:format(webp)/nginx/o/2019/03/24/11892967t1h07c2.jpg)
В августе 1998 года в Арукюлла под Раквере собралось около двух сотен представителей семейства Келло. Предполагалось, что это будет обычной встречей родственников. Но во время обеда слова попросила 63-летняя Раэли Вийрсалу. Ее речь ошеломила родственников, пишет Postimees.
Раэли попросила прощения за поступок своего отца, хуторянина Хейнриха Рохтсалу: будучи председателем колхоза 25 марта 1949 года он участвовал в депортации Марие Келло, жены своего дяди, с семилетним внуком в Сибирь.
Некоторые родственники знали эту историю, но слова Раэли все равно стали для них шоком: в Эстонии на разговоры об участвовавших в депортациях эстонцах наложено табу, хотя местные жители всегда знали этих людей. Почему примерный и честный хуторянин стал участником депортации? Что побудило его это сделать?
20 лет назад историю Хейнриха знали только его потомки. А в канун 70-летней годовщины депортации 20 000 жителей Эстонии (половина из них – женщины и дети) теперь уже 84-летняя Раэли согласилась рассказать историю своего отца: «Мы должны подробно рассказать о том, как душа эстонского селянина, эстонского хуторянина была изнасилована!»
Раэли не оправдывает своего отца. Она хочет показать, перед каким выбором советская власть после войны поставила эстонских хуторян, в числе которых оказался и ее отец. Выбор нужно было сделать быстро, а правильного выбора не было. Трагедия Константина Пятса в миниатюре.
Хейнрих уже в 15 лет стал хозяином хутора. До прихода красной власти он в течение 11 лет содержал хутор, у него была своя племенная станция. «Отец всю душу вложил в этот хутор. Хутор был очень важен для него, - рассказала Раэли, сделав акцент на слове «очень». – Ничего общего с политикой. Дома его учили, что земные царства бренны». Родители Хейнриха были очень религиозными людьми.
«Я помню, что была маленькой девочкой, когда отец достал из большого тубуса бумагу и сказал: теперь у нас по-настоящему собственный хутор, на котором больше нет долгов», - поделилась воспоминаниями Раэли.
К моменту прихода советской власти Хейнрих Рохтсалу был представителем уже третьего поколения свободных хуторян. Его дед Йохан (Юхан) Келло купил хутор и землю у кулинаского мызника Гаврилы Бабина из Петербурга, который выиграл мызу в карты и не был заинтересован в ее содержании. (В дальнейшем рассказ ведется от лица Раэли Вийрсалу, если рассказчиком не является кто-то другой – Я.П.).
«Йохан Келло спросил Бабина, действительно ли он продает хутор. Бабин взял его за полу шубы и спросил: чья шуба на тебе? Йохан сказал, что это его шуба. Бабин ответил, мол, как шуба стала твоей, так и хутор может стать твоим. Для Йохана было очень важно приобрести хутор, и он выкупил его».
Это было в 1879 году, за 70 лет до трагических мартовских ночей. Вторую Мировую войну Хейнрих Рохтсалу пережил на своем хуторе более-менее спокойно, ни русские, ни немцы не забрали его на войну. Бои прошли стороной. Самое тяжелое время началось после войны.
«Отец всегда говорил: селянин вечно богат. Но ему пришлось увидеть, как селянина превратили в беднейшего из бедных. Когда пришло советское время, хутора обложили сельскохозяйственными налогами, которые все росли, и в итоге платить их стало невозможно».
По всей Эстонии хуторян загоняли в колхозы, так было и в Арукюлла. «Деревенские жители приходили к нам и говорили отцу, что все же придется создать колхоз, а ему нужно стать председателем. Мол, ты в деревне единственный политически чистый парень. Остальные - кто был в Омакайтсе, кто – в немецкой армии. Отец был напуган. Его родители уже умерли. Они бы не разрешили стать ему председателем, поскольку считали, что единственное место, куда мы должны стремиться – Царство небесное».
В свободное эстонское время в Арукюлла было 40 хуторов. «Только на одном хуторе хозяин был пьяницей и не справлялся с хозяйством. Это считалось большим позором. Потом, когда пришли колхозы, запили многие: у хуторян пропал смысл жизни. Все колхозники должны были сдавать в город государственную норму. И, конечно, бесплатно и с радостью. Это было насилием».
