. Хотели сделать из него Павлика Морозова. Парень послал их подальше.
В качестве наказания два года держали мою машину, хотя эксперт осмотрел ее и сказал, что она ему больше не нужна. Но поскольку договор я не заключил, то машину не отдавали.
В моем случае процессуальные нормы жестко нарушали. Обыскали место моего жительства, на что не было законных оснований. В моем случае на обыск был должен дать согласие президент.
Конечно, я это обжаловал, но по сути моя жалоба оказалась у самой Перлинг. То, что обыск провели без согласия президента, суд заявил, что все было правильно. Так трактуют законы, хотя закон говорит, что в случае преступления второй степени тяжести должно быть разрешение президента.
- Давали понять, но я категорически отказывался. Говорил, чтобы забрали свои деньги и сообщал председателю суда.
- Одни раз это была пачка купюр. Я уже вынес приговор, а потом мне сказали, что за справедливое решение меня хотят отблагодарить. Я сказал: прекратите и если вы сейчас не уберете деньги, я обращусь в полицию и будет уголовное дело. Убрали.
Пару раз приносили пакетики, но и им я говорил, чтобы исчезли и больше я этого видеть не хочу. Если не поймут, я пойду в полицию.
- Такого ощущения у меня никогда не возникало. Я ненавижу взяточничество. Это то, почему полицейские на меня злятся – я реальным заключением наказывал всех полицейских, которые брали взятки. Вначале их было очень много.
- Один раз я подал заявление об уходе – когда против меня возбудили уголовное дело. Сяргава сказала, что это плохо повлияет на репутацию суда, и я на первом всплеске эмоций написал заявление, но позже забрал его.
- Хельме предложил, чтобы судей выбирали. Сначала я подумал, что это ерунда, потому что за пять лет профессию не понять. Но, с другой стороны, может быть, это действительно правильно, чтобы в правовой системе не возникала дружба между группами людей, которые остаются на одном месте многие годы. Нужно серьезно обдумать, как исправить эту ситуацию.
- Что-то нужно изменить, да. Все время говорят, что судьям нужно обеспечить независимость, их нужно вывести из-под Министерства юстиции. Государственный суд сам по себе. Я не понимаю, почему в отношении Госсуда считается, что он сам по себе, а суд первой инстанции и окружной суд должны оставаться в чьем-то подчинении.
Это не совсем правильно, что прокуратура находится в подчинении Министерства юстиции и министр юстиции назначает генерального прокурора, который ему нравится.
- У меня не было ни одного, который можно было бы назвать политическим.
- Нет.
- Не знаю, обратятся ли. Бросилось в глаза, что Март Хельме сказал на летних дня партии, что к нему обращались несколько судей, но он не хочет разглашать, кто это был. Получается, что кроме меня есть еще судьи, которые считают, что дела идут плохо, потому что я не обращался.
Мне нынешняя ситуация действительно не нравится. Новый дом правосудия, в котором судей посадили вместе с прокуратурой – это не дом правосудия, это – общежитие.
- Нет, поскольку я давно живу и повидал многое. Но мне жаль коллег, что они должны в такой ситуации продолжать работать. Все сейчас так сильно отклонится в сторону прокуратуры.
- Они же вместе. У них такой круг друзей – благодаря Пярлинг. Когда срок Нормана Ааса на посту генерального прокурора подошел к концу, тогдашний министр юстиции Андрес Анвельт объявил, что теперь проведут конкурс и выберут кого-то извне. Называли даже некоторые имена. Но потом было долгое-долгое молчание, и Анвельт назвал имя Пярлинг. Прошло время, и стала она. У нее такие хорошие отношения с КаПо, там сложилась компания друзей. Я видел по своему делу.
- Теперь – да поскольку их более чем объединили. Раньше прокуратура контролировала следствие, а теперь руководит им. Поэтому они там - одна компания.
(Думает полминуты.)
- Нет, сейчас не припомню. Мне не угрожал ни один преступник или адвокат. Проблемы были только с прокурорами. Если я кого-то несправедливо или безосновательно осудил, то по этому поводу обязательно возникли бы претензии. Разве что иногда я был жестким.
В 2011 году прокуратура обвинила судью Харьюского уездного суда Лео Кунмана и его сына в мошенничестве и попытке совершения страхового мошенничества. Согласно обвинению, судья представил ложные данные о страховом случае и, предположительно, получил через ремонтировавшую его разбитый джип фирму сына от страховой фирмы больше денег, чем реально ушло на ремонт.
(Судья попал в первую аварию летом 2009 года, когда перед его машиной в Харьюмаа выбежала косуля. А вторая авария произошла в январе прошлого года, когда он на скользкой дороге столкнулся в Харьюмаа с выехавшим ему навстречу мерседесом).
Кунмана оправдали все три инстанции суда, после чего он продолжил свою карьеру в Харьюском уездном суде. За почти 25 лет работы, Кунман получил три дисциплинарных взыскания. В первый раз, в 2000 году он оскорбил свою коллегу, судью Таллиннского городского суда Анне Крамер (теперь Ребане).
В 2006 году коллегия признала вину Кунмана в том, что он не было беспристрастным (описанный в интервью случай Веселовского).
В апреле этого года его наказали в дисциплинарном порядке за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей.