/nginx/o/2017/03/21/6477779t1h61f7.jpg)
/nginx/o/2019/05/15/12168523t1ha549.jpg)
В прошлые выходные исполнилось пять лет с того дня, как донбасские сепаратисты организовали референдум, положивший начало полномасштабной войне на востоке Украины. «На словах все стороны конфликта хотят мира, а реальность, однако, иная», - говорит проработавший четыре года в Донбассе в качестве наблюдателя ОБСЕ бывший офицер эстонской армии Анто Керганд, по словам которого, в зоне боевых действий политика и бизнес тесно связаны и зависят друг от друга, пишет Postimees.
- Я до сих пор не понимаю, как восточная и западная Украина могут складываться в пазл одной страны. У этих людей совершенно разные культурный и исторический фоны, а также понимание самодержавности. Возникновение конфликта на этой почве было лишь вопросом времени и желания, но никак не непредсказуемым поворотом. Однако Украина как государство не была готова к такому развитию событий. Жители восточной части не были и до сих пор не являются проукраинскими.
Во-вторых, в зоне боевых действий, конечно, живут гражданские лица и те, кто убежал из дома или был вынужден стать военным беженцем. Их страдания и горе я видел своими глазами, и это меня тронуло. Ситуация и до войны не была в розовых тонах, но война началась из того, что было. Это местные, конкретные люди страдают от войны, а не страна и ее вооруженные силы и экономика.
- Я не вижу со стороны украинского правительства никаких планов относительно светлого будущего неконтролируемых территорий. Предприимчивые и успешные люди испарились оттуда еще в самом начале войны, а те, кто поначалу оставался, уехали в последующие годы: когда увидели, что надежды на восстановление нормальной ситуации нет.
Там остались те, кому некуда ехать или нет на это денег. Большая часть из них – пожилые люди. Просто нет там той части населения, которая была бы в состоянии развивать экономику на этой территории. Не говоря уже о том, что инвестиции сюда не идут и не придут. Из такой ситуации нет хороших решений.
В Киеве или любом другом украинском городе, который расположен не на линии фронта, не понимают, что в стране идет война. Даже в Мариуполе, где в хорошую погоду слышны бои, видно, что на улицах спокойно и скучно, и только какой-нибудь патриотический плакат напоминает о войне. Война стала обыденностью, и ее уже не замечают.
- Для меня это уже третья война или конфликт, в котором я участвую. (До Афганистана и Донбасса Керганд в 1998 и 1999 годах был военным наблюдателем ООН на Голанских высотах и в южной части Ливана – Я.П.).
По правде говоря, сценарий развития конфликта в Донбассе меня особо не удивил. Это было предсказуемо, и он развивался – и развивается – по знакомому сценарию. Что меня зацепило, так это то, насколько много высокопоставленных и преданных Украине военных и работников сферы безопасности перешло на сторону народных республик или Российской Федерации. Под последними я, прежде всего, имею в виду перебежчика – командующего ВМФ Украины в Крыму. А сколько еще существует тайных перебежчиков, которые не разоблачены?
Вооруженные силы Украины прошли невероятное развитие. Если в начале конфликта с украинской стороны была возможность стать перебежчиком из-за нехватки личного состава, вооружения, оснащения и мотивации, то теперь картина совершенно иная. Регулярная армия за годы войны стала боеспособной силой и больше не зависит в той же степени от патриотически настроенных добровольцев, которые пошли на фронт в 2014-2015 годах.
- Я очень надеюсь, что Эстонии и ее вооруженные силы уже сделали выводы и внесли их в стратегические и оперативные планы. Эти выводы не могут являться открытой информацией. Отдельная тема – информационная война для оказания влияния на определенные группы населения и обеспечения поддержки общественного мнения. Через Донбасс проходит и иная линия фронта. Инициатива и влияние в этой области означают способность организовать очень серьезные действия и направить тысячи людей в нужном направлении.
