Новый шеф-драматург Русского театра: я не верю в то, что искусство может изменить человека

Ярослава Пулинович – российский драматург, работающая теперь в Русском театре Эстонии. Фото: архив Ярославы Пулинович

Екатеринбурженка Ярослава Пулинович, драматург и звезда российской «новой драмы», переехала в Эстонию вместе с мужем, писателем Романом Сенчиным, чтобы стать шеф-драматургом Русского театра.

«Театр существует, чтобы призывать человека к сочувствию и милосердию к кому угодно: банкиру, гею, наркоману, бомжу, старой деве-учительнице, президенту, матери пятерых детей, солдату». Эти слова – кредо Ярославы. Она надеется сломать стереотип неприятия современной драматургии – и, пожив какое-то время в Таллинне, глубже понять не только Эстонию, но и Россию.

Завязка: «Мы собрались и поехали»

– Как Русский театр Эстонии появился в вашей жизни?

– Я жила в Екатеринбурге, у меня все было хорошо: пьесы ставятся, о переезде за границу я и не думала... Вдруг мне звонит Филипп Лось и предлагает поехать в Эстонию – поработать шеф-драматургом. Я сначала сильно удивилась, подумала, что это безумие. Потом мы обсудили это с мужем, и Роман сказал: а что мы теряем? В случае чего вернемся, а опыт – очень интересный. Мы оба бывали в Эстонии, я много общалась с Мяртом Меосом, один из фильмов по моим сценариям – «Я не вернусь» – снял Ильмар Рааг... Я представила себе Таллинн, поняла, что это будет любопытно. Мы собрались и поехали.

– Официальное название вашей должности – шеф-драматург. Каков ваш круг обязанностей?

– Отчасти я буду исполнять обязанности завлита – писать тексты для программок и афиш, читать пьесы, которые нам присылают. Скоро театр проведет лабораторию «Портрет времени» - мы с коллегами отбирали для нее пьесы. Другая часть работы – помогать режиссерам. Они часто берут прозаический текст и импровизируют в процессе репетиций, порой вообще не представляя, как должен быть устроен текст с драматургической точки зрения, какая у него должна быть структура... К нам вот-вот приедет Ирина Кондрашова, режиссер новогоднего спектакля, у нее есть инсценировка, я помогу ей с текстом для спектакля.

– Вы думаете о том, какой должна быть структура, когда пишете сами? Считается, что авторы чаще опираются на вдохновение...

– Когда тебя прет, ты, конечно, не думаешь о структуре, но это не значит, что в твоей пьесе ее нет. Драматургия – вещь достаточно точная, всегда есть некая конструкция, в которую укладывается текст. Любой драматург, который имеет опыт, знает, как строится пьеса: завязка, кульминация, развязка... Хотя, конечно, есть авторы, которые ничего не знают о структуре или ломают ее. И их пьесы все равно интересны.

– В этом сезоне Русский театр планирует постановку по вашей пьесе. Это будет новая пьеса?

– Нет, это уже написанная пьеса «Хор Харона», ее будет ставить очень талантливый режиссер Артем Гареев...

– ...Режиссер «Врага», «Бреда вдвоем», спектакля к столетию Эстонской Республики. Вы видели его спектакли – и другие постановки Русского театра?

– Пока очень мало. Посмотрела «Пять вечеров» – совершенно потрясающий актерский ансамбль, сразу понимаешь, какой в театре уровень профессионализма. Еще видела «Русские сны» Филиппа Лося – там тоже отличные актерские работы, но и серьезная тема, обращение к современности. С большим интересом посмотрела «Будет / Не будет» Артема Гареева. Это авангардное искусство, зрители голосуют за то, как будет развиваться сюжет, какой будет Эстония в будущем. Мне очень хотелось, чтобы они проголосовали за мононациональное государство, но, увы, когда я сидела в зале, этого не случилось.

– К слову об Эстонии: шеф-драматург Русского театра должен в своей работе учитывать местную специфику?

– Да, конечно, и я пока настолько хорошо Эстонию не знаю. Тут есть вот какой важный для меня момент: долго живя в другой стране, начинаешь лучше понимать свою. Я как-то три с половиной месяца жила в Америке – и написала фарсовую пьесу «Тот самый день», которая высмеивала нашу российскую действительность. Мне говорили, что эту пьесу в России не поставят, но вышло по-другому: сначала ее поставили в Воронеже, а сейчас готовится постановка в Школе современной пьесы... Я поняла тогда, что такую пьесу я могла написать только в Америке. Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии. За границей я лучше прочувствовала абсурд нашей реальности. Я очень надеюсь, что с Эстонией выйдет похоже – и что, с другой стороны, я пойму особенности местной жизни, менталитета русскоязычного населения и эстонцев.

Кульминация: «Театр не должен быть мертвым»

– Вы пишете современные пьесы – что логично для драматурга, ставшего лауреатом премии «Голос поколения». Как показывает история, «новая драма» близка далеко не всем зрителям нашего театра...

– Когда начинают говорить, мол, ваша «новая драма» – это чернуха, порнуха и так далее, я всегда спрашиваю: а что вы читали из «новой драмы»? Чаще всего выясняется, что ничего, что где-то услышали. Между тем, современная драматургия – это очень разные, зачастую полярные темы и авторы. Да, какая-то часть пьес рассказывает о жизни маргинальных слоев населения, и там есть обсценная лексика, но множество пьес – совершенно о другом: о - не знаю - бизнесменах, городских жителях, бабушках... В этом потоке можно выбрать пьесы на любой вкус. Так что это немного клишированное отношение...

– Вы собираетесь этот стереотип ломать?

