На пороге политкорректной цивилизации уже толпятся варвары

Король Лир (Лембит Петерсон) над телом убитой Корделии. Фото: Крис Моор

Король приветственно машет рукой с самолетного трапа, исчезает и чуть погодя выходит из лифта в VIP-зал международного аэропорта, чтобы здесь, не тратя время даром, разделить Британию между дочерьми.

В начале 90-х Эльмо Нюганен ставил «В горах мое сердце» Уильяма Сарояна с эстонскими и русскими актерами. Бродячего артиста, который в спектакле читает монолог Короля Лира, играл Кальё Кийск. 

- Вы никогда не думали о том, чтобы сыграть Лира по-настоящему? – спросил тогда я.

- После Юри Ярвета долгое-долгое время на это не решится ни один эстонский актер. 

***

15 лет назад Прийт Педаяс поставил «Короля Лира» в Эстонском театре драмы. Табу на заглавную роль после Ярвета было обойдено; Лира сыграла Grand Old Lady эстонской сцены Ита Эвер. Королеву – по воле режиссера (в наши дни) и по государственным соображениям (в древней Британии) велено было считать королем.

Через 48 лет после выхода на экран фильма Григория Козинцева создатель и руководитель THEATRUM Лембит Петерсон сыграл Лира в камерном – и вместе с тем дающим простор для поразительных художественных решений – обновленном пространстве THEATRUM. Он давно мечтал об этой роли. Российский режиссер Владимир Байчер давно мечтал поставить эту трагедию. Мечтания счастливо совпали.

Третьим в этом содружестве стал художник Владимир Аншон. Повторю то, что говорил уже не раз: Аншон всегда – сценограф-соавтор, полноправный создатель спектакля. Выстроенное им пространство поддерживает и развивает замысел постановщика.

Игра

Сцена раздела королевства – игра, задуманная Лиром. Его театр (марионеток?).

Руки Лира, лежащие на рукояти трости, дрожат. Он не просто постарел. Одряхлел. Удерживать государство в таких руках – непосильная задача. Устал быть лидером. Решил поделиться властью.

Но король лукавит. Какой диктатор (а сыгранный Петерсоном капризный и самовлюбленный в первом акте Лир конечно же из того теста, из которого лепят диктаторов) добровольно уйдет в отставку? Лир обожает помпу и ритуал, и неясно, насколько искренне его желание уйти на покой.

Старик так и не понял, что в этом театре марионеток он только мнимый автор сценария и постановщик, а на самом деле такая же лишенная свободы воли кукла, как все.

В задуманной им постановке он только формально откажется от власти (но не от короны – статус тот же, ответственности меньше), поселится у любимой дочери Корделии, а так как выдает ее замуж за иностранца, ясно, что позволять распоряжаться в своей стране какому-то французу или бургундцу он не собирается. Муж Корделии станет таким же статистом, как остальные зятья. Просто к этому статисту «кукловод» будет благосклонен больше, чем к остальным.

Весь этот театр марионеток он затеял ради Корделии, чтобы устроить ей триумф и с пышностью выдать замуж. Сестры – актрисы второго плана, их мужья для него – всего статисты. Да и Гонерилья (Лийна Ольмару) и Регана (Аннели Туулик) своих мужей в грош не ставят. В чем мы убедимся в третьем акте, когда эти истомившиеся по страстной мужской ласке самки будут наперебой бесстыдно предлагать себя Эдмунду (Мариус Петерсон).

Мужья в самом деле плохонькие. Олбэни (Андри Лууп) в первом акте нерешительный подкаблучник. Корнуолл (Март Аас) – мелкий человечишка, серая личность. Садистски вырвав глаза несчастному Глостеру (Сулев Теппарт), он возьмет реванш за годы унижений, когда в собственном (на самом деле – полученном в качестве приданого Реганы) герцогстве не был хозяином.

Прелестная режиссерская метафора. «Подайте карту», - приказывает король. И из футляра высыпает в подставленное блюдо землю (она символизирует всю британскую землю), а затем любовно делит ее на три кучки, выравнивает, втыкает в каждую по перстню. Торжественный церемониал для Лира – всего лишь игра в куличики.

