Учителя: и в наших школах есть дети, склонявшиеся к тому, о чем писать страшно

Школьники. Иллюстративное фото. Фото: Sille Annuk / Postimees

Травля – проблема, время от времени дающая о себе знать в любой школе. Иногда это проблема одного агрессивного ребенка, иногда возникающий на пустом месте бойкот, объявленный группой детей одному изгою, иногда это может быть спровоцировано учителем или родителем, иногда это приводит к трагическим последствиям, но чаще худшее удается предотвратить. Мы поговорили с учителями разных школ о том, как решаются похожие проблемы у них. Ввиду того, что мы не можем говорить о конкретных случаях, участники которых легко идентифицируются, имен и школ мы не называем.

Учитель 1: самая большая проблема была с родителями

У нас тоже недавно был случай, когда мальчика травили и он хотел покончить с собой. Там работали со всем классом и с родителями. Кто виноват, кто прав, разобраться трудно: тот не так посмотрел, другой что-то сказал, третий засмеялся -  и понеслось. Мальчик убежал из школы, его искали, а потом он сам рассказал о своих планах психологу.

Класс разделили на несколько групп. С одной работал психолог, с другой - социальный педагог, с третьей - завуч, с четвертой - классный руководитель.

У них были свои карточки, где каждый описывал, как прошел день, как они себя чувствовали, что сделали хорошего или плохого. Каждый день встречались и разговаривали. Работали не только с детьми, но и с родителями. Со всеми, даже с теми, кто как бы ни при чем. Просто учили замечать и вмешиваться, когда кого-то обижают, оскорбляют, дразнят. В открытую травля не происходит, потому что мы сразу вмешиваемся, все ведь исподтишка. Иногда одного взгляда, одной ухмылки хватает. И наша задача - постоянно говорить об этом.

У нас в школе для этого есть опорное лицо, психолог, социальный педагог, ученики, которые тоже помогают социализировать таких детей.

Самая большая проблема была с родителями, которые не верили, не хотели признавать, что и их дети косвенно виновны в сложившейся ситуации. С ними было трудно работать.

У нас в школьном уставе есть такой пункт - нарушение школьных правил. Мы взываем к нему, затем включается вся система поддержки - разговоры, круглые столы, иногда отлучение от школы. Меры воздействия есть всегда, просто их надо целенаправленно применять: каждый божий день после уроков обидчики обязаны являться и отчитываться. У нас даже были сделаны отдельные классы для двух таких учеников. Один ученик - один класс. Приходил к четвертому уроку и учился один на один с учителем. А им же это не нравится.

Мы сотрудничаем не только внутри школы, но и с волостью, и с полицией. Если бы у меня в классе была такая ситуация, я бы ко всем обратилась за помощью.

Учитель 2: у ребенка должно быть понимание того, что он может к кому-то обратиться

Если ко мне обращается ученик, у которого конфликт с самим собой, я обязана с его согласия сначала связаться с его собственными родителями. Я не имею права ничего делать без их письменного (!) согласия, и психолог не имеет права его консультировать. В этом году ко мне обратилась гимназистка, которая не справлялась с паническими атаками, а родители относились к этой проблеме снисходительно, мол, ерунда. Я по ее просьбе узнала все возможности и вне школы. Платные и бесплатные. Вышла на русского психолога из Rajaleidja - очень сильная, я бы даже сказала контролирующая что, как и насколько правомерно и своевременно действует школа, организация. Согласитесь, школу это очень дисциплинирует. Иногда нас поругивают несправедливо, но в принципе, главное, что проблемы решаются и ребенку оказывается помощь как в школе, так и вне ее.

Договорилась с психологом, определили варианты помощи, но я все равно должна была получить согласие мамы на то, чтобы с девочкой начали работать. Слава богу, мама почувствовала, что девочка на пределе и согласилась. Лично отвезла ее на первую встречу. Чтобы школьный психолог начал работать с ребенком, также необходимо разрешение родителей и не дай бог, если помощь начали оказывать раньше, без их разрешения.

