Нет любви в Варгамяэ

Крыыт – Майкен Шмидт. Фото: Кадр из фильма "Правда и справедливость".

«Правда и справедливость» - первый полнометражный фильм 36-летнего режиссера Танеля Тоома. Ранее он снимал только короткометражки, и его дипломная работа в Британской киношколе «Исповедь» получила в 2011 году студенческий «Оскар».

Экранизируя первый том эпопеи Таммсааре, режиссер очень точно уловил: роман «из хуторской жизни» несет в себе родовые признаки античной трагедии. Над героем «Правды и справедливости» Андресом Паасом тяготеет рок: совершенный однажды грех влечет за собой целую цепь несчастий. На протяжении всей пятитомной эпопеи.

Первым, кажется, обнаружил заключенную в «Правде и справедливости» трагедию рока и перевел ее на язык визуального искусства (правда, не кино, а театра) Мати Унт. Его постановка «Любовь небесная и земная» - по всем пяти томам – вскрыла глубинную суть всей эпопеи.

Открыть для себя (и, соответственно, для зрителя) философию «Правды и справедливости» можно и на материале первой из пяти книг. Именно это и сделал Танель Тоом.

Кинематограф дает возможность не вообразить, а увидеть каменистую и болотистую почву Варгамяэ, ставшую почвой трагического бытия героев Таммсааре. Физически ощущаешь то огромное напряжение, с которым Андрес и его работник вытаскивают из трясины ушедшую в топь по брюхо несчастную корову. (И тот ужас потерять кормилицу; ужас, от которого руки не опускаются, а, наоборот, откуда-то берут удесятеренную силу, ведь остаться без коровы - катастрофа!)

А если учесть, что камера в руках Рейна Котова, то ясно будет, что на экран перейдет и неброская красота (временами оборачивающаяся жестокой не-красотой ) природы, и сам крестьянский труд, в котором своеобразная поэзия сочетается с убийственной тяжестью и однообразием, и таинственное обаяние зимнего ночного пейзажа. Из тьмы которого вдруг вынырнет человек с ножом, нанесет неумелый, скользящий удар и, испугавшись сделанного самим собою, убежит, растворяясь во мраке и высоко поднимая колени, чтобы не увязнуть в снегу.

Картина выстроена так, что становится осязаемым неторопливый круговорот времен года, подчиняющий себе всю жизнь хуторянина. Круговорот, в котором все предопределено, и это однообразие может восприниматься и как благо, потому что не несет в себе ничего принципиально неожиданного (даже утраты здесь ожидаемы и очень вероятны, во всяком случае, органичны), и как опасность, так как если человек однажды встал на этот путь, то обречен идти по нему до конца. А если путь неверен? Останутся ли силы для того, чтобы вернуться к исходной точке, вновь подняться на холм и с высоты оглядеть пройденное расстояние и найти то место, когда дорога пошла вкривь и вкось?

Вопрос этот звучит за кадром в финале картины, задан он, конечно, самим Антоном Хансеном Таммсааре, но классик на то и классик, чтобы главные и проклятые вопросы, которые он ставит, бередили душу всегда, а сегодня может быть – особенно!

Трагичным визуальным воплощением бесконечного круговорота становится снятое с верхней точки движение по дугообразной просеке дровней, на которых стоят свежеструганные гробы. В первый раз – один, гроб с Крыыт, которую доконала непосильная работа на хуторе, во второй – с тремя детьми; их – как и многих других детей в той волости – унесла эпидемия, но человек того времени мог видеть в своей беде наказание за грех.

Противостояние

Андрес и Пеару для эстонской культуры - примерно то же, что для общеевропейской  - Монтекки и Капулетти. Образы-символы, образы-знаки вражды, которая однажды началась, да так и не утихает, хотя и повод к ней, и то, чего добиваются противники, давно забыты.

И как любые образы-знаки, они со временем теряют конкретное наполнение. Скажешь: «Ну эти двое прямо как Андрес и Пеару!», и вроде бы всё понятно. А какие они, эти Андрес и Пеару? Неясно!

Может быть именно оттого практически во всех инсценировках по мотивам «Правды и справедливости» образы двух враждующих хозяев получались какими-то неопределенными?

В фильме Андрес (Прийт Лоог) и Пеару (Прийт Выйгемаст) – живые, многомерные и поразительно интересные характеры. Несовместимые. Им вдвоем не ужиться на клочке земли, разделенном межой между двумя хуторами.

