Мечты сбываются: Игорь Грязин уезжает на полгода в учебно-ознакомительную поездку

Игорь Грязин с гордостью показывает номерной знак своей машины, на котором нет флага Евросоюза. Фото: Mihkel Maripuu

В начале сентября реформист Игорь Грязин (66) исполнит свою давнюю мечту и отправится в Европейский парламент. С похороненных из-за его однопартийца Урмаса Паэта надежд стало возможным стряхнуть пыль, поскольку освободившееся место Каи Каллас нужно было кому-то занять, пишет Postimees.

В интервью изданию Грязин прямо говорит, что весной будет баллотироваться в Рийгикогу, поэтому его шестимесячную поездку в Европарламент нужно воспринимать как учебно-ознакомительную. В то же время, он видит свою исторически важную роль: « Я – первый в истории Эстонской Республики – и надеюсь, что не последний – евроскептик, который получит в Европейском союзе какую-то должность».

- Начнем с самого горячего вопроса. Перевод часов нужно прекратить?

- Все это совершенно неважно, лишь было так же, как у остальных. Я 15 лет жил в графстве, в котором мы не переводили время, а все вокруг переводили. И внезапно приходилось вспоминать, по какому времени ты живешь: нью-йоркскому или чикагскому. Это было ужасно сложно, большая проблема для алкоголиков – во сколько открывается магазин, в 10 или в 11.

Если переводим, то переводим все вместе, если не переводим, то никто не переводит. Если ученые говорят: «переводите», то переводим.

- Должна ли вообще такими делами заниматься огромная евромашина?

- Это одна из тех мелочей, которыми она действительно должна заниматься. У этого перевода нет никаких серьезных политических последствий. Есть экономические последствия, но они минимальные. Если Европарламент все равно не может заниматься чем-то большим, то было бы здорово, если бы 700 мужиков собрались где-то вместе, выслушали мнения и приняли решение. Если же они его не примут, большой трагедии не будет. Почему бы не потренировать едимыслие на таких вещах?!

- Какими темами они еще могли бы заняться?

- Я уже говорил, что с позиции развития для Европы есть вот какие важные вещи.

Пункт первый: Европа должна остаться союзом свободной торговли, как она была задумана. В действительности централизовать нужно две вещи. Финансы – общая денежная система с нормальным центробанком. Как в США, где федеральный бюджет распределяет около 30 процентов от ВВП, а в Европе - один процент. Таким образом, Европейский Центробанк – это шутка.

Второе важное дело, которое я бы централизовал – энергетика. Поскольку Европа только сообща в состоянии вести торговые переговоры в области энергетики с Россией и, в принципе, с США.

Теперь представьте себе, что мы живем в стране, где есть стабильная европейская валюта и стабильная европейская энергетика, а все остальные абсолютно свободны. Это было бы мое идеальное общество.

- Вы считаете, что Брекзит – это хорошо?

- Очень хорошо!

- Очень хорошо?

- Хммм. Даже если бы результат голосования был иным, он сыграл роль будильника. Европейский союз впервые понял: парни, так больше нельзя, поскольку все может быть очень серьезно. Даже если бы Брекзит провалился и Великобритания осталась частью ЕС, начали бы думать: что у нас пошло не так? Это очень полезный урок.

- Кто еще мог бы выйти из ЕС?

- На самом деле все могли бы выйти. Это шутка. Но чем дальше, тем меньше необходимости выходить из ЕС, поскольку он разрушается сам. В такой ЕС, который был 10-15 лет назад, нам не нужно было вступать на тех условиях. Но поскольку ЕС уже сейчас настолько развалился, то, я думаю, что его нужно всем вместе удерживать, чтобы от него осталось хоть что-то хорошее. Это удивительно слышать от евроскептика, но разрушать ЕС не нужно.

- А что это – что-то хорошее?

- Например, система торговых связей. Конечно, свободное передвижение людей, свободное движение социального страхования.

Плохо – это свободное движение капитала, поскольку капитал создает неравенство. Капитал идет туда, где лучше, а мы хотим, чтобы он шел туда, где хуже. Вместо свободного движения капитала должно быть направленное движение капитала.

Проблема в том, что сегодняшняя организация ЕС, особенно под предводительством Европейской комиссии, не решает ни одну проблему, а является источником проблем. Отсюда исходит эта ерунда: беженцы, финансовая нестабильность и все другие вещи.

- Беженцы, по-вашему, это – ерунда?

