Легендарный полярник, рекордсмен Книги рекордов Гиннесса, пересекший Антарктиду на лыжах без помощи техники, человек, более шестидесяти раз ходивший на Северный полюс, бывший руководитель российского Музея Арктики и Антарктики Виктор Боярский встретился со своими друзьями на борту «Адмирала Беллинсгаузена». Rus.Postimees побеседовал с ним о полярных превратностях, дружбе с не менее легендарными альпинистами и о многом другом.
- Когда придет Тийт Пруули, я его спрошу. Меня позвали где-то месяца три назад принять участие в этапе, который проходит через Лондон, просили выступить там на совещании в Географическом обществе, но я не смог: у меня в августе другая короткая экспедиция. А в начале пути – почему нет. Отчасти это приглашение получилось, потому что я являюсь членом Клуба эстонских полярников. У меня большие дружеские связи и с Морским музеем в Таллинне – когда я был директором Музея Арктики и Антарктики, мы иногда друг друга посещали. И поскольку я еще возглавляю полярную комиссию Русского географического общества, мы принимали участие в торжественном приеме эстонской экспедиции в Петербурге, а потом отправились в Таллинн. Когда я спросил руководителя, какие мои обязанности здесь, кроме того, что бородой здесь отсвечивать на верхней палубе, мне сказали, что надо кое-где выступить. Я рассказывал, например, президенту Эстонии, которая у нас была, об экспедиции Беллинсгаузена-Лазарева и о тех экспедициях, где мне удалось побывать, открыл выставку в Калининграде.
- У меня тесные связи с Морским музеем в Таллинне. Мы с ними обменивались выставками, а потом они пригласили меня выступить в связи с тем, что они делали выставку по Амундсену-Скотту, а я был в трансантарктической экспедиции, которая стала второй после них, достигшей Южного полюса на собаках. У меня в Эстонии есть хорошие друзья-полярники, включая Энна Каупа, который сейчас идет с нами на яхте. Вообще среди эстонцев много полярников, их было очень много в антарктических экспедициях. После России Эстония, наверное, вторая по количеству полярников среди советских республик, поэтому совершенно неудивительно, что этот проект, в котором мы сейчас участвуем, имеет эстонское происхождение. Российские полярники тоже не могли пропустить двухсотлетие, поэтому в 2017 году инициативная группа, в которую я входил, подготовила прошение на высочайшее имя, на Путина, по поводу похода на паруснике «Мир». Идея была не просто пройти, а набрать в качестве курсантов ребят из разных стран, включая Эстонию, повторив этот поход. Но, к сожалению, никакой реакции не последовало, хотя прошение было передано практически в руки.
- Это Общество поддержки флота продвигало эту идею, они, по-моему, пойдут в ноябре. И «Седов» с «Палладой» собираются. И еще две яхты из Кронштадта выходили. Так что парусов в Антарктиде будет ну, не как на регате на Сааремаа, там что-то около 110 бортов было, но тоже достаточно. Думаю, Фаддей Фаддеевич и Михаил Петрович и вся их команда, 181 человек, были бы очень довольны такого рода событием, которое так достойно отмечает их подвиг.
- Я его не просто так окончил. Я еще со школьных лет стремился или быть моряком, как мой отец, или полярником, поскольку это два таких основных героя произведений Джека Лондона, моего любимого писателя. Поступал я, на самом деле, в Мореходку, когда приехал в Питер. Я всю свою юность и школу провел в Батуми, в Грузии – далеко от полярных условий. И когда я не прошел в Мореходку по зрению, я выбрал Электротехнический институт, потому что сказали, что после него можно будет опять попасть на море. А на последнем курсе – у нас была кафедра, которая занималась проектированием радиоэлектронных устройств, локаторов и всего такого – пришел наш выпускник и сказал, что есть хорошее приложение наших технических знаний в такой экзотической стране, как Антарктика, там как раз в Арктическом институте создается новая лаборатория, которая будет специализироваться на применении радиоэлектроники в гляциологии. Если раньше основным инструментом гляциологов была лопата, то теперь появился новый инструментальный подход, и это себя оправдало. Первые же пробные испытания радиоаппаратуры в Антарктике дали очень важные результаты по дистанционному измерению толщины ледников. И это стало моей основной специальностью. В 1973 году после окончания института я поступил по распределению в Институт Арктики и Антарктики и поехал в свою первую экспедицию и вот 46 лет уже в них хожу.