Время действия первого тома – почти тридцать лет. Танель Тоом взял на главные роли своих ровесников: актеру пярнуского театра «Эндла» Прийту Лоогу 35 лет, актеру Линнатеатра Прийту Выйгемасту – 39.

Андрес со временем зримо взрослеет и стареет. Пеару меняется меньше; задиристость характера блекнет, герою Выйгемаста словно надоедает потешать народ своими выходками. Он с самого начала догадывается: для публики вечное перетягивание каната между главными героями «Правды и справедливости» - потеха, что-то вроде цирка в скупой на развлечения сельской жизни. Ему нравится быть в центре внимания, но сколько ж можно развлекать народ?

Пеару – трикстер. Эта роль приклеилась к нему – не отлепить. «Двух прежних хозяев соседского хутора я уже выжил!» - предупреждает он Андреса при первом знакомстве. Выжить третьего он собирается из любви к искусству. Андрес принимает вызов, не догадываясь, чем обернется многолетняя борьба.

У Пеару гораздо меньше, чем у Андреса, уходит сил на эту борьбу, которая прерывается недолгими перемириями (когда соседям нужно выкопать канаву, чтобы осушить землю Варгамяэ). Пеару играет роль. Выйгемаст показывает, что его герою иногда не очень зазорно и проиграть – лишь бы оставаться в центре внимания.

(Мужики, наблюдающие в кабаке, чем окончится очередная свара, в таком случае – хор античной трагедии?)

Для Андреса все – очень серьезно. Настоять на своем, не уронить свое достоинство, идти однажды выбранным путем до конца, не задумываясь о том, верен ли выбор.

А есть ли у Андреса вообще свобода выбора?

Андрес – Прийт Лоог, Пеару – Прийт Выйгемаст. Фото: Кадр из фильма

Танель Тоом сделал так, что смотря фильм, ты то и дело возвращаешься к эпизодам, которые поначалу казались проходными, а потом выяснилось, что от них тянутся нити вглубь картины, и пропускать ничего нельзя – без этого философия прозы и кино останется неполной. В самом начале, когда Андрес и Крыыт едут в Варгамяэ, Крыыт спрашивает мужа: «Неужели нельзя было купить хутор получше?». Андрес объясняет: «Лучшие хутора уже разобраны, а те, что остались, слишком дороги».

Варгамяэ – не осознанный выбор, а вынужденный. На этой земле надо жить, надо ее обрабатывать, рожать и растить детей; все это – жизнь, но есть ли в такой жизни любовь?

Любовь придет потом?

В финале, когда старший сын бросает Андресу горькие слова: «В Варгамяэ нет любви», тот отвечает: «Трудись в поте лица; любовь придет потом!»

Эта реплика стала едва ли не национальной мантрой на многие десятилетия вперед. Задумался ли кто-то, чьи это слова: писателя или его героя?

Вот точно так же мы повторяем: «Гений и злодейство – две вещи несовместные». И верим, что так оно и есть, что это Пушкин сказал, а говорит-то это гениальный, но наивный, как ребенок, Моцарт, да еще в тот момент, когда Сальери подсыпает ему в бокал яд. Еще как совместны гений и злодейство – последние лет сто мы только и делаем, что убеждаемся в этом.

Обмен репликами между Андресом и его старшим сыном - скорее, не финал, а постановка проблемы, которую предстоит решать все четыре следующих тома. Но сейчас перед нами не книги Таммсааре, а фильм Тоома, вполне законченное произведение. И искать «да» или «нет» нам придется в самой картине.

Пять характеров проходят сквозь всю ее ткань. Андрес и Пеару, а еще Крыыт (Майкен Шмидт), Мари (Эстер Кунту) и Юссь (Симеони Сундья). Все пять ролей сыграны с безупречной убедительностью.

Поэзия и красота, которым в Варгамяэ укорениться не дано, непосильный труд сначала иссушит их, а потом убьет, воплощены в хрупкой и нежной Крыыт. Если перенести в фильм образную систему той, давней, театральной постановки Мати Унта, то Крыыт – небесная, ангелоподобная женщина, слишком прекрасная для этого мира. Ее смерть заставляет расплакаться даже такого прожженного циника, как Пеару. Он рыдает на плече бывшего (и будущего) врага, вспоминая разговор с Крыыт, как самое светлое воспоминание своей непутевой жизни.