- Я неправильно выразился. С позиции европейской цивилизации, беженцы – это глобальная катастрофа. Это означает , что когда через 500 лет в школьных учебниках будут говорить о начале угасания европейской цивилизации, это время будут вспоминать так же, как вспоминают гунна Аттилу, который пошел на Римскую империю. Это было небольшое движение, но его последствия огромны.

Вопрос не в количестве людей. Вопрос в том, что эти люди не пришли искать убежища, они пришли с целью принести свою культуру и умереть за это. Мы сами мягкие и принимаем эту культуру. Мы производим переоценку ценностей и делаем допустимыми вещи, которые совершенно непонятны.

Я бы сказал, что это большое тектоническое движение в истории Европы, последствия которых можно будет правильно оценить через 500 лет. Гарантированно, что Европы в том виде, какой она была десять лет назад, не будет.

- Если вы сейчас идете в Европарламент, то в какую фракцию?

- В плане фракции в наследство мне останется ALDE (Европейский союз демократов и либералов – ред.). С ними нужно учесть пару вещей. Нынешний ALDE – это тот, кто голосовал против Сийма Калласа. О нынешнем ALDE и Кая Каллас говорила, что их руководство – это руководство кулуаров, у которого идеалов нет. Я этих людей не знаю, но эти два факта меня тревожат.

Меня тревожит и то обстоятельство, что из ALDE звучали аморальные политические заявления. Например, это предложение по сути выкупить внешнюю политику Венгрии, было сказано, что если Венгрия не сделает одного и другого, то денег она не получит.

Полякам угрожали, что у них отнимут право голоса в совете ЕС, что с объективной точки зрения представляет собой коллективную агрессию. В отношении всех стран Вышеградской группы поступили плохо.

Но я нашел своих старых друзей из числа евроскептиков и понял, что в ALDE есть как минимум три нормальных человека. Когда 5 сентября я уеду, то могу у двух-трех человек спросить, что мне теперь делать.

- В принципе ведь и о Партии реформ можно сказать, что взгляды ее членов различаются, но все же там нормальные люди.

- Я приеду в Брюссель и увижу совершенно  чужих людей, о которых я ничего не знаю. Я в состоянии реагировать. Мой срок в действительности очень маленький, и мне неоднократно было сказано: ты едешь туда на такой короткий срок, что не успеешь там ничего сделать. Это правда!

Но есть одна принципиальная вещь: я первый в истории Эстонской Республике – и надеюсь, что не последний – евроскептик, который получит должность в ЕС. В этом смысле я должен занять какую-то позицию. Может быть, самым важным фактом был бы такой посыл, что и у евроскептиков может быть свой голос и свой представитель.

- Это хорошая и удобная позиция - отделиться от других политиков. Или все же есть такие идеи, за которые вы готовы умереть?

- Таких идей, во имя которых я готов умереть, осталось очень мало. Одна из них – идея Эстонии и свободы Эстонии. Я хотел бы напомнить, что концепцию декларации независимости Эстонии написал я. Я был в числе трех-четырех человек, которые аннулировали тайный протокол Пакта Молотова-Риббентрова в Москве. Я был в числе тех, кто сказал, что подоходный налог предприятий нужно отменить и так далее.

Просто евроскептицизм базируется на том, что то, как Эстонии в 2001-2002 годах шла по направлению к ЕС, в плане условий было очень плохо. Шли с лозунгом. Никого не спросили, что мы выиграем и что при этом потеряем. Единственным правильным лозунгом в то время считался тот, что мы идем в Европу, потому что там нам дадут поганое бабло.

- И дали ведь.

- Согласен. Но разве это национальная идея? Это то, что написал Андрус Кивиряхк в своем «Гуменщике»: ты бы ел и дерьмо, если бы оно было бесплатным.

То же повторяет и  Хенрик Хололей (генеральный директор Генерального директората по мобильности и транспорту Европейской комиссии). Он говорит, что если не мы не будем строить Rail Baltic, то не получим и денег. Уже в 2001-2002 годах в обществе Эстонии были те, кому действовала на нервы эта сырая калькуляция, меркантильность и так далее - без размышлений о том, что это с собой принесет.

В 2002 году мы создали объединение по высмеиванию Тоомаса Хендрика Ильвеса. Это объединение называлось «Исследовательский центр Свободная Европа», который находился при Академии Nord, проректором которой я был. В совет входили я, Ивар Райг и Март Хельме, а председателем правления был Мартин Хельме. Мы занимались анализом того, какие последствия для нас будет иметь вступление в ЕС.