- Вообще мою биографию я поделил бы на три этапа: первые 15 лет - это чисто наука, я зимовал в Арктике и Антарктике, где занимался толщиной морских и пресных льдов. А в 1987 году я работал на станции «Восток» в сезонном отряде и пришел запрос по линии МИДа от француза, Жан-Луи Этьена, с просьбой представить одного кандидата в экспедицию, которая готовила грандиозный по всем понятиям переход через Антарктиду, и я попал туда. И был этому несказанно рад, в отличие от жены. Потому что меня в моей профессии процентов на 30 привлекала наука и процентов на 70 – то, что она осуществлялась в полярных условиях. А здесь получился чистый Джек Лондон – собаки, лыжи.
В 1987 году я вернулся из предыдущей экспедиции и в том же году поехал на первую встречу с организаторами в Париж, потом, уже в феврале 1988 года, у нас были сборы в штате Миннесота, у организатора экспедиции, американца Уилла Стигера. Для тренировки перед большой экспедицией выбрали Гренландию. Этот поход можно выделить как отдельную экспедицию, т.к. это всего второе в истории пересечение Гренландии, причем по меридиану: великий Нансен пересек ее сто лет назад по параллели, они прошли поперек, а мы прошли вдоль. Ставилась задача испытать себя, снаряжение и собак в условиях, которые максимально моделируют Антарктиду. Если любого, даже очень опытного полярника с закрытыми глазами привести и поставить на гренландский купол и спросить, где он находится, он вряд ли скажет, Антарктида это или Гренландия. Поэтому мы и решили тренироваться там и прошли. Для меня самая большая проблема была с учетом моей биографии, что я лыжник-то был никудышный, потому что там, где я рос, снег выпадал примерно раз в четыре года. Пока я был студентом, в лыжах я маленько поднатаскался, но опасения были. Второе опасение касалось языка: понятно, грузинского в экспедиции никто не знал и русского, тем более, но надо было каким-то образом соответствовать и общаться со своими новыми товарищами и не подвести Отчизну, которая меня отправила. Мы прошли Гренландию, 2200 км, за 64 дня. Там я понял, что смогу потянуть и большую экспедицию. В походе я сам себя назначил на роль ведущего: в любой экспедиции на собачьих упряжках, когда нет ориентиров, надо, чтобы перед собаками кто-то шел – человек, который видит дорогу, смотрит трещины и т.п. Всю вторую половину дистанции я шел впереди. А потом в Антарктиде из 6500 км я так прошел перед собаками 5500 км.
- Мы изначально так ставили задачу – перейти Антарктиду без использования механических средств. До нас этим маршрутом вообще никто не ходил, это самый длинный маршрут, который можно себе представить. В 1957-58 годах британско-новозеландская экспедиция Хиллари-Фокса прошла материк как раз на тягачах и использовала собак для разведки трещин. Это как-то не совсем хорошо. И мы отказались от механических средств. Собственно, они только сейчас вышли на такой уровень, что на них можно рассчитывать и надеяться, что на них можно что-то пересечь. В ту пору эти тяжелые гусеничные вездеходы плохо передвигались через трещины и потом, где взять столько топлива? Все это превращалось в такую огромную логистическую задачу, что терялся весь смысл этого перехода. А собаки – это же те, благодаря кому были сделаны все наши великие географические открытия в Арктике, Антарктике и вообще в мире. Пири и Амундсен доказали, базируясь на опыте эскимосов, наших коренных ребят, что это наиболее адекватный и надежный способ передвижения в полярных районах, если правильно ими управляешь. Поэтому у нас выбор был однозначный – с собаками, тем более, что один из наших организаторов Уилл Стигер всегда работал с собаками, которые у него были на ранчо. Он и на Северный полюс в 1986 году ходил на собаках. Хотя в Арктике они не столь эффективны, как в Антарктиде.
