«Враг народа»: одиночество говорящего правду

Сцена из спектакля "Враг народа". Фото: Габриэла Лийвамяги

«Сердцем-то я на стороне народа, но умом все больше склоняюсь на сторону властей», - говорит персонаж актуальной пьесы, поставленной в Эстонском театре драмы.

От «Врага народа» в Эстонском театре драмы я ожидал многого.

Поставила драму Генрика Ибсена Керту Моппель; ее предыдущей работой в этом театре были горьковские «Мещане». Моппель тогда сумела воплотить в сценические образы именно то, что придает классической пьесе ощущение, будто всё это написано никак не раньше, чем вчера и специально про нас. А «Враг народа» дает еще больше – на несколько порядков больше! – возможностей сделать остросовременный и социально бескомпромиссный спектакль из пьесы, написанной в 1882 году. Тогда старушка Европа понятия не имела, что ей предстоит пройти через испытания двумя мировыми и одной холодной войной, а затем – через испытания неолиберальной как бы демократией и политкорректностью, которые, правда, не рушат строения и не убивают тела, но исподволь разрушительно действуют на души отдельно взятых индивидов и общество в целом. Сегодня мы стали богаче на этот огромный,  чудовищный, интересный (простите за цинизм, действительно интересный, но не зря же у китайцев есть проклятие: «чтоб ты жил в интересную эпоху!») и ничему-то не научивший опыт.

Горькая правда обходится дорого

Я шел на спектакль, держа в памяти виденную два года назад на международном театральном фестивале в Пльзене постановку «Врага народа», сделанную в театре «Шаубюне» блистательным немецким режиссером Томасом Остермайером. И ожидал переклички с той работой. Не знаю, видела ли Моппель спектакль Остермайера, однако мне кажется, что мироощущение у этих режиссеров схожее, оба испытывают необходимость бросать в лицо зрителю правду: горькую, жестокую и совсем не прекрасную. Но естественно – в разных обстоятельствах.

Фото: Габриэла Лийвамяги

В общем, я не обманулся в своих ожиданиях. Или, если осторожно, почти не обманулся.

Как и Остермайер, Моппель просто не могла не переписать пьесу Ибсена (правда, менее радикально, чем немец). Многословие ибсеновских диалогов, привычка многих его персонажей ходить вокруг да около, изъясняться обиняками, сегодня должны раздражать – для нас эти тягучие ритмы невыносимы. Они угрожают похоронить под своим грузом великолепный сюжет и бьющую наотмашь мысль писателя. Пафос Ибсена и гражданская позиция его героя (а главное – позиция создателей спектакля!) должны прозвучать во всю мощь. И вот действие переносится в наши дни, в небольшой курортный городок, где только что открылся шикарный СПА-отель «Источник жизни», и теперь в город хлынут туристы, в казну и в карманы местных предпринимателей потекут деньги, а правящая партия выиграет очередные выборы.

Но местный курортный врач д-р Томас Стокман обнаружил, что подпочвенные воды заражены отходами производства, и анализ чудотворного источника показал, что в нем, наряду с разными полезными солями, содержится чуть ли не половина таблицы Менделеева.

Доктор считает своим долгом сказать об этом публично. Открытие СПА необходимо перенести до тех пор, пока не будут построены очистные сооружения. Но эта горькая правда имеет свою цену в евро. Денег от Евросоюза больше ждать не приходится, город понесет огромные убытки.

Идущий против течения

У Ибсена герой вынужден идти против родного брата. Доктор Томас Стокман борется за здоровье людей; мэр города Петер Стокман борется за финансовое благополучие городка.

Моппель идет еще дальше. Всё еще верящему в возможность правды и справедливости в современном обществе доктору Стокману (Иво Ууккиви) противостоит его старшая сестра, которую - в честь героини брекзита в спектакле окрестили Терезой.

У Ибсена мэр - не то чтобы плохой человек. Он зануда и филистер, но по-своему честен: насколько вредна вода, это еще бабушка надвое гадала, а интересы города (точнее, его богатой «элиты», но мэр именно ее отождествляет с всем городом) требуют, чтобы курорт был!

Но в наше время, когда в точности анализа сомневаться не приходится, а последствия работы экологически нечистого СПА понятны как минимум каждому в зрительном зале, никаких оправданий мэру не подыскать. С самого начала ясно, что ее аргументы – демагогия чистой (в данном случае – грязной) воды. Цель у Терезы (Анне Тюрнпу) одна – выиграть очередные выборы. Любыми средствами.

