В театре «Эстония» состоялись премьеры двух версий легендарного мюзикла Леонарда Бернстайна «West Side Story» – на английском и на эстонском языках.
Иногда обреченность на успех оборачивается просто обреченностью
31 мая 2019, 07:16
Даже самый успешный театр, а «Эстония» – театр успешный и любимый публикой – имеет право время от времени терпеть неудачи. Слишком ровная и прямая дорога к славе вызывает подозрение, как океан, который не позволяет себе штормить. Таким необходимым «штормовым предупреждением» показался мне столь ожидаемый мюзикл Бернстайна – звездное музыкально-танцевальное переложение «Ромео и Джульетты».
Автор музыки решил сделать момент противопоставления двух враждующих кланов обоснованным, социально ярким (у Шекспира Монтекки и Капулетти» – «две равно уважаемых семьи»; драматург умышленно скрыл причину вражды, сделав существенным сам ее факт). Вначале Бернстайн хотел столкнуть евреев и католиков, но затем решил противопоставить две уличные банды: потомков белых эмигрантов и пуэрториканцев, в 50-х годах минувшего века эта тема была острой и тревожной. Так родились такие хиты, известные всему миру, как «Maria», «Tonight» и многие другие.
Спустя столько времени тема конфликтного противостояния двух общин как нельзя лучше ложится и на ситуацию в нашей стране: на протяжении десятилетий самые разные театры Эстонии задумывали постановку «Ромео и Джульетты», где Ромео был бы, например, русским, а Джульетта эстонкой (можно и наоборот), но так ни один театр и не решился воплотить идею, актуальность которой никогда не ослабевала.
Никаких русско-эстонских намеков нет и в постановке мюзикла в Национальной опере. Нет вообще никаких указаний на возможную проблему современного общества. Но я вовсе не настаиваю на обязательном осовременивании, нет! Просто шведский режиссер Georg Malvius, как и шотландский художник спектакля Ellen Cairns создали некую ретро-версию, с большой робостью и почтительностью придерживаясь изначальной задумки мюзикла. И при этом – против всяких незыблемых правил – и костюмы, и декорации, и мизансцены оказались, прежде всего очень бедными, чего мюзикл не прощает. Мюзикл требует роскоши, эффектов, шоу, эстрадного, если угодно, даже «варьетешного» напора – так, чтобы зрителям хотелось подпевать и подтанцовывать. Никогда бы песни из «West Side Story” не стали мировыми хитами, если бы их исполняли в томно-лирической манере меланхолично настроенные молодые люди в сопровождении деликатного оркестра (дирижер Лаури Сирп).
Как выбрать Ромео и Джульетту?
Если бы артистов выбирали только по вокальным данным, то можно было бы сказать, что кастинг прошел безупречно. Но даже в современной опере уже нет безусловного приоритета голоса, даже там уже требуется от артиста соответствие типажу, драматический талант, умение двигаться. Что же говорить о мюзикле, где внешность, типаж, а главное — эротичность, харизма, внутренняя энергетика, выплескиваемая на зрителя, являются определяющими. Мюзикл, как зрелище, прежде всего эротичен – не в силу откровенных сцен, но в силу простоты отношений: пришел, увидел, полюбил! И мы должны верить, что полюбил с первого взгляда, а уж в ситуации с «Вестсайдской историей» харизматичность, притягательность, соблазнительность главных героев должна быть неоспоримой.
Мало того, что британские артисты (Jade Davies и Cameron Sharp) никак не соответствуют облику юных влюбленных, так еще безжалостный художник одевает героиню в пышное белое платье, удавленное в талии, превращая ее в фигуру почти карикатурную. Постельная сцена, где мы видим весьма упитанного и раздетого до трусов юношу, вызывает некоторое чувство неловкости. И как бы прекрасно они ни пели, в их безупречных голосах нет и отголоска страсти, напора, живости чувства.