- Есть, и я за нее очень переживаю, кажется, ее отравили догхантеры. Вообще у меня всегда собаки дома, но не ездовые, я их подбираю на улице как правило. Эту я приманил сосисками: решил, если грозди хватит, чтобы заманить в машину, возьму. Может, отчасти меня в экспедицию и назначили, что я всегда с собаками возился. Сейчас я ко всему прочему возглавляю Федерацию ездового спорта в России, мы проводим чемпионаты страны осенью и зимой, но там собаки другие: они рассчитаны на то, чтобы быстро бежать, немного тащить и быстро замерзать. А наши были более рабоче-экспедиционные животные.
- В основном, я сейчас занимаюсь деятельностью своей компанией, которую основал в 1991 году, она времени занимает не так много. Сезон на полюсе довольно ограничен: с февраля по апрель, а все остальное время происходит не очень напряженная подготовка, можно найти время для чего-то еще. А что касается гонок на упряжках, когда встал вопрос о воссоединении этой федерации после развала советской, чтобы объединить разрозненные отряды, меня просто попросили возглавить ее. Им нужна была кандидатура, которая не вызывала ни у кого аллергии. И, поскольку я в этом гоночном бизнесе не участвовал, но к собакам отношение имел и был известен, меня пригласили, сказав примерно: мы сейчас организуем это дело, а потом можете уходить. Но вот я занимаюсь этим уже шесть лет и все больше времени этому посвящаю. И, к сожалению, убедился, что в собачьем спорте человеческие отношения очень далеки от идеала. Здесь такие амбиции, такие разборки…
- Это очень индивидуально. У человека, прошедшего много экспедиций, возникает некое базовое представление о том, кто он есть и имеет ли он право на амбиции. И если они соответствуют его достижениям, то они просто нивелируются сами по себе, уничтожаются. В приличном обществе вообще не очень любят людей, которые ставят свое эго на первое место и забывают об остальном. У нас, к счастью, на Трансантарктике подобрался коллектив, который исповедовал нормальные человеческие отношения. Хотя у нас официально были два лидера – это француз и американец – никто не пытался тянуть одеяло на себя. Обстановка была такая, что были примерно одного возраста – это очень важно – и одного примерно жизненного опыта. А он в таких экспедициях гораздо более ценен, чем опыт профессиональный, поскольку профессиональный опыт ты можешь во время экспедиции отточить, а вот жизненный опыт дается многолетней историей перед этим. Важно, чтобы человек уже до этого выработал какие-то критерии, как себя вести, когда ты в коллективе. Больше шансов, что не будет никаких конфликтов.
- Если есть какой-то смысл в том, что ты делаешь, то можно сходить и сто. Для меня главное достижение не в том, чтобы я в очередной раз попал на полюс, сбиваясь со счета и пугая всех родственников. Нет, я сейчас просто организую экспедиции на полюс для людей, которые в силу многих причин ни разу там не были, но хотят себя испытать. К сожалению, для этого прежде всего надо иметь деньги, это очень непростое и дорогое мероприятие. Мне доставляет удовольствие помогать людям осуществить их мечту. Смотреть, как они реагируют, - это для меня всегда ново. Люди меняются и полюс тоже меняется, хотя и не так сильно.
- Если 45 лет этим заниматься, это как бы уже стиль жизни. Я просто еду, поскольку это уже неотрывно от меня. Каждый раз обнаруживая себя в этих местах, я чувствую, что это мне не надоело. Это редкий случай, когда хобби и работа совпадают. Мне повезло, мне не надо выбирать, в то время как многие вынуждены отказываться от любимого дела, например, в силу семейных обстоятельств.
- Один раз было, и это было связано с тем, что у меня, как и у многих полярников, профессиональное заболевание позвоночника. Вещи-то тяжелые все время таскаешь. До поры до времени все это было посильно, пока я был молод, а в 2006 году я вел очередную группу на полюс, и мне прихватило спину так, что я впервые в своей жизни обратился к Всевышнему. Я вообще человек неверующий в том смысле, что церковь не посещаю, но чувствую, что что-то такое есть. И вот я тогда впервые обратился к Господу Богу, имея за спиной десять человек и чувствуя себя не в своей тарелке. Мне тогда показалось, что надо завязывать. Ну, в каком смысле, не совсем завязывать, а с активным способом. Сам я уже не вожу группы, но остаюсь там.