Лиру неважно, что сестры, говоря о любви к отцу, отчаянно фальшивят. И пересаливают по части пафоса. Так даже лучше: две плохие, нелюбимые куклы, которых он тоже не обидит (король справедлив и даже не очень строг). И третья, любимая, искренняя, Корделия (Лаура Петерсон), дева-воительница, коротко стриженная «под пажа», как Жанна д'Apк.

Но тут облом. Рушится миропорядок. И вся любовно собранная и накрытая брезентом с надписью «Национальный фонд короля Лира» бутафория, все эти мечи, щиты, парча и меха – не нужны.

Проклятая отцом, Корделия бросается в объятия к жениху, королю французскому (Неэро Урке) целует взасос. Явно нелюбимый, он – та соломинка, за которую хватается утопающая, а потом Корделия бьется в истерике, и француз буквально волочит ее по полу – прочь отсюда, в милую Францию!

Игра закончилась. Но старик так и не понял, что в этом театре марионеток он только мнимый автор сценария и постановщик, а на самом деле такая же лишенная свободы воли кукла, как все.

Вне игры

Лиру предстоит на своей шкуре почувствовать банальную истину: те, кто пресмыкались перед тобой, пока ты был у власти, теперь с радостью вытирают о тебя ноги.

Окружение короля меняется. С ним остаются только грузный, такой мешковатый в красном генеральском мундире и такой естественный в одежде странника, может быть, и туповатый, но верный старый служака Кент (Тийт Альте) и Шут (Тармо Сонг).

Теперь история Лира – road movie. В конце должна забрезжить истина. Байчер очень точно уловил и воплотил мысль Шекспира: к истине идут сам автор (авторы!) и зрители, а герой ушибается и падает на поворотах, сбивает босые ноги в кровь и…ничего не понимает до самой последней минуты своей жизни. В «Короле Лире» Шекспир взошел на вершину своего творчества и уже не питал никаких иллюзий. Гамлету выпало жить в вывихнутом веке; время Лира – уже не вывих, а полный распад.

Байчер и Петерсон избегают пафоса, громоподобных монологов и оглушительного грохота в сцене грозы. Молнии пробегают по черноте неба, и где-то вдалеке едва слышны раскаты грома. Настоящая буря - в душе героя.

Сцена из "Короля Лира". Фото: Крис Моор

Лир у Петерсона – не титаническая личность (время титанов безвозвратно кануло). Он всего лишь старый усталый человек, уходящий в безумие, потому что ему невыносимо жить в мире лжи и распада – и он выстраивает свой собственный мир, в котором ему комфортно. Где можно все еще чувствовать себя королем и вершить воображаемый суд над воображаемыми дочерьми.

Лир - символ нашей цивилизации, которая одряхлела, существует в иллюзорном политкорректном мире и не задумывается, что на пороге – варвары.

Но если масштаб каждой личности довольно скромен, то сама трагедия разворачивается во всей грандиозности масштаба, заданного Шекспиром и воплощенного Байчером, Петерсоном и Аншоном.

Петерсон поразительно точно проживает и делает зримым все, происходящее в душе героя. Камерное пространство создает почти кинематографические крупные планы. В сцене бури я встретился глазами с Лиром и поразился: его взгляд постепенно становился безумным. Петерсон, актер, с поразительным мастерством воплощающий все, что творится в душе его героя, медленно погружал короля в безумие. Лир бежал туда, как мы стараемся убежать от проблем, решить которые не в силах.

Венок, который Лир сплел и надел на голову вместо короны, напомнил терновый венец Христа. Только Лир свой путь на Голгофу проходит, не осознавая всей гибельности этой дороги скорби.

Время и место

Режиссер и сценограф создали плавающий хронотоп. Первое действие - сегодняшняя Европа: фраки и мундиры на мужчинах, вечерние платья на Гонерилье и Регане.  Лишенный королевства Лир отправляется в дорогу в парчовой мантии и тюрбане – так может выглядеть и восточный эмир, и итальянский князь эпохи Ренессанса, хотя бы Лоренцо Медичи Великолепный. Потом Лир теряет и эти остатки величия. Из короля – в странствующие аристократы, из аристократа – в бомжи.