У Хейнриха Рохтсалу был сосед Йоханнес Стейнберг, который тоже с 15 лет был хозяином на хуторе. Его отец возил гравий и попал под завал – погиб. В 1945 году, когда война уже ушла из Эстонии, к Йоханнесу пришли красноармейцы требовать лошадей: им надо, вынь да положь.
«Сосед был очень взбудоражен и начал сопротивляться: это наше с женой совместное имущество и теперь его хотят отобрать! Жена у него была очень горячая. Йоханнес вышел в другую комнату, взял ружье и застрелил этого солдата! Но на улице же был другой солдат... Жена Йоханнеса Лийде, когда услышала выстрел, достала из-под поленницы топор и ударила его. Убила. Такая вот драма! Они похоронили солдат, но их, естественно, начали искать. Йоханнес взял всю вину на себя. Его посадили, а потом расстреляли. Жену арестовали и отправили в Сибирь. Их маленькие сын и дочь остались в Эстонии жить с родственниками. Так закончилась история этого хутора».
В ходе операции, начавшейся 25 марта 1949 года, по нынешним данным в Сибирь депортировали 20 072 человек – речь идет о самой крупной одновременной депортации, проведенной советской властью в Эстонии.
Главным образом в Сибирь депортировали женщин, детей и стариков, поскольку мужчины большей своей частью были репрессированы раньше.
Общее количество жертв мартовской депортации составляет 32 536, к ним добавлены и 10 331 недепортированных, оставшихся без дома и живших в условиях постоянной слежки КГБ.
В Сибири в период с 1949 по 1958 годы умерли 2896 человек.
Источник: «Белая книга: потери населения Эстонии в оккупациях 1940-1991»
В марте 1949 года Раэли уже была большой девочкой – 14-летней. Она хорошо помнит, как 24 марта отца вызвали в волостную управу Кехала на очередное заседание.
«Отец все не возвращался домой. Пришел только утром. С совершенно потерянным лицом. Он сказал: „Вы не знаете, что происходит в деревне! Я отправил жену своего дяди с маленьким ребенком в Сибирь!“ Так он сказал и начал плакать».
Заседание началось обычно, как все те, которые практически каждый день проводили в колхозе «Утро». Как писал поэт Владимир Маяковский: «О, хотя бы еще одно заседание относительно искоренения всех заседаний!» Но это было не такое заседание, о котором мечтал Маяковский. Когда оно подходило к концу, всех попросили остаться: из города приедет очередной лектор. Но приехал старший лейтенант НКВД Сергеев. С ним были солдаты.
«Жена двоюродного брата отца тоже была активисткой колхоза. Она начала плакать: у меня муж дома умирает. Ее отпустили домой. Между другими распределили, кто куда идет с солдатами. Отцу приказали идти в Арукюлла. Он хотел убежать, когда понял, что дело плохо, и он должен задерживать людей. Не получилось».
Хейнриху Рохтсалу как председателю колхоза дали список. Среди других в нем значились жена его дяди Марие Келло, ее дочь Лийса и внуки Куно и Айме.
«Ему сказали, что если он это не подпишет, то вышлют и его. Но у него было десять детей! Дети жены дяди были уже большими». (Самому младшему ребенку Хейнриха тогда было два года. Всего же у Хейнриха Рохтсалу было 14 детей – Я.П.).
Хейнрих знал, что кроме Марие никого из ее семьи дома нет, поскольку ее дочь Лийзу уже предупредили, чтобы она держалась с семилетним сыном и шестилетней дочерью подальше от дома. И он подписал.
Старший лейтенант Сергеев скомкал список, положил в карман, позвал двух солдат и приказал Хейнриху идти с ним. С собой взяли всегда молчаливого хуторянина Мейнхарда Парги, и парторга соседней волости Кюта Эльмара Онга.
В Арукюлла энкавэдэшник первым делом приказал идти к Фридриху Клейну. Он, благодаря водочному бизнесу, был самым богатым в деревне.
«Отец ответил, что туда он пойдет с удовольствием. Он постучал в дверь, как было велено, поскольку знал, что дома никого нет. У Клейна были 14-летние сыновья-двойняшки. Арукюллаская учительница им потихоньку сказала, чтобы мать и отец уходили из дома, поскольку за ними придут. Учительница должна была быть просоветским человеком, но смотри-ка, сказала».
