Увы: образ, который работает в Москве и Питере, не работает в Таллинне за отсутствием местной Темзы, Сены и Невы. Может быть, поэтому никакого особого акцента на реке Лось не сделал, и то, что символизирует река, – высшая связь времен – прослеживается уже не столь четко. Почти незаметна в нашей «Олимпии» и религиозная тематика – в «Мастерской» ее обеспечивает Екатерина Васильева, согласившаяся играть бабушку только потому, что для нее это – христианская проповедь.
Впрочем, сохранена и усилена в постановке Лося роль Коня – в пьесе белого, у нас красного, – потустороннего пришельца из наркотических снов Алеши, пророка, практически посланника Бога, предостерегающего героя от каких-то поступков. В исторический хаос этот Конь вносит какой-то намек на высший порядок. И этот момент, я думаю, действительно объединяет: как Иов вопрошал высшие силы, зачем те наслали на него недуги и беды, так и тот, кто из более-менее счастливого застоя через Афганистан, перестройку, путч, безработицу, бандитизм и псевдоэйфорию 2000-х – тоже катастрофу, обнуление ценностей, пришествие потребительства, – пришел сюда, сумев выжить, хотя бы раз должен был задаться вопросом: Господи, за что?..
«Олимпия», конечно, не отвечает на этот вопрос. Она только намекает на ответ. В финале спектакля Алеше – застрявшему в клинике, изломанному героином, потерявшему слишком многое, включая, может быть, себя, – тридцать три года. Цифра символическая. В финальной сцене вокруг него встают другие герои – все в черном. Это похороны, но кого они хоронят? Как выясняется, каждый хоронит что-то свое – или кого-то своего; каждый утратил столько, что без похорон не обойтись. Алеша выздоравливает; бабушка предлагает ему, его отцу и матери отправиться в горы, как в старые добрые времена; вся семья бредет вверх по склону...
Хэппи-энд – или метафора? Кого они хоронили? Что это за гора? Название спектакля отсылает к Олимпийским играм, к фильму о берлинской Олимпиаде 1936 года Лени Рифеншталь (ей посвящена пьеса), а еще – к горе Олимп, обиталищу языческих богов. Алеше – 33 года, это возраст Христа. По примеру отца-чемпиона он так стремился на Олимп. А попал, получается, на Голгофу – и, распятый эпохой, нашел свой рай?
Нет ответа и не будет никогда: и о том, что всё это означало, и о том, было ли это испытание, и о том, прошли мы его или нет, мы если и узнаем, то разве что в посмертии.