Евроскептицизм – это не противление Европе, это – критическое отношение к ЕС. Мы были за вступление, но считали, что условия нужно было обговаривать. А этого не сделали. Многие проблемы, которые мы тогда предвидели, возникли. К счастью, не настолько ужасные, как мы опасались.

- Планируете ли вы баллотироваться на предстоящих весной выборах в Рийгикогу?

- Да, конечно.

- И если вас выберут, то вернетесь в Эстонию?

- Естественно.

- Послушайте, но вы же просто едете на полугодовую экскурсию.

- Я бы использовал выражение «учебно-ознакомительная поездка». Дело в том, что я прояснил для себя, что это за система, Европа, и как она работает. Но я хотел бы немного посмотреть на это изнутри, чтобы заниматься проблемами, которые действительно важны.

Для меня проблема номер один – это Центральная и Южная Эстония, то есть то, что я называю «Проект Лийвамаа». Что делать с Эстонией, когда это не Таллинн и не Харьюмаа? Я хочу узнать, есть ли в Европе средства, люди и возможности, с которыми можно изменить эту ситуацию. Доминирование Таллинна означает вымирание Центральной и Южной Эстонии.

- По чьим спискам вы будете баллотироваться в парламент? Вы сказали о семье Хельме – вы не хотели бы слиться с ними?

- Меня очень устраивает Партия реформ. Вы просто очень мало внимания обратили на то, что евроскептиков в Партии реформ как минимум половина.

- Назовите их.

- Я бы использовал выражение Трампа: мы – молчаливое большинство. Эстонец по своему характеру скептически натроен по отношению ко всему. Мои избиратели, от первого до последнего, знают, что я – евроскептик.

- То есть, EKRE вас не интересует.

- Конечно, интересует. EKRE интересна, если посмотреть на то, что происходит в мире: идет new wave  (новая волна – ред.), эквивалентом которой в музыке является progerock. Вышеградские страны, Трамп, AfD, Движение пяти звезд – повсюду возникают новые движения, и EKRE в их числе. Я не знаю, что это даст нам завтра, но мы знаем, что они придут, останутся и внесут значительные изменения. Это – факт, нравится нам это или нет.

- У вас во многом совпадающие с ними взгляды. Не хотелось бы баллотироваться вместе с ними?

- Совпадающие. Но мои взгляды намного больше совпадают с Партией реформ. Основное место расхождения с EKRE находится в экономической политике. Оно у них во многом сконцентрировано на стране и народе.

Я поддерживаю то, что экономика должна быть свободной. Это очень принципиальное место. Тут я предъявляю претензию как EKRE, так и ЕС: любые рыночные ограничения и протекционизм делают людей беднее.

- Это было четыре года назад, когда ваш однопартиец несколько раз менял решение: идти в Европарламент или нет. В действительности вы уже подали спикеру парламента Эйки Нестору заявление об отставке, и вам повезло, что он не дал ему официального хода. Когда поедете в Брюссель, будете нормально общаться в Паэтом?

- Я всегда с ним хорошо общался в том смысле, что каждый раз, когда мы с ним где-то видимся, всегда здороваемся. (Говорит это очень медленно с многозначительной усмешкой – Й.В.)

- Тогда вы сказали, что мечтали попасть в Брюссель. Теперь мечта сбывается.

- Скажу как человек верующий: Господь все делает правильно. Если бы я в тот раз поехал, я бы лишился многого в личной и академической жизни, чем я сегодня могу гордиться. Начиная с того, что у меня чудесная христианская семья и у меня есть время начать заниматься теологией. Заканчивая тем, что благодаря этому я закончил свою последнюю серьезную научную исследовательскую работу, которую представил на Кипре. Может быть, это вообще лучшая работа, которую я написал в своей жизни, и она посвящена визуальной семиотике.

- То есть, в Брюссель вы едете в своей лучшей форме.

- Да. Но не в лучшей форме в смысле ЕС, поскольку за ним я не следил. Да, все пируэты Паэта в психологическом смысле были для меня очень сильным шоком. Результатом стало то, что я определил для себя: больше никакого ЕС, пусть Паэт делает что хочет. Я развернулся и принялся за брошенную на середине научную работу, проводил время с семьей.

Отходил от этого недели и месяцы, поскольку о ЕС мечтал лет 15-20. Зная, что я один из лучших, поскольку я преподавал тему ЕС в американских университетах. Я был бы очень хорошим депутатом. Но, видите, как вышло.

Половина моей брюссельской работы уже сделана, 50 ее процентов - это интервью.