Способен ли справиться с наглой, подлой, готовой шагать по трупам властной женщиной такой Стокман, какого придумали Моппель и Ууккиви. Им ведь почти удалось внушить публике, что главный герой – положительная и прекрасная во всех отношениях личность. Да самому Достоевскому с его князем Мышкиным такую личность создать не вполне удалось! А тут вроде бы получилось (!?) У Остермайера образ доктора Стокмана неоднозначен и противоречив; в спектакле «Шаубюне»  герой обнаруживает в себе черты ницшеанского сверхчеловека с его высокомерным презрением к толпе; дай этому борцу за правду власть – он всех в бараний рог согнет, искренне веря, что вершит доброе дело! А в спектакле Эстонского театра драмы Томасу Стокману от души сопереживаешь, чуть-чуть посмеиваясь над удивительной, почти детской, наивностью, которую сохранил в себе этот вполне взрослый отец семейства.

В первой картине, когда доктор сообщает о своем открытии, друзья и домочадцы устраивают ему настоящий триумф: из портьеры сооружают подобие древнеримской тоги, на голову нахлобучивают венок. Игра вообще не чужда тому чуть-чуть беззаботному и легкомысленному миру, который выстроил для себя и для своей семьи Стокман. Его жена Катрина (Инга Салуранд), коротая время, стреляет шариками из детского пистолета в пирамиду, выложенную из пивных банок. Гости, славя Томаса –триумфатора, пускаются в залихватскую пляску. Мир Стокмана кажется сердечным, теплым и немного декоративным, он хрупок, его легко разрушить – и сам герой с его простодушной и такой несовременной честностью, упорно идя против общественного мнения, ведет этот мир к краху. А ведь вместе с доктором опасность нависает над всей его семьей. Такой обаятельной – и такой же хрупкой, как Томас.

Дочь Томаса Петра (Лийза Сааремяэл) – такая же искренняя и правдолюбивая, как отец, максималистка до мозга костей. Сын Стокмана, Мортен (Маркус Трууп) в спектакле сделан подростком с особыми потребностями; семья старается делать вид, что он такой же, как все, но когда становится ясно, что доктор лишится работы, первая реакция Катерины: «Что будет с Мортеном?».

Фото: Габриэла Лийвамяги

Только такое наивное взрослое дитя, как доктор Стокман, может столь жестоко обмануться в друзьях: главном редакторе местной газете Ховстаде (Юри Тийдус) и журналисте Биллинге (Кристофер  Раявеэр). В них исподволь ощущается не то чтобы неискренность, но какая-то червоточина. Директор типографии Аслаксен (Тоомас Тяхт), в уста которого вложена замечательная реплика: «Сердцем-то я на стороне народа, но умом все больше склоняюсь на сторону властей), с первого появления на сцене выглядит откровенным соглашателем.

Ложные друзья доктора предают его. У Ибсена – скорее, по трусости, потому что привыкли быть на стороне большинства, даже если оно не право. Лучше быть с толпой, чем одному. Здесь в их предательстве расчета куда больше, чем элементарной трусости: доктор для них - только удобный объект для манипуляций. (Не уверен, что Ибсен пользовался таким словом, как манипулирование. В наши дни, ставя «Врага народа», без него не обойтись! Не зря же режиссер в одном интервью сказала, что с времен Ибсена ничего не изменилось, разве только стало хуже,  Моппель ввела эпизод, в котором троица обсуждает, как использовать разоблачения Стокмана, чтобы сменить власть в городе и самим оказаться у кормушки; для наглядности они расчерчивают на доске возможную комбинацию. Может, это натяжка, но тут мне вспомнилась комедия Николая Эрдмана «Самоубийца»: бедняга Подсекальников собирается покончить с собой, а вокруг него увивается всякий люд, и каждый уговаривает написать в предсмертной записке, что «самоубийца» уходит из жизни по той причине, которую непрошеный друг считает жизненно важной. Понимаю, что жанры абсолютно разные, что одно дело – неосуществленное (кишка тонка!) и, по сути, фарсовое самоубийство, а совсем другое – отвага и вера в свою правоту, которые заставили героя рисковать карьерой, идти против агрессивного большинства. И все же настаиваю: отдаленное сходство есть. Разве не самоубийство – восстать против общественного мнения и против всесильной – пусть злой и вздорной, но тем она опаснее - бабы, стоящей на вершине власти? И разве не используют Стокмана его «единомышленники»? Пусть, мол, он лоб расшибет, а мы на этом нагреем руки.