Шведский хореограф Adrienne Åbjörn не смогла добиться синхронности исполнения самых простых номеров. А смысл этих номеров как раз в том, что банды становятся единым целым. Они двигаются как одно – многорукое и многоногое существо; в нашем же случае отсутствие слаженности разрушает и структуру и сам смысл хореографии.
В одной из сцен воображение героя рисует ему будущую свадьбу с возлюбленной. Ирреальность происходящего реализуется через «кукольность» – все действующие лица уподобляются куклам или манекенам. Но такое массовое движение кукол требует серьезной и тщательной проработки: на премьере казалось, что движутся зомби, какими их изображают в фильмах ужасов.
Артисты мюзиклов должны петь не хуже оперных, танцевать не хуже балетных, играть не хуже драматических и совмещать в себе все эти дарования в гармоническом единстве. Мюзикл – тот редчайший жанр, который должен просто доставлять удовольствие публике. Все остальные направления взывают к мыслям, стремятся тронуть, потрясти, переменить взгляд на привычные вещи; мюзикл свободен от утонченности. Но вот какое можно провести сравнение: после выступления воздушных гимнастов в цирке иногда появляется клоун в котелке и на натянутой над землей провисающей веревочке пытается повторить, пародируя, трюки профессионалов. Он идет по этой вялой веревочке, еле-еле удерживая равновесие и вызывая смех в зале своей неловкостью, но, на самом деле, по провисшей веревке пройти гораздо труднее, чем по туго натянутой, такой клоун – не меньший, а порой и больший мастер, чем воздушные гимнасты. Так и развлекательный мюзикл: он не может идти по второму сорту, он требует высочайшего мастерства от артиста, решившегося на этот синтетический жанр, который «всего лишь» обязан доставить удовольствие.
Если у мюзикла не будет повышенной температуры...
Разумеется, я посмотрела и эстонскую версию мюзикла. Хельдур Харри Пылда в роли Тони произвел на меня, во всяком случае внешне, гораздо большее впечатление, чем его английский коллега. Но и его диапазон вокально-драматических возможностей никак не дотягивал до любовных переживаний. В трогательной сцене «под балконом», в которой Мария несколько раз прощается с возлюбленным, а потом столько же раз заставляет Тони вернуться, артист на третий призыв возвратился задыхаясь и отдуваясь (возможно такова была воля режиссера), тогда как по сюжету мюзикла он должен был прилететь на крыльях любви… Вообще все слова о любви (Мария в эстонском варианте – Ханна-Лийна Выза) в обеих версиях звучат как унылое обязательство, навязанное прекрасным голосам.
Отдельные претензии и к шведскому художнику по свету Palle Palme: сцена все время утопает в каком-то сером полумраке, в котором невозможно ни разглядеть лица, ни понять их мимику, изображение словно умышленно сделано невнятным, а когда отсутствуют положенные мюзиклу открытые страсти, то размытость лиц усиливает ощущение «технического» прогона вместо полноценной игры.
Конечно, мюзикл, да еще такой прославленный, да с артистами, обладающими прекрасными вокальными данными, в любом случае будет пользоваться успехом. Мало ли что может понаписать один рецензент. Мало ли почему он требует, чтобы у мюзикла была повышенная температура! Вот и программка очень красиво и тщательно выполнена, чудесные в ней снимки, продуманный и толковый текст. Билетеры – элегантные и вежливые – владеют все тремя языками. Буфет не обманывает ожиданий. Неужели стоит так уж придираться к спектаклю?
Когда-то критика была совестью искусства. Не могу утверждать, что моя журналистская совесть белоснежно чиста, но все-таки есть случаи, когда как ни стараешься, а вынужден сказать, что король голый. Ужасно неприятно это говорить, ужасно неприятно огорчать прекрасный театр, но время от времени надо говорить правду, чтобы совершенно не разучиться. Пока еще всё в порядке в Датском королевстве – театре «Эстония», потом, если сейчас промолчать, может стать и поздно. Во всяком случае, когда речь идет о мюзиклах.