– Это было бы здорово. Театр – все-таки не музей. В музее картины могут висеть столетиями, а театр появился, чтобы рефлексировать на современные темы, отражать нынешние проблемы. Так было и в Древней Греции, и во времена Шекспира, и во времена Островского и Чехова... Театр не может законсервироваться, он живой, он должен расти. Можно, конечно, ребенка залакировать и поставить на подоконник, он будет красивый – но мертвый. Так и театр не должен быть мертвым. У театра должны болеть раны современности. Нельзя же так, что вот «Бесприданница», вот «Гамлет», вот «Вишневый сад», и мы играем это много лет. Театр должен обращаться к современной драматургии, должен вступать в диалог со зрителем. Чем мы живем сегодня, какие вопросы Богу задаем?..

– Всё верно, но, возвращаясь к вопросу об Эстонии: Чехов писал «Вишневый сад» о России и для России, а вы местную жизнь все-таки не знаете.

– Я могу ошибаться, но мне представляется, что у местного русскоязычного населения есть, конечно, сугубо местные проблемы, но в целом оно вписано в общекультурный российский контекст.

– Часть наших политиков считает, что мы должны быть как раз эстонцами. Есть и культурный аспект: как мне видится, те же «Русские сны», очень острый спектакль о России, не слишком актуален в Эстонии...

– Может быть. Пока я не в теме. И все-таки, я думаю, для русских эстонцев... или как вы себя называете?..

– Эстонские русские.

– Для эстонских русских, наверное, не так важно, какой закон принял Путин, но все равно эти люди существуют в русском культурном контексте: сюда приглашаются российские писатели, здесь продается современная русская литература, всё это востребовано. Местному зрителю наверняка будет интересно познакомиться с современной российской драматургией. Я уже говорила о театральной лаборатории «Портрет времени», она пройдет в начале октября – свои пьесы представят десять русскоязычных авторов, которые не живут в России. Это авторы с Украины, из Белоруссии, Литвы, Израиля, Финляндии...

– Эстонии?

– К сожалению, присланные на конкурс пьесы местных авторов... они симпатичные, но авторам еще стоит над ними поработать. Так вот, все десять авторов живут вне России. Но в их пьесах есть темы, общие для всех нас.

Развязка: «А потом пазл складывается»

– Вы окончили Екатеринбургский государственный театральный институт, отделение драматургии Николая Коляды – человека, в театральной среде России легендарного. Как на вас повлиял Николай Владимирович?

– Если бы я к нему не поступила, мне бы и голову никогда не пришло, что я драматург. Тут был элемент случайности. Когда я приехала поступать, я мнила себя великой актрисой, думала, я покажусь приемной комиссии, они все от моей неземной красоты и таланта упадут, а через два года – уже Голливуд и «Оскар»... (Смеется.) Я читала стихи и прозу, в том числе свои стихи и отрывки из своей прозы. Мастер, набиравший курс, спросил: «Чьи это тексты?» Я, закатывая глаза, сказала: «Мои». Он сказал: «Я тебя не возьму на свой курс, но попробуй поступить к Коляде. Актриса из тебя не очень, а тексты твои мне понравились». И я, плача от ощущения собственной ничтожности, поступила к Коляде.

Вот так определилась моя судьба. Когда все люди на курсе пишут пьесы, тебе ничего не остается, кроме как тоже написать пьесу. Я написала, пьеса была очень плохая, о революционерах, очень пафосная, весь курс лежал от смеха, когда ее читали. Коляда смеялся тоже, но сказал: «В этом что-то есть, пиши дальше». Я сочинила вторую пьесу, третью – и ее у меня купили как основу для киносценария. Мне было 17 лет, договор за меня подписали родители...

Николай Владимирович – великий человек, он потрясающий драматург и режиссер, и еще – прекрасный учитель. Это очень редкий дар на самом деле. Коляда – театральный подвижник, он объединил вокруг себя множество наших мальчишек и девчонок, которые без него торговали бы в ларьках – или грабили бы эти ларьки. А он привел их в театр, и они стали драматургами и режиссерами. Он умеет в обычных ребятах находить искру, заставляет поверить в себя, подтягиваться...

– Как появляются ваши пьесы? Что вы должны делать, грубо говоря, чтобы у вас появилась идея: много общаться, ездить, читать, думать?..

– Очень по-разному. Я говорю о критической точке: я о чем-то думаю, что-то во мне бродит, а потом пазл складывается. Последняя пьеса родилась так: мы ехали в машине по хакасским степям, и мне рассказали историю о парне, который был рокером, потом депутатом, потом монахом, а сейчас живет в степях и стал шаманом. Я подумала: гениальная история – и пазл сложился.

– Вы мыслите себя как инженера человеческих душ? Театр – это ведь всегда трибуна, а пьесы – всегда в том числе о социальных проблемах...

– Я не верю в то, что искусство может изменить человека, что оно воспитывает. Если человек живет в определенных обстоятельствах, если его учат жить по каким-то правилам, никакая книга не убережет его от неправильного поступка. Многие диктаторы много чего читали, Гитлер не был, скажем прямо, неучем, но это никого не спасло, увы.

– А зачем тогда искусство?

– В Баварии очень много лет проводили эксперимент: ученые опрашивали людей, которые ходят в театр и не ходят в театр. Выяснилось, что те и другие ничем не различаются, кроме одного: у тех, кто ходит в театр, сильнее развита эмпатия. Театр дает способность к сопереживанию. Человек подключается к спектаклю, сопереживает героям – и включается эмпатия. Так что я надеюсь, что театр и хорошие книги делают нас чуть милосерднее.