Альпинисты вообще от полярников очень отличаются: их цель более очевидна. Любая вершина очевидна: ты дошел до нее и видишь, что она есть. Полюс – это другое. Это хоть и вершина, но она ничем не отличается. Поэтому, в отличие от альпинистов, полюс надо иметь внутри. Когда ты идешь на полюс, ты должен знать, что эта точка ничем не отличается от всех остальных.
- Профессионал от путешественника-любителя отличается тем, что он старается максимально использовать предыдущий опыт, использовать все возможные достижения в смысле экипировки, продовольствия, системы навигации, поскольку вопросы жизнеобеспечения команды должны решаться максимально адекватно. Подготовка увеличивает шансы на то, что человек будет адекватно себя вести в критической ситуации. Ты можешь предвидеть то, что может случиться, есть некий алгоритм действий в таких ситуациях. Хотя бывали случаи, когда, например, у нас под палаткой совершенно бесшумно разошлась трещина в льдине, мы оперативно выскочили, но это еще раз показало, что в Арктике никогда нельзя расслабляться полностью. Даже когда идеальная погода, остается шанс нарваться на неприятности.
- У нас с Месснером разница в возрасте шесть лет, когда я еще занимался в институте, его книжки, в том числе «Хрустальный горизонт», уже были переведены. Я их читал, конечно, и для меня всегда такие люди, которые ходят на 8000 м, были, как некие небожители. Потом, в Антарктиде в 1989 году мы шли, зная, что Месснер с Фуксом собираются пройти коротким маршрутом через материк, и встретились с ним впервые на холмах Патриот – есть такой базовый лагерь. Для меня он был человеком-легендой, а у него такой опыт лыжного перехода (он был без собак) был новый, поэтому он с интересом смотрел за нашими приготовлениями, и, когда однажды мы собирали лагерь, он подошел и спросил: «И что, каждое утро так?» Там же нужно собрать палатки, одеть собак, запрячь – долгая история, занимает часа два. И так каждое утро. Потом он посмотрел на мои щеки – они были в то время довольно обугленные – и говорит: «А что ты используешь против обморожения?» Я говорю: «Да вот, теща наготовила гусиного жира, я им смазываюсь». А в нем было, наверное, немножко соли, поэтому, когда от пота он у меня таял, меня эта соль доставала. Но я спокойно к этому относился. Потом мы ушли со стоянки и уже были в пути, как вдруг от них прилетает самолет, и пилот говорит, что вот тебе Месснер передал, и протягивает мне тюбик крема от обморожения. Он пах так вкусно, что за мной потом все товарищи гонялись.
Это был 1989 год. Потом мы с ним встретились уже в 1994 году, когда он приезжал в Питер и был у нас в музее. До этого я успел познакомиться на телевидении с нашим замечательным альпинистом Володей Балыбердиным, который первым в советской двойке взошел на Эверест, и у нас тоже завязались с ним теплые отношения. В 1995 году мы с Месснером стали обсуждать вариант похода на Северный полюс, наша компания тогда уже стала организовывать походы туда на собаках, и он с братом тоже отправился туда, но опять без собак. Мы вылетели на одном самолете, стартовали из одной точки, а потом их оттуда вывезли: у них потерялись сани, пропала палатка. Он потом сказал: мне лучше три раза на Эверест залезть, чем пройти по этому океану. После этого я был у него дома в Мерано, мы переписывались.
Альпинисты вообще от полярников очень отличаются: их цель более очевидна. Любая вершина очевидна: ты дошел до нее и видишь, что она есть. Полюс – это другое. Это хоть и вершина, но она ничем не отличается. Поэтому, в отличие от альпинистов, полюс надо иметь внутри. Когда ты идешь на полюс, ты должен знать, что эта точка ничем не отличается от всех остальных. Не всем это так понятно. Для тех, кто недостаточно мотивирован, кто идет туда, просто чтобы поставить галочку, покупает недешевый тур, это испытание. Они обычно на второй день начинают спрашивать, ради чего все эти страдания. Даже для очень хорошо физически подготовленных людей этот холод и отсутствие достаточной мотивации становились трудным испытанием. Бывало, что говорили: «Вывозите меня отсюда».