Если у ребенка конфликт с другим ребенком, то социальный педагог и психолог разговаривают с ними по одиночке, а потом - обе стороны вместе. Пытаются выяснить в чем проблема, объяснить права и обязанности каждой стороны и каким образом конфликт может развиваться, разговаривают, - и очень серьезно - в большинстве случаев примиряют, и потом мы просто отслеживаем через учителей (просим последить на уроках), через родителей и ставим в известность обе стороны о том, что произошло.

Если конфликт продолжается, происходят новые стычки, о которых мы просим ребенка сразу рассказывать любому взрослому (иногда это гимназисты), которому он доверяет, то мы потихоньку начинаем выходить на родителей одной или чаще обеих сторон. Для этого опять-таки должно быть ходатайство одной из сторон, что представляет собой проблему. Я не могу инициировать разбирательство, если у меня нет «жалобы», она должна быть - от ребенка или от родителя, это не принципиально.

Есть у нас и те, кто тоже склонялся к тому, о чем писать страшно. У меня был, например, такой опыт: знаете, каково это - вести урок и понимать, что вот сидит эта девочка, а ты был вынужден, например, замечание сделать... Потом ночь не спишь, думаешь, а вдруг... обидела, вдруг задела... и плачешь от счастья, когда она приходит утром на урок. Счастье!

Тогда мы встречаемся, если надо - не единожды, с детьми и родителями и отдельно с родителями. Подключаются все - психолог, социальный педагог, классный руководитель. Мы рассматриваем и предлагаем всевозможные варианты, от чисто технических - перейти в другую группу, пересадить на другой ряд, до «содержательных» - терапия, уроки-тренинги для всего класса от специалистов, помощь в Raialeidja и т.д. Как правило, самый крутой и радикальный метод, который помогает в школе, - это смена класса. Но конфликт может переместиться в интернет, и мы пытаемся сами отследить намеки на издевательства в Сети (все мы чьи-то «друзья». У меня пару раз случайно вылезали материалы и комментарии, и я сразу связывалась с авторами и говорила, что звоню родителям, а потом обращаюсь к веб-констеблю)... Просим, чтобы ученики приходили и, да, жаловались или рассказывали о таких случаях. Приходят, такое в течение года встречается два-три раза точно.

Если все-таки сторона-«агрессор» не унимается и нам становится об этом известно, даже не от жертвы, то мы снова беседуем с родителями ученика о том, каковы наши дальнейшие действия: если родители класса решат, что это проблема всего класса, они могут ходатайствовать об отстранении от учебной работы на некоторый срок по решению педсовета, а ответственность за пройденный в этом случае дома материал ложится на родителей и на самого ученика. Если конфликт возник между двумя учениками, остальные не задействованы, «агрессор» не меняет своего поведения, родители и учителя не справляются, то у школы есть право (и обязанность) обратиться в молодежную полицию, в социальный отдел, предварительно мы всегда оповещаем об этом, и там уже работа ведется очень серьезно.

Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы родитель одной из сторон пришел разбираться с учеником, который обидел его ребенка. При любом конфликте, даже очевидном, это запрещено. У каждого должно быть ощущение, что за него есть кому вступиться. Взрослый не имеет право разбираться с ребенком, даже разговаривать: это запрещено в стенах школы законом. Он может только инициировать встречу с противной стороной через учителей, администрацию и специалистов поддержки. И мы всегда, иногда в тот же день, это организуем.

У нас очень ответственные специалисты поддержки. Все ребята со сложным социальным, семейным, эмоциональным фоном (и не только, конечно) постоянно находятся под наблюдением. Школа ведь обязана «догнать и вручить свидетельство об окончании основной школы», а иначе кто виноват? Только школа, родные в этих случаях уже не справляются и ждут чудес от нас. Утром нет в школе - звоним, спрашиваем где и как. Ушел после второго урока - звоним ученику: ты где, почему, возвращайся, пойдем вместе на этот урок, договоримся с этим учителем, уговариваем. Звоним родителям - ушел, вы знаете, куда, где он? Ищем друзей, просим позвонить их или передать трубку этому ученику, чтобы убедиться, что он жив и здоров и т.д.