И все же позже Клейна поймали и выслали вместе с семьей в Сибирь. В его дом переехал сельсовет.
Следующими пошли к Лийне Каск, которая была 70-летней вдовой. Она вместе с детьми с трудом отстроила дом. В деревне поначалу никто не понимал, за что НКДВ ее выслал. После выяснилось, что на нее пожаловался квартирант, которого к ней подселила красная власть. Лийна стала требовать с него плату за жилье. Квартирант пошел и пожаловался куда надо, мол, вот – спекулянтка, которая хочет заработать! После высылки Лийны квартирант спокойно жил дальше.
«Когда к ней пришли, Лийна словно приросла к месту и ничего не могла сделать. Парги сам вытряхнул содержимое ящиков комода в простыни и связала узлы. Когда скарб вручили Лийне и она поняла, что нужно идти, она поманила моего отца, мол, подойди: „У меня в подвале свинина, постарайся отправить ее мне“. А в Сибири она ничего не делала, была словно окаменевшая».
Следующим был дом жены дяди Хейнриха – Марие Келло.
:format(webp)/nginx/o/2019/03/24/11892968t1h1f48.jpg)
«Отец сказал, что у него рука не поднимается, он не сможет постучать. Приказали постучать молчаливому мужичку Парги. Марие спросила – кто там? Парги ответил: „Партия у дверей!“ Отец ушел за сарай и плакал там. Оттуда он пришел домой».
К несчастью, во время депортации Марие Келло к ней прибежал семилетний внук Куно, которого энкавэдэшник Сергеев приказал тоже взять с собой. На хуторе также был другой дядя Куно, Карл-Аугуст Келло, с женой и двумя сыновьями, но их в списке депортируемых не было.
Депортированным внуком был Куно Рауде, который позже стал архитектором и депутатом первого парламента восстановившей независимость Эстонии. По его словам, в ту ночь мать с маленькой сестрой уехала к знакомым, а бабушка Марие отвела его в первый вечер к самой бедной жительнице деревни Сиртсе Манни. Туда организаторы депортации ни в коем случае не пошли бы.
:format(webp)/nginx/o/2019/03/24/11892964t1ha169.jpg)
«Бабушка Марие одела меня на кухне и вручила мне кошку. В доме Манни якобы было очень много мышей, мы должны были ей помочь. А я должен был кошку охранять. Но я не хотел уходить из дома на ночь глядя. Мальчику хотелось приключений! Теперь мне кажется, что у бабушки был план, как уберечь внука от депортации, но он не удался. Внук ее подвел», - написал Куно Рауде в своих мемуарах через 50 лет.
«Я проснулся в доме Сиртсе Манни около четырех утра 25 марта. Первым вопросом было: а где моя кошка? Пошел будить Манни, чтобы она со мной сходила в чужую темную комнату поискать. Когда открыл дверь, обнаружил - о, ужас - открытое окно. Кошка сбежала. Знаете, куда? Домой, куда еще! Не говоря ни слова, я начал одеваться, - вспоминал Куно. – Я не помню, может, Манни и отправила меня домой. Думаю, что да. Как иначе? Простая деревенская женщина не понимала, куда она отправляет меня».
Шагая по таящему снегу в сторону дома, Куно видел, что по двору бабушкиного хутора ходят русские солдаты в длинных шинелях и с ружьями. В давящей утренней тишине таскали какие-то мешки.
«Бабушка, которая в то утро единственная попала в их руки, плакала. Прокукарекал петух. Кто-то куда-то торопился. Где дядя Карл? Почему он не идет нам на помощь? Почему молчит дядя Хейнрих? Почему нам на помощь не идут жители Арукюлла? Они знали о том, что происходило у нас во дворе? Будучи совершенно беззащитным я чувствовал, что в нашем дворе происходит что-то невероятное», - писал Рауде.