- Это короткие экспедиции – 10-20 суток. Мы обычно искренне просим, чтобы люди знали свои медицинские проблемы. Люди должны понимать, что не нам, а им нужна эта медицинская справка. На холоде все болячки очень здорово проявляются, которые могут повлиять не только на судьбу самого человека, но и всей группы. Никаких психологических тестов мы не проводим. В палатке у нас люди живут по двое, и мы стараемся спрашивать, кому как комфортнее. Иногда люди прибывают уже сформировавшимися парами, иногда нет. Но вообще совсем случайные люди в такого рода походы обычно не попадают, так что изначально существует какой-то фильтр. Хотя бывают и проколы. Однажды попался, например, дикий алкоголик: хороший был человек, но начал пить изо всех сил, пришлось его вывозить. Но такое бывает редко.
- Полярники-то? Да они вообще, как дети! Они любят шутить. Им все, что греет, все нравится, а смех очень согревает.
- У меня есть кумир на все времена – это Высоцкий, которого я горланю, когда нужно идти впереди. Иногда я позволял себе голосить – все равно идущего впереди обычно никто не слышит. Я много его песен знаю. Из любимых - «Вдоль обрыва» и про друга, который не вернулся из боя. У него нет проходных песен и я, как многие из нас, готов слушать его без перерыва.
- Я всегда помню о том, что нет ситуаций, кроме смерти, когда не может быть хуже. Это позволяет более трезво оценивать происходящее. Иногда у тебя болит нога и это кажется мировой трагедией, но представь, что это произошло бы в других условиях. Около полюса ты прошел, увидел, что за тобой рухнул мост, начинаешь реконструировать, что могло бы быть, и это сознание, что могло быть хуже, формирует, конечно, особое отношение к действительности. У нас есть лозунг, который придумал, а может, где-то позаимствовал мой друг Жан-Луи Этьен: Today is better than yesterday, but worse than tomorrow. Такой оптимистический подход, что сегодня лучше, чем вчера, но хуже, чем завтра. Это позволяет и в обычной жизни не строить трагедий из тех событий, которые на это не тянут, и в то же время быть готовым к плохому повороту событий, не паниковать и не желать о содеянном. Это любимое занятие многих людей, но оно совершенно бесполезно и только расстраивает. Если ситуацию можно исправить, надо действовать изо всех сил, если нет - и горевать не о чем.
- К счастью, на человеческом уровне эти политические интриги довольно нивелированы, т.е. сколько я мог убедиться, даже при обострении отношений между государствами, на отношениях людей, представляющих эти государства, это никак не сказывается. Разве что бывает, что ты рассчитываешь получить поддержку от того или иного государства, а потом оказывается, что из-за политических распрей это невозможно, и это, конечно, может сказаться на твоих планах. Но этого не происходит в отношениях между людьми.
- Фритьоф Нансен. Он не просто путешественник, он очень многосторонний, он гуманист. Для меня он остается непревзойденным авторитетом среди полярников в силу его многогранного вклада в историю всего человечества. И еще, конечно, Эрнест Шеклтон, хотя и среди наших соотечественников много таких людей, на которых стоило бы равняться.
- Ее не повторить при всем желании. Важно, чтобы это событие не прошло формально, в сопровождении лозунгов, криков и тостов. Чтобы было совершено нечто такое, чтобы это могло привлечь внимание людей, которые от этого страшно далеки. Антарктида ведь – очень далекая планета. Задача этой экспедиции – чтобы люди узнали и оценили тех наших великих людей, которые сделали это двести лет назад, в условиях, совершенно непредставимых для современного человека. Те, кто ходил в Антарктиду, может сказать, что на парусниках, на которых нет двигателей, где приходится постоянно менять паруса, опасаясь, что ты попал в ловушку и тебя могут закрыть льды, без локаторов, в тумане, среди айсбергов, сделать это почти невозможно. Это просто не передать, как они смогли это сделать и в итоге открыли материк. Мы сейчас хотим почтить этих великих первооткрывателей и сