Артисту нужен коврик и бревнышко для зрителя

Сергей Юрский скончался в пятницу, 8 февраля. Фото: Valery Sharifulin / Valery Sharifulin/TASS

Я все чаще повторяю фразу: у меня много друзей, только почти все они умерли…

Сегодня скромность жизненных претензий Сергея Юрского кажется почти дикой. Он не раз говорил, что обладание собственной квартирой (а до сорока лет он жил в коммуналке) является для него вершиной материальных устремлений. Он и про артистов говорил, что настоящему нужен только коврик и бревнышко, на которое могут сесть зрители. А коли артист не может на этом самом коврике добиться на рыночной площади успеха, то грош ему цена, пусть лучше идет в официанты. Такой же точки зрения держится и его друг Валентин Гафт. У него есть едкая эпиграмма на, собственно, печальное событие – у Жванецкого украли машину. Гафт написал не без издевки:

Бандитам, стало быть, виднее:

Художник должен быть беднее!

И Юрский всё повторял и повторял эти строчки…

Ради искусства я пожертвовал всем: оставил огромные пробелы в жизни. Пожертвовал тем, что называется личной жизнью, молодым гуляньем, веселыми компаниями, богемой, которая всегда сопутствует искусству и на все лады зовет искусство с собой... Я не мог совмещать.

Но я-то знала, что у него были горестные периоды полного безденежья, вызванные тем, что он позволил себе ряд политических высказываний, создавших вокруг него вакуум. Тяжелейший период.

- Никогда тяжело не было, – отвечал он мне. -  В нашей семье денег всегда хватало и хватает. Потому что потребности наши абсолютно средние. И так было всегда. Выбрался из коммуналки в сорок лет, больше ничего не надо!

–  В сорок лет вы уже были известным артистом! Соседи чтили вас?

– Нет, конечно. Билеты просили достать. Ходили на мои спектакли. Но особенного положения  в квартире у меня не было.

–  Что ж, была воронья слободка?

–  Разумеется!

– А когда вы уехали из Питера в Москву. То...

– То опять все сначала. Крохотная квартирка, потом поменяли ее на большую, но в чудовищном состоянии, и так далее. Зато право выносить мусорное ведро я пронес через все жилищные условия. Это — моё!

Я спросила как-то, вел ли он богемную жизнь?

 - Нет! Ради искусства я пожертвовал всем: оставил огромные пробелы в жизни. Пожертвовал тем, что называется личной жизнью, молодым гуляньем, веселыми компаниями, богемой, которая всегда сопутствует искусству и на все лады зовет искусство с собой... Я не мог совмещать.

… Он очень любил бывать в Таллинне. Однажды, много лет назад, захотел взглянуть на гремевший тогда спектакль «Три мушкетера» Эльмо Нюганена. Спектакль шел часа четыре. Юрский был уверен, что выйдет минут через десять. Но не только досидел до конца, но и не хотел покидать театральный двор, где шел спектакль. И сказал мне:

– Отменный спектакль можно посмотреть и без перевода!

Ему, кстати, довелось играть на французском – на него обратили внимание французские продюсеры и пригласили поработать во Франции. Он овладел языком настолько, что вскоре стал переводить сложнейшие вещи, среди прочего – «Стулья» Ионеско, которые сам и поставил и сыграл с женой – Натальей Теняковой. Этот уникальный спектакль об одиночестве и безнадежности побывал и в Таллинне…

Он обожал стихи Бродского, потрясающе читал их, имел возможность познакомиться, но колебался, зная, что Бродский сторонился театра… И вдруг общие знакомые передали, что Бродский посвятил ему стихотворение. Это было одним из знаковых событий в его жизни.

Как-то у меня был вечер в Центральной доме литераторов в Москве. И мы с Юрским, который пришел поддержать меня и стоял за сценой, договорились: если ему будет нравится то, что я читаю, то он в какой-то момент выйдет из-за кулис и скажет обо мне несколько слов слушателям. Он так и поступил. Вышел и подарил мне при всем зале свою книжку с такой надписью: «Дар писать стихи неотделим от дара любви. Так и происходит в Ваших стихах и прозе, которая диктуется чувством». И эта надпись, и этот выход к зрителям – одно из знаковых событий моей жизни.

И еще не могу не вспомнить: мы должны были встретиться на проходной театра Моссовета. Я приехала минут на двадцать раньше, боясь опоздать. А Юрский приехал минут за десять до назначенного времени. Он подумал, что я, не больно хорошо умеющая рассчитать время в московском транспорте, могу приехать заранее, подумал, и сам приехал загодя. И эта редчайшая сегодня способность думать о другом – незабываемое чудо.

А о том, что он был великим артистом, писателем, поэтом, драматургом, режиссером знают все...