Через две недели маленького Куно с бабушкой и еще 300 эстонцами отправили в вагонах для скота на станцию Абакан в Сибирь. Следующие восемь лет Куно жил в деревне Верхнеусинское, в тайге на границе Хакасии и Тывы. Бабушка Марие умерла там в 1953 году. За десять лет там умер как минимум 51 эстонец. Каждый шестой из тех, кого отправили туда в марте 1949 года из Ляэне-Вирумаа. Мать Куно с дочерью позже тоже выслали в Сибирь. Обе они вернулись обратно живыми.
По словам Куно Рауде, тогда, мартовским утром 1949 года, ни он, ни бабушка не знали, что местные колхозники Хейнрих Рохтсалу, Мейнхард Парги и Эльмар Онг тоже были организаторами депортаци: «Сегодня для меня и спящей в сибирской земле бабушки неважно, сделали они это по собственному желанию или принудительно. Они это сделали. Подпись Х. Рохтсалу рядом с подписями тогдашнего парторга волости Кюти Э. Онги и старшего лейтенанта НКВД Сергеева стоит на акте обыска, проведенного 25 марта 1949 года на хуторе моих бабушки и дедушки. Эти три человека признают, что „ничего подлежащего изъятию не обнаружено“».
Рауде подтвердил слова дочери Рохтсалу: «По словам матери, якобы после депортации Рохтсалу рыдал на нашем сеновале и спрашивал сам себя: „Что я наделал? Депортировал жену своего дяди с маленьким ребенком в Сибирь“».
:format(webp)/nginx/o/2019/03/24/11892970t1h98c4.jpg)
В то время, когда Хейнрих участвовал в депортации в Арукюлла, из соседней деревни НКВД увез в Сибирь сестру его жены – тетю Раэли Марту Аэлъярв. Марта в июне 1941 года вышла замуж, но не прошло и двух месяцев, как ее мужа Йоханнеса арестовали за уклонение от мобилизации в Красную Армию и отправили в лагеря в Сибирь на 20 лет. Через восемь лет после ареста мужа арестовали уже Марту и тоже отправили в Сибирь. В ту же деревню, что и Марие Келло с Куно.
«Когда они приехали в Сибирь, председатель тамошнего колхоза, который организовывал прием, сразу сказал, мол, вот эта молодуха – моя. Хотя у него была своя жена и двое детей. Положил ружье на стол. На тетю это так повлияло, что она сошла с ума и ее положили в клинику для душевнобольных в Красноярске. После мои родители смогли перевезти ее в Эстонию».
Время от времени Хейнрих Рохтсалу записывал с блокнот свои мысли. Дочь Раэли после смерти отца нашла в его дневниках такие строки: «Остались только доходяги, лучших увезли…» Он должен был очень хорошо понимать, в чем участвовал.
Раэли уверена, что ее отец виноват, хотя этим он спас своих десятерых детей от больших страданий. Но самой важной была, как считает Раэли Вийрсалу, другая причина того, почему отец это сделал.
«Из детства я помню, как отец говорит: „Я выбрал золотую середину, я ни за кого“. Но ты не можешь быть посредине. Тот, кто выбирает золотую середину, того силой утянут на какую-то сторону. Никто не останется в золотой середине!»
Даже парторг местного колхоза, по словам Раэли, однажды, спустя годы после депортации со злостью бросил: «Рохтсалу как олень между двумя стогами сена, не знает от которого отщипнуть».
Хейнрих Рохтсалу искал середины и между этикой эстонского хуторянина и возможностью нравиться советской власти: «Но это невозможно. В этом и заключается трагедия моего отца».
Также, по словам дочери, Хейнрих пытался одновременно идти «как по пути веры, так и по светскому пути». «Он не было членом прихода, но он и не вступал в партию. Он и в этом хотел соблюдать золотую середину. У кого-то это получалось, у него – нет».
По словам Раэли, она и сама совсем молодой поняла, что идти по двум дорогам одновременно невозможно: «В школе я была пионеркой, потом даже секретарем комсомола. В 20 лет я поняла, что это не тот путь, по которому нужно идти. Я очень злилась, что меня так нагло подчинили чужой воле. Но утешала себя тем, что люди есть люди. Так начался мой путь к вере, и в нем я не разочаровалась. Спрашиваете, не было ли верующим страшно в советское время? Когда из министерства приехали увольнять меня с должности воспитателя детского дома, то, услышав это, от страха я готова была провалиться. Но когда в молитве я определилась, что меня так и так уволят, потому что от Бога я не откажусь, страх испарился и я уже знала, как и что ответить инспектору. Страх порабощает идущего по двум дорогам. Это стоит помнить всегда, когда вы принимаете важные в жизни решения».