Если мы в Эстонии не управляем населением в полном спектре, нам придется ответить на вопрос: что мы будем делать в кризисной ситуации, если часть населения остается в сфере влияния СМИ враждебного государства? Осмелюсь предположить, что на этот вопрос хороших ответов нет.
- Я считаю, что эстонские журналисты адекватно освящают войну на Украине. У меня есть знакомые, которые связывались со мной и выражали желание приехать в гости в восточную часть Украины. Когда я говорил, что смотреть там особо нечего, – в отличие от западной части страны – ни объясняли, что хотят приехать куда-то поближе к взрывам и посмотреть на обстрелы. Такие мечты вводят меня в оторопь. Словно в этом заключается часть журналистики - что ты едешь туда, где возникает конфликт, садишься, открываешь пиво и смотришь, как взрывают и стреляют.
- Преобладающая часть СМИ выбрала свою сторону на конфликтной территории – в зависимости от того, с какой стороны линии фронта они находятся. Большая часть публикаций – это пропаганда или намеренная ложь, целью которых является оказание влияния на целевую аудиторию. Таким образом, не нужно принимать за правду все, что читаешь или слышишь.
Одной из важнейших задач ОБСЕ является передача объективной информации о том, что мы видим и слышим. Места для предположений и слухов, которые не удалось подтвердить, в наших докладах нет.
- Это вопрос, который жители конфликтной зоны задавали мне чаще всего. В первые годы я был настроен оптимистически и пытался вселить в людей надежду и веру в вероятность какого-то решения вопроса в ближайшем будущем. Последние два года – видя, что решения нет – я отвечаю честно: я не вижу света в конце туннеля и было бы неправильным вселять в вас необоснованный оптимизм.
Другими словами, это замороженный конфликт и для него уже нет хорошего и устраивающего все стороны решения.
- Для жителей оккупированных территорий это, конечно, очень хорошая новость, поскольку это решение предлагает им хоть какой-то выход их тупика. Мне жаль, например, тех молодых людей, которые ходят там в школу. С аттестатом так называемой Донецкой народной республики им делать нечего: для дальнейшей учебы им нужно получить аттестат Украины или России. Как гражданам России сделать это им будет проще.
- Естественно! Каждая страна обязана защищать своих граждан. Это то же самое, что произошло в Абхазии и Южной Осетии. Меня такие вещи не удивляют. Рисунок создан уже давно, был просто вопрос - будут ли и как этот метод применять.
- Что означает эскалация? Это может означать, что в течение пары недель будут активнее стрелять друг по другу, может быть, проведут несколько раздведрейдов. Но я не верю, что кто-то предпримет полномасштабное нападение в одном или другом направлении.
- Это, да, но я не верю в вероятность этого. Это означало бы открытый полномасштабный межгосударственный военный конфликт. Это своеобразная патовая ситуация: украинцы могли бы попытаться отбить свои оккупированные территории, но при вмешательстве вооруженных сил России, что весьма вероятно, конечный результат окажется непредсказуемым. А атака так называемых народных республик невозможна без помощи вооруженных сил России.
- На словах обе стороны конфликта хотят мира, реальность, однако, иная. Как я понимаю, этим конфликтом управляют интересы многих людей и групп. И эти интересы не только миролюбивые. Война для многих – это бизнес, то есть возможность получения экономической прибыли. Как легально, так и по-черному. Политика и бизнес в военной зоне связаны друг с другом и находятся в зависимости друг от друга.
Если сейчас говорить о международной миссии, которая должна обеспечить мир, то враждующие стороны должны отгородиться друг от друга буферной зоной – на протяжении сотен километров. А это потребовало бы десятков тысяч миротворцев, их логистического содержания и организации ротации - неизвестно, на какой срок. Это должны быть вооруженные силы нейтральных стран, одобренных обеими сторонами конфликта.
- Я такого ресурса и желания в нынешней политической ситуации не вижу.
