Андалузский пес по имени «Жизель»

Спектакль «Жизель» необыкновенно сложен физически: артисты кувыркаются, извиваются в растягивающихся подвесных полупрозрачных белых мешках. Фото: Сийм Вахур

Выпускной курс Эльмо Нюганена в Театральной академии заявил о себе несколькими блестящими спектаклями. Можно сказать, что уже сформировался цельный и слаженный коллектив, молодой театр, где актеры дорожат своим голосом в хоре.

В спектакле Нюганена по пьесе Питера Барнса «Братство Божьих шутов» студенты создавали карикатуры, скоморошничали, действовали шутовскими яркими мазками, демонстрировали скорее раскрепощенность, чем достоверность, скорее броскость, чем точность, но всю неопытность и частные недочеты компенсировали страстью и азартом.

Действие пьесы английского драматурга происходит в 1347 году, когда Европу поразила эпидемия чумы. Тема «Пира во время чумы» — одна из самых привлекательных в мировой литературе. В студенческом спектакле среди чумы, трупов и зловонья возникало увешанное колокольчиками, украшенное красными шутовскими носами братство весельчаков...

Эти же весельчаки, те же студенты, сыграли летом в невероятном по выдумке и блеску спектакле по Мольеру «Проделки Скапена» в постановке Эльмо Нюганена.

Они бросались в вырытое посреди двора озеро, взбирались на стены, исчезали в одном месте площадки и тут же возникали в другом, но главное — они создали неповторимые образы-маски, образы-шутки, образы-карикатуры, исполненные площадного народного юмора и утонченно-аристократической сатиры.

Несколько дней назад в Городском театре, в круглом помещении Конной мельницы, состоялась еще одна премьера студентов — «Жизель», поставленная Александром Пепеляевым.

Разрезанный глаз
Веселый сюрреалистический спектакль отсылает нас не столько к теме классического балета и легенде, рассказанной Генрихом Гейне, сколько к молодым забавам Сальвадора Дали и Луиса Бунюэля, снявших «Андалузского пса».

Напомню, что ­эмб­лемой фильма стал разрезаемый бритвой женский глаз. У Пепеляева тоже есть ­уничто­жаемый женский глаз, но только оказывается, что это обычное куриное яйцо, которое замечательно растекается по заботливо поднесенной сковородке.

Ввиду склонности нашего зрителя к полиглотству в спектакле звучит, в основном, немецкая речь: артисты читают любовную лирику Гейне — создателя не только туманно-сказочной Жизели с ее потусторонним милосердием к ветреному ­возлюб­ленному, но и символа загадочной и губительной женственности — Лорелеи.

На Конной мельнице, как и положено, ходят по кругу кони. Кони надеты на всадников, как длинные юбки, а потому время от времени, как бы в задумчивости, кони разворачиваются на всадниках крупом вперед…

Молодые люди и девушки разыгрывают десятки вариантов любовей: любовь как похотливое преследование, любовь как жестокий бокс, любовь как видение, любовь как головокружительный полет, как безумие.

Прелесть сюрреалистических решений заключается в том, что художник предлагает нам совершенно произвольную трактовку мира и его явлений, но зато за нами оставляет право как угодно понимать его находки.

Иногда, наигравшись, артисты обращаются к зрителям и просят их ­поучаст­вовать в представлении: двум мужчинам на антресолях выпадает честь подержать лестницу, по которой спускается к партнеру на сцену одна из Жизелей.

«Ну, хватит держаться за лестницу, — кричат через мгновение зрителям артисты. — Она уже спустилась, вы больше не нужны!»

То есть о нас, зрителях, помнят и не бросают на произвол воображения.
Спектакль «Жизель» необыкновенно сложен физически: артисты корчатся, кувыркаются, извиваются в растягивающихся подвесных полупрозрачных белых мешках; взбираются по раскачивающимся лестницам, прыгают на столы. Все это в невообразимом темпе, без возможности секунду передохнуть за полтора часа.

Думаю, после таких уроков им в будущем не страшна будет ни одна роль.

Попрыгаем, поиграем
Очень трудно определить жанр представления: это не танцевальный спектакль, а скорее, движенческий, где нет установки на красоту и вообще эстетичность. Пластика говорит об ­одержимос­ти, зацикленности, ­повторяе­мости метаморфоз жестикуляции и телодвижений.

Читаемых сцен довольно мало: разве что игры с гробом — черной кружевной лодочкой, в которой Жизель устраивается поудобнее, а потом, отталкиваясь помелом, уплывает в ней, чтобы позабавиться и вернуться.

Две фразы проходят через спектакль: «А что произошло? Ничего!» и «Я хочу попросить прощения у Жизель». То ли у классического балета надо попросить прощения, чтобы не обижался, то ли у загубленной девушки, — не важно! Собственно, ведь ничего не произошло. И при этом произошло все.

Мне думается, что все три спектакля — «Братство Божьих шутов», «Проделки Скапена» и «Жизель» можно рассматривать как триптих. Триптих о том, чему может научить такой мастер, как Нюганен, за несколько лет своих артистов.

Они могут все, что угодно, делать со своим телом, голосом, могут справиться с любой ролью и в комедии, и в трагедии. Даже в таких психологических ­спектак­лях, где осмысленно звучит каждая буква в слове, которые ставит в Городском театре Младен Киселов.

Эльмо Нюганен из тех уникальных руководителей театра, которые приглашают к себе на постановки самобытных и, главное, не похожих на них режиссеров, позволяя труппе жить без шор.

Спектакль

«Жизель»
Постановка, хореография
и сценография:
Александр Пепеляев
Художник по костюмам:
Ийр Хермелийн
Музыкальный руководитель: Рензо Ван Стеэнберген
Художник по свету:
Прийду Адлас
В спектакле заняты: Катарийна Кабель, Хенрик Калмет, Карл-
Андреас Калмет, Пирет Крумм,
Яне Круус, Лийс Ласс, Пяэру Оя,
Мярт Пиус, Прийт Пиус, Кристийна-Хортенсия Порт, Майкен Шмидт, Прийт Страндберг, Кас­пар Велберг