/nginx/o/2018/11/27/11607238t1h345f.jpg)
В нынешний состав парламента входят 70 мужчин и 31 женщина. В действительности, по результатам выборов, в Рийгикогу были избраны 79 мужчин и 22 женщины. Если учесть реальное разделение по половому признаку в нашем обществе, то равной представленностью было бы 48 мужчин и 53 женщины. Весьма серьезная разница, не так ли? - задался в Postimees вопросом Матс Куускемаа.
Слыша словосочетание «гендерная квота» я чувствую себя так, будто оказался на корриде, по ошибке одевшись во все красное. Но вместо возбужденных споров о гендерных квотах, лучше задать себе вопрос: что в эстонской политике было бы иначе, если бы гендерная сбалансированность оказалась противоположной, и в расположенном на Тоомпеа розовом здании работали 70 женщин-парламентариев? Неужели причина, по которой в Рийгикогу выбирают так мало женщин, заключается в шовинизме эстонцев, а не кроется в чем-то еще?
А вы, читатель, помните какое-нибудь обсуждение в СМИ на тему, сколько стоил костюм какого-нибудь мужчины-политика, почему он надел галстук именно такого цвета или взял с собой на рабочее мероприятие младенца?
Может быть, я что-то пропустил, но должен признать, что я такого не помню.
Имеющиеся в эстонском обществе двойные стандарты отдают явное предпочтение политикам-мужчинам. Если тебе не нужно объяснять народу, почему ты купил такую дорогую сумочку и никто не поставит тебе на вид, что ты постоянно ходишь в одном и том же костюме, то вместо украшения общественного пространства чуть больше энергии ты сможешь тратить, например, на передачу основных политических посланий.
О низком рейтинге кандидата в премьер-министры женского пола говорят, что многие предпочитают в качестве премьера мужчину как символ отца. И нет разницы, что вообще эта самая женщина как политик по своим рейтингам обходит добрую половину политиков-мужчин. Такое отношение имеет место, и в итоге народ явно решает, что в первую очередь она явно все-таки женщина, и не важно, кто лучше донес до народа свои послания.
В нашей стране, где средняя продолжительность жизни у мужчин на 8,69 года меньше, чем у женщин, темы здоровья, семьи и других социальных вещей, считаются так называемыми мягкими темами, то есть больше подходящими для женщин. Было бы совершенно неверно полагать, что чьи-то взгляды зависят от половой принадлежности, но некоторые результаты исследований показывают, что женщины меньше подвержены коррупции, а также, что при участии женщин проще достичь действующего мирного процесса. Большая часть стран, в парламентах которых имеется большая представленность женщин (Исландия, Швеция, Мексика, Финляндия, Норвегия) входят в число мировых лидеров по уровню человеческого развития, демократической ситуации и низкой коррупции.
Недавно у меня была возможность попросить одного депутата парламента высказать свое мнение о том, почему его партия и ее предшественницы за всю историю своего существования назначали на должность министров всего двух женщин (в составе восьми правительств при этом министрами от этой партии побывали 66 мужчин).
В ответ мне было сказано, что само по себе неправильным является уже такое мышление, когда задается вопрос: министр – мужчина или женщина? Перемены, естественно, должны произойти, но один - в прошлом ведущий - политик Эстонии женского пола когда-то сказал ему, чтобы он оповестил ее, если гендерные квоты когда-то будут введены. После этого она больше не будет баллотироваться, поскольку не хочет себя так унижать.
Гендерные квоты, то есть практику, в рамках которой партии составляли избирательные списки, чередуя "мужчина-женщина-мужчина", а в отсутствие достаточного количества кандидатов-женщин, придерживаясь этой очередности хотя бы в верхней части списка, испытали в Северных странах в начале 1980-х годов. В пользу гендерных квот говорит приведенная политологом Пиппой Норрис тенденция: существует взаимосвязь между долей оказавшихся избранными кандидатами-женщинами и долей кандидатов-женщин, представленных в избирательном списке. Другими словами, если женщин нет в избирательном списке (или в его начале), нет возможности и выбрать их в парламент.
В исследовании Европейской комиссии от 2008 года выведена контрастная ситуация: в Эстонии (доля женщин в Рийгикогу составляет 20,8 процента, а во время предшествовавших выборов 27,1 процента кандидатов составляли женщины) и в Швеции (доля женщин в парламенте составляет 46,6 процента, а на выборах женщин-кандидатов было 43 процента).
Таким образом, за то, что мы последовательно выбираем в Рийгикогу лишь пятую часть женщин, отвечают центральные конторы партий, на которые не оказывалось достаточного давления для поиска и включения в избирательные списки кандидатов-женщин. Сомневающиеся могут сравнить результаты выборов в Европарламент в Эстонии, где учитываются только результаты, а не место в избирательном списке. В прошлый раз мы выбрали туда трех мужчин и трех женщин, а в предыдущие разы – четырех и двух (значительно больше, чем постоянная одна пятая женщин в Рийгикогу).
Так что же произошло бы в политике Эстонии, если бы в парламенте оказались 70 женщин и 31 мужчина? Трудно сказать. Явно ничего выдающегося? Но со временем участие женщин в политике изменилось бы – упростилось. В случае падения рейтинга им перестали бы вменять в вину неправильный пол. Ясно, что и разговоры на «мягкие» темы стали бы более обычными, а политикам-женщинам стало бы проще получить портфель, например, в области обороны или внутренней безопасности. Может быть, Рийгикогу стал бы более дружественным по отношению к родителям, а в детскую комнату парламента наняли бы воспитателя.
В любом случае, о равноправии говорят, как о равных возможностях. Теоретически у женщин есть равная с мужчинами возможность участвовать в политике, но чем дальше, чем больше равноправие начинают оценивать по конечному результату, который в данном вопросе – 4:1 в пользу мужчин Эстонии.
В действительности мы могли бы поставить перед собой более крупную цель, чем просто большая доля женщин в политике и представленность в составе парламента. Компания могла бы стать более разношерстной: мужчины, женщины, старики, молодежь, эстонцы, представители национальных и прочих меньшинств, что отразило бы многогранность нашего общества.
Если государство управляется компанией одного уровня и возраста, у них может возникнуть чувство, что их собственное мнение и мнение их друзей является преобладающими в обществе. А у всех остальных возникает ощущение, что Тоомпеа – это какое-то далекое, неизвестное и непонятное место. Поэтому состав парламента, лучше отражающий общество, явно более предпочтителен.