Злобная баба во власти

Как бы то ни было, Моппель и ее актеры стремятся к глубине и объемности характеров – тем более, что Ибсен не то что позволяет, а просто-таки требует этого. Отдельно хочется сказать о Тыну Карке, исполнителе вроде бы второстепенной в спектакле роли акулы капитализма Мортена Кийла. Обманчивая старческая неуклюжесть, брошенный из-под бровей умный испытующий взгляд, мягкость вдруг оборачивающаяся железной волей и жестокостью. Нежно и доброжелательно старый фабрикант играет с доктором, как пресыщенный кот с мышью, насчет которой еще не решил: съесть или позабавиться.

В принцип объемности, трехмерности не вписывается только одна роль: Тереза Стокман.

Здесь нет никакой психологической сложности, никакой неожиданности: Анне Тюрнпу играет примитивный, но способный смести все на своем пути бульдозер в юбке (иногда для разнообразия  – в офисном брючном костюме, который подчеркивает во властной даме некоторое солдафонство). Однообразие жеста: агрессивно выбрасываемая вперед для рукопожатия пятерня. Узкий диапазон интонаций. И истеричность: назвав брата врагом народа, Тереза приплясывает вокруг него, размахивая конечностями, как ярмарочный паяц и вопит: «Враг народа! Враг народа!» Деревянная кукла, корчащая из себя железную леди.

Сцена митинга, на котором доктор бросает толпе правду в лицо, а ему пытаются заткнуть рот, решена в технике видео и в эстетике тяготеющего к ярмарочному балагану телешоу. Совершенно распоясавшейся Терезе вторит странное существо в костюме моржа – на таком фоне проникнутые горечью и злостью обличения доктора теряют силу. Говорящий правду проиграл матч еще до первого удара по мячу.

Сильнее всех тот, кто одинок

У Остермайера Стокман сознательно шел на прямую конфронтацию с толпой. И противники неистовствовали, забрасывали его шариками от пейнтбола – как в библейские времена диссидента побивали камнями. (И некому было сказать: «Кто без греха, пусть бросит в него камень!») Остермайер стремился превратить эту сцену в митинг – и всякий раз эстетическая провокация срабатывала. Тем более, что актер, игравший заглавную роль, вставлял в текст Ибсена строки из революционного манифеста французских леваков «Грядущее восстание». И дискуссия разгоралась. Принимала неожиданный оборот. Зал оказывался на стороне героя, но чуть позже разогретую благородным чувством публику словно окатывали холодной водой. Немецкому режиссеру было важно, чтобы зал задумался не только о праве большинства на владение истиной и праве одиночки противостоять большинству, но и о том, как легко бойцу-одиночке превратиться в фанатика-экстремиста. Этот Стокман явно презирал толпу и плевал на нее с высокой колокольни. В конце XIX столетия Ибсен (как и Ницше) воспевал героя-сверхчеловека; в начале XXI века воспевать такое как-то не хочется, хотя разделять позицию косной, охотно уплетающей спущенную сверху ложь, толпы, тоже не хочется. В общем, как сказал Меркуцио: «Чума на оба ваши дома!».

У Моппель и Ууккиви задача другая. Они показывают, как благородный, убежденный в своей правоте, но хрупкий герой взваливает на плечи непосильную ношу. Сбросить ее гордость не позволяет, нести – свалишься под ее тяжестью.

Ибсен вложил в уста своего героя такую последнюю реплику: «Самый сильный человек на свете тот, кто наиболее одинок». Да, конечно. У одинокого нет семьи, нет ответственности перед ней, он свободен, отвечает только за себя.

Финал передоверен видеокадрам. Безграничный простор моря, волны, несущие лодочку, в которой едва разместилась семья Стокмана. Лодочка уходит в тьму, становится все крохотнее – и растворяется в океане.

Остермайер лишил героя права на трагический исход, навязал ему (не исключавшийся Ибсеном!) компромисс. Моппель – режиссер еще молодой, она, в отличие от режиссера «Шаубюне», еще не обрела того опыта разочарований в людях и обществе, которому всегда сопутствует определенный цинизм. И дай ей Бог не скоро набраться такого опыта.