Аншон блестяще использует всю фактуру сценического пространства. От средневековой стены, в нише которой будет прятаться от ветра и холода Эдгар (Кристьян Юкскюла), выдающий себя за нищего и сумасшедшего Бедного Тома. До современных механизмов – лифта и небольшого мачтового подъемника, на вершине которого укреплена корона. А в центре – многогранник в красных и черных тонах, мир крови и тьмы, в который, как в клетку, уходит в поисках защиты от свалившихся бед Лир.

А все, что вокруг, вновь и вновь напоминает: время титанических личностей прошло. И Эдмунд – не демон зла, а обыкновенный, но очень талантливый прохвост, великолепно умеющий держать нос по ветру. И Эдгар – не роковой мститель, ударом меча восстановивший справедливость, а просто хороший честный парень.

Два брата сыграны Мариусом Петерсоном и Кристьяном Юкскюла с безукоризненной точностью!

Близится сражение. Корделия с балкона держит речь перед войском, стоящий за ее спиной человек переводит ее слова на французский. Безупречная героиня пришла за справедливостью во главе чужих солдат – и Шекспир никак не мог допустить, чтобы она победила.

…Действие сдвигается на восток (Ближний?). На воинах – камуфляж песочного цвета и «арафатки». Что стоит за этим режиссерским ходом? Пусть решает каждый. Для меня в этот момент Лир - символ нашей цивилизации, которая одряхлела, существует в иллюзорном политкорректном мире и не задумывается, что на пороге – варвары.  Трудно отрицать, что Шекспир вкладывал в пьесу и это тоже. Он знал, что живет в жестоком мире; расцвет Ренессанса был позади, и совсем немного оставалось до варварски беспощадной войны за веру. Той самой Тридцатилетней, которая началась через пять лет после смерти стратфордского барда и принесла Европе небывалое еще опустошение и одичание. Сегодня призрак новой битвы во имя религии уже на пороге, и исходит он оттуда, где фанатичные борцы за веру накрывают головы «арафатками».

Из XXI века – в Средневековье. Вот в каком направлении смещается мессидж великолепной и многослойной постановки.

В батальной сцене пафосная декламация, которая была изгнана из спектакля после раздела страны, возвращается. Но теперь роль кукловода примеряет на себя Олбэни. Как ловко он избавляется от всех, кто стоит на пути, и как меняется его манера держаться! Герой Андри Луупа сбрасывает овечью шкуру, превращается в волка среди волков – и тут же надевает новую маску: справедливого правителя.

(Мне кажется, что тут недостает лишь одного штриха. Как хочется, чтобы в финале Олбэни вознесся на подъемнике к короне. К вершине власти).

Время от времени на балконе появляется безмолвная женская фигура. В программке она названа Дух королевы. Покойная жена Лира из небытия наблюдает за трагическими извивами рока. А в финале, когда вся погибшая семья Лира соединяется в лифте, Дух королевы – с ними. А если этот образ – Родина-Мать, которая, скорбя, смотрит, как гибнет все, что ей дорого, и не в силах вмешаться? Механизм разрушения запущен, и его не остановить. Слишком поздно.

Слова Эдгара, которыми завершается трагедия, в разных русских переводах звучат по-разному.

У Бориса Пастернака:

Какой тоской душа ни сражена,

Быть твердым заставляют времена.

Последуем примеру этой тени

И в долголетьи и в долготерпеньи.

У Осия Сороки:

Нас давит горе. Скорбных слез ручей

Взамен степенных траурных речей.

Король наш принял муку. Так жестоко

Нам не страдать и не прожить нам столько.

У Григория Кружкова (самый новый перевод):

Чем гнет худых времен невыносимей,

Тем строже долг – не гнуться перед ними.

Отцам пришлось трудней, чем молодым;

В сравненье с ними наше горе – дым.

В оригинале последняя фраза такова: we that are young / Shall never see so much, nor live so long.

Мы, молодые, не увидим столько и не проживем столько.

На репетициях Байчер держал перед собой английский текст и три русских перевода, а над эстонским работал с помощью переводчика. Кажется, что для него ближе всего к истине был перевод Кружкова. Гнет худых времен становится все тяжелее; великая трагедия заставляет осознать это – и выстоять. Если сумеем.