Что самое-самое главное? Главное, что у каждого ребенка должно быть понимание того, что он может к кому-то обратиться. К родителям, к учителям, к классному руководителю, к медсестре школьной, к гардеробщице, к кому угодно. Этому надо учить детей с первого дня школы, говорить все время. Это самое главное! Поэтому я говорю всегда ребятам: пожалуйста, рассказывайте, не молчите. Будем плакать вместе, ругаться друг с другом или со всем миром вместе, искать выход.

Есть у нас и те, кто тоже склонялся к тому, о чем писать страшно. У меня был, например, такой опыт: знаете, каково это - вести урок и понимать, что вот сидит эта девочка, а ты был вынужден, например, замечание сделать... Потом ночь не спишь, думаешь, а вдруг... обидела, вдруг задела... и плачешь от счастья, когда она приходит утром на урок. Счастье! Или мама, которая звонит в 23.00 и плачет: помогите, она вас уважает, из дома ушла, где искать? Узнаем, что отсиживается у подружки, живая, слава богу.

Иногда ребенок попадает в группу риска потому, что он не такой, как все. Мы все со своими особенностями, это факт, но иногда родители точно знают диагноз или имеют предписание от специалиста, что к ребенку требуется определенный подход, который если не исключит, то уменьшит проявление его особенностей в учебе, поведении, но сознательно не говорят об этом школе, тем самым ставя собственного ребенка в ситуацию, где его особенность учителю не известна, а потому проявления этой особенности через какое-то время делают его «другим», странным, изгоем среди детей. Начинаешь со временем понимать: что-то идет не так. Обращаешься к родителям с просьбой встретиться всем вместе со специалистами, наталкиваешься на гнев и критику, обвинения в непрофессионализме и лени.

Когда проблема становится не только очевидной, но уже и критичной прежде всего для самого ребенка, школа имеет право даже при отрицании родителей направить их вместе с ребенком на обследование к специалистам. Уже авторитарно и ультимативно. И, чаще всего, выясняется, что - о, чудо - специалисты вынесли свой вердикт давным-давно, но родители имеют право о нем умолчать, тем самым уже поставив ребенка в ситуацию, когда он потерял надежду на свои силы и приобрел некую репутацию среди учеников и (!) родителей.

Все знают, с каким рвением и удовольствием родители в классе стараются изжить ученика конфликтного, сложного, неприкаянного, да, мешающего и обижающего, никому не нужного. В прошлом году на собрании требовали «убрать в другую школу, а лучше на другую планету» третьеклассника: вы бы видели маму этого мальчика! Мне пришлось сказать, что школа, к счастью, не имеет полномочий просто взять и выгнать ребенка, мы обязаны работать с ним, с его родителями, со всеми детьми этого класса, с соответствующими специалистами и органами пошагово, обязаны! Пришлось напомнить, что сегодня они уничтожают этого чьего-то сына, а завтра на его месте могут оказаться их дети. Пришлось сказать, что все дети, даже конфликтные - наши и они никому кроме нас самих не нужны, поэтому мы будем работать, следить за ними, воспитывать всех.

Бывают случаи,  что у ребенка замечают следы насилия (избиения), когда он приходит в школу. Тут мы не церемонимся - мгновенно проводим освидетельствование у школьного врача, срываем родителей с работы в тот же миг и ставим ультиматум, что в следующий раз при малейшем подозрении будет звонок в полицию без всяких предупреждений.

Если  с ребенком происходит инцидент и он «выходит из себя», начинает кричать, причиняет себе вред, бьется головой о стену и т.д. (это случается, в основном, с теми, кто задирается, с «агрессорами») на почве определенных склонностей и при отсутствии работы с такими поведенческими особенностями дома, ребенка уводят к психологу и социальному педагогу, где его успокаивают, разговаривают с ним, оказывают ему посильную помощь и срочно вызывают родителей, потому что только они имеют право обратиться к врачу и забрать ребенка домой. Одного его мы не отпускаем.

А вообще, если родители бьет тревогу, мы им благодарны, подключаемся мгновенно и подключаем всех и вся. Но чаще бить тревогу начинаем мы, что иногда воспринимается как вмешательство в частную жизнь.