- У вас не возникало мысли вернуться в эту профессию?
- Еще нет. Я, естественно, держу это как запасной план, когда стану чуть старше и еще больше устану, но сейчас чувствую, что могу еще чему-то научиться и внести определенный вклад в экстренную медицину. Пока что нельзя сказать, что я очень стар и уже не справляюсь.
- Что должно измениться, чтобы в ЭМО стало возможно работать хорошо?
- Основная проблема в том, что пациенты ищут не то лечение не в том месте. Неправильно заставлять высококвалифицированных специалистов делать работу, которая им не подходит. Если, например, инженер работает уборщиком, то вряд ли он охотно этим занимается. Так и с врачом, который учился работать со специфическими пациентами и тяжело больными людьми.
Мы справимся и с легкими заболеваниями, но я не думаю, что именно для этого я пять лет учился в резидентуре. И что хуже всего, от этого страдают тяжело больные люди. Заниматься в промежутках между приемом тяжелобольных легкими травмами и заболеваниями - в плане нагрузки очень утомляет.
Если мы с командой час или полтора выполняли трудную работу, а потом идем к пациенту, у которого нет никакого тяжелого заболевания, но он был вынужден долго ждать приема, мне говорят, мол, чего вы копаетесь. А это утомляет морально.
Ни один врач ничего не имеет против того, чтобы заниматься реанимацией или больным с инсультом мозга или кардиологией. Но пациенты, которые обращаются в ЭМО проблемами «у меня три недели спина болит, но обезболивающего я не принимал», «у меня два дня ломит суставы, температуры нет, к семейному врачу не ходил и не собираюсь», первоочередными не являются. Эти жалобы еще имеют отношение к болезням, но приходят и такие люди, которые говорят: «Я долго ходил, и теперь у меня мозоль».