И о колхозе Хейнрих думал, что жить можно, хотя он уничтожил почти все, что он сделал своими руками, будучи хуторянином: «Отец был очень честным: ничего не хотел взять из колхоза. Солому, которая оставалась в поле, нельзя брать, потому что она колхозная. Ее приходилось сжигать. Бабушку Сиртсе Манни, у которой прятался Куно, вывесили на доске позора колхоза – она таскала колоски с колхозного поля».
При этом будучи председателем колхоза, Хейнрих прятал своего двоюродного брата, лесного брата Куття (Аугуста) Кала, который время от времени жил в его доме в дальней комнате. И во время депортации тоже. Проживший тайком восемь лет Кутть сдался, когда советская власть в 1950-е годы объявила амнистию. Поскольку на нем не было крови, его в Сибирь не отправили.
С поста председателя колхоза Хейнриха сняли после депортации, поскольку он отказался вступать в коммунистическую партию. Тут он сохранил прямую спину и поступил по завету родителей. В Арукюлла руководить колхозом прислали Лейду Лейкоп – ткачиху из Нарвы: «Такая пухлая, красивая женщина, но после этого колхоз больше не развивался».
Как же Хейнрих жил, зная, что он депортировал невинных людей, да еще и родственников? «Нужно было жить. Я знаю, что это было для него болезненно, но мы с ним об этом никогда не говорили. Я в 15 лет уехала из дома в таллиннскую школу».
:format(webp)/nginx/o/2019/03/24/11892969t1heddf.jpg)
Хейнрих Рохтсалу встретился со своими родственниками Рауде, когда они вернулись из Сибири. Раэли вспоминает, что Куно Рауде был на ее свадьбе в 1959 году: «Они сидели за одним столом. Конечно, он понимал, что отца заставили. Куно также несколько раз встречался с моим отцом».
Раэли считает, что совесть мучила ее отца до самой смерти: «Отец не был убежденным верующим, как его родители, но перед смертью он сказал: „Кровь Иисуса Христа очистит меня от всех грехов“». Хейнрих Рохтсалу умер в возрасте 70 лет в 1984 году у себя дома в Арукюлла.
Перед всей семьей за него пришлось извиняться дочери Раэли: «Я думала, что это необходимо. Среди нас нет праведников, которым не нужно было бы извиняться».
Причинами мартовской депортации 1949 года были желание сломить сопротивление народа, уничтожить народных кормильцев, признанных кулаками успешных хуторян: переселить людей из России в эстонские деревни, подготовиться к созданию колхозов. Центральную роль в признании кулаком исполняли исполнительные комитеты волостных Советов рабочих депутатов и агентов органов безопасности. Я не знаю, чем было вызвано доверие советских органов власти к моему двоюродному дяде, хуторянину Хейнриху Рохтсалу. Но я знаю, что при принуждении у каждого мужчины есть выбор: согласиться с предложением, сбежать (в том числе в вооруженное сопротивление или за границу), добровольно уйти из жизни.
Перед таким выбором в сороковые годы прошлого столетия оказались все совершеннолетние эстонцы. Хейнрих решил сотрудничать с советской властью, объяснив это страхом перед возможной депортацией семьи и уничтожением хутора. Поддавшись шантажу, Хейнрих сделал все, чтобы потом сотрудничать с советской властью, помогая как председатель создавать колхоз в Арукюлла, жертвой которого он пал и сам.
Мне приятно, что как умный человек Раэли в 1998 году нашла в себе волю и смелость извиниться за отца. Я простил. Но простят ли оставшиеся на совести Эльмара Онга, Мейнхарда Парги и Хейнриха Рохтсалу Эдуард Хюбнер, Ханс Хюбнер, Марие Келло, Яан Лехтла, Юлия Лехтла, Густав Метса, Мийна Метса, Лийне Метса, Карл Мянник, Марие Сепп, Аугуст Вилу и другие, навсегда оставшиеся в Сибири?
Куно Раудне, депортированный ребенком
:format(webp)/nginx/o/2017/03/21/6477779t1h61f7.jpg)