- Сталкивался, когда общался с местными жителями. Это в действительности коррупция. Такое исследование не входит в перечень тем, покрываемых мандатом ОБСЕ, и, как правило, мы этого в докладах не отражаем, но при общении с местными жителями, приходилось слышать и об этом.
У местных жителей возникло недовольство использованием ограниченных ресурсов с сомнительной ценностью на уровне местных властей и заигрывание с людьми и предприятиями, связанными с верхушкой власти. В этом нет ничего чрезвычайного, поскольку так работают по всей стране, а не только в военной зоне. Просто в военной зоне это происходит интенсивнее.
С военной стороны в игру вступает военная промышленность, которая связана с государственными заказами и возможностью на этом хорошо заработать. И при помощи коррупции. Война в одном регионе страны дает для этого замечательные возможности, и если закончится война, закончится и возможность получать прибыль. Все просто.
Время от времени случаи коррупции становятся достоянием общественности, чиновники и люди с погонами слетают с должностей и садятся в тюрьму. Но в подавляющем большинстве случаев коррупция остается невыявленной - или на ее выявление просто нет желания. Складывается такое ощущение.
- Да, ни одна из сторон конфликта не относится к ОБСЕ хорошо, в том числе жители конфликтного региона. Скорее с присутствием ОБСЕ смирились как с неизбежностью, от которой ничего не зависит. Если в начале конфликта к наблюдателям ОБСЕ относились в большей надеждой, – особенно гражданские лица – то, видя продолжение конфликта и отсутствие удовлетворяющего их решения, люди сменили отношение на безразличное или даже враждебное.
Живущие в военной зоне поначалу видели в ОБСЕ нечто вроде миротворческих сил, которые принудят участников конфликта к миру, надеялись на это. Но это не являлось и не является мандатом ОБСЕ, и для этого у организации нет средств. К сожалению, местным жителям этого не смогли достаточно объяснить.
Часто приходилось встречаться с местными жителями, которые выплескивали свою фрустрацию на наблюдателей ОБСЕ, обвиняя нас в искажении правды, вранье, шпионаже и черт знает в чем. Поначалу это тревожило, я пытался что-то объяснить, но по прошествии какого-то времени стал просто слушать, поскольку люди чаще всего не хотят обсуждения, им просто нужно выплеснуть наболевшее. Часть нашей работы – быть громоотводами. К этому нужно просто привыкнуть.
- Я жил в гостинице, как и все остальные наблюдатели ОБСЕ. (Наблюдатели ОБСЕ живут в центре Донецка в бывшей гостинице Radisson – Я.П.) Самостоятельная аренда жилья и перемещение в свободное время были исключены.
Утром отправлялись из гостиницы в патрулирование и вечером возвращались назад. Свободное перемещение после работы в лучшем случае ограничивалось 200 метрами от гостиницы, в худшем – дверями гостиницы. Если ходить по улицам, то только со спецразрешением и с кем-то из коллег-наблюдателей. Как минимум один из нас должен был знать русский язык.
Часто у гостиницы местные жители организовывали «акции протеста», в которых выражали недовольство действиями ОБСЕ. Как-то ночью сожгли на парковке у гостиницы четыре бронированных джипа ОБСЕ. (Это было 9 августа 2015 года, по сообщению ОБСЕ, вероятной причиной являлся поджог – Я.П.)
Какое-то время все это было терпимо, но со временем начало угнетать и утомлять. Особенно отсутствие свободы передвижения. По крайней мере, меня.
Член миссии Организации безопасности и сотрудничества Европы (ОБСЕ) на востоке Украины с мая 2015 года до 31 марта нынешнего года.
Май 2015 – март 2016 в Донецке.
Март 2016 – март 2018 в Мариуполе.
Март 2018 – март 2019 в Краматорске.
Служил наблюдателем в патруле и командиром, пилотом дрона и дежурным в штабе.
51-летний Анто Керганд – бывший офицер вооруженных сил Эстонии, который ушел в запас в 2015 году в звании подполковника. С мая по ноябрь 2011 года являлся командиром эстонского контингента в Афганистане.