Мари, напротив, земная. В тех кадрах, где ее героиня еще совсем юная женщина, Кунту играет прорывающую любые плотины чувственность. Она насмешливо флиртует с застенчивым Юссем, возможно, любви с ее стороны тут еще нет, но есть непреодолимый зов плоти, есть та женственность, которая необходима этой суровой земле, чтобы превратить ее хоть немного в плодородную.

Но после того, как умирает Крыыт и Мари приходится занять место сначала няни ее детей и помощницы по хозяйству, а потом и хозяйки Варгамяэ, чувственное начало уходит. Остается только чувство вины перед Юссем, который не выдержал не столько одиночества, сколько унижения, насмешливых стишков о том, как хозяин отобрал у него жену – и повесился…

Фильм упрекали, будто после смерти Крыыт действие словно останавливается, топчется на месте. Да нет, тут другое: с уходом Крыыт ушла и та хрупкая сила, которая поддерживала неустойчивое равновесие между умением воспринимать жизнь как нечто дарованное если не на радость, то на редкие моменты легкости, и подчинением не терпящей возражений необходимости. Сама жизнь стала грубее, однообразнее.

Но внутреннее напряжение не спадает, а образ Андреса вырисовывается еще рельефнее.

Справедливость или милосердие?

Очень важен тот эпизод картины, где Андрес и Мари приходят к пастору с просьбой поскорее обвенчать их, Мари уже ждет ребенка, а пастор не соглашается: со смерти Крыыт прошло слишком мало времени. Священник требует, чтобы эти двое сперва покаялись в грехах, а Андрес торопит: нельзя ли сначала обвенчаться, а потом покаяться?

И тут в споре между человеком Небес и человеком Земли проступает одна из самых значимых альтернатив эпопеи. К двум началам – Правде и Справедливости – необходимо добавить третье: Милосердие.

Правду и Справедливость противопоставить невозможно. Правда в этой системе взглядов нечто надмирное, существующее и действующее независимо от наших желаний; суть жизни и ее содержание. И в той конструкции, которая порождена этой холодной и объективной правдой, человек может руководствоваться либо справедливостью, либо милосердием.

«Если с каждым обращаться по заслугам, то кто избежит пощечины?» - это еще Гамлет говорил. Истина старая, но верная.

Любовь появляется там, где есть милосердие.

Когда Крыыт при смерти, Андрес молит Бога сохранить ей жизнь. «Пусть новорожденный мальчик станет девочкой, пусть все мои дети будут девочками», - умоляет он, который так мечтал о мальчике, наследнике, которому перейдет Варгамяэ. И сам не замечает, что торгуется с Господом, обещает отдать ему в обмен на жизнь Крыыт почти равную ценность: возможность удержать для своего рода хутор (который для него стал мерилом всей жизни).

Вечно взыскующий справедливости Андрес – человек, выстроивший собственную жизнь по очень суровому и не допускающему никаких отклонений, никакого люфта, закону. Между тем любая слишком жесткая, лишенная люфтов и допусков, конструкция в конце концов развалится.

Андрес суров, как любой из ветхозаветных патриархов и вождей. На его столе лежит Библия, он постоянно обращается к Священному писанию – и горд этим. Но, как сказано в романе и фильме, человеку не должно каждый свой поступок соизмерять со Словом Божьим. «Человек, знающий только Слово Божье, не понимает слова людей, это то же самое, как если ты пьешь только спирт, то обычная водка будет для тебя все равно, что вода». Грубовато сказано, но мудро!

Праведник Андрес, всю жизнь ищущий справедливость, образ трагический. Его антипод Пеару, трикстер, который мог бы описать смысл своего существования словами куда более позднего и столь же проказливого героя классической литературы: «Благотворительность – это когда Карлсону хорошо» (добавим: и весело) – вне трагедии. Вся его жизнь – сплошная цепочка люфтов и допусков.

Пеару не задумывается, верен ли его путь, для него не существует чертежа этого пути, он движется от развилки к развилке, а что дальше – Бог ведает.

Андрес верит в предназначение и предначертание, но знает ли он, что сбился с верного направления, и лучше всего для него – вернуться в исходную точку, подняться на холм и свериться с собственным чувством правды и справедливости?

Искусство не обязано давать ответы. Его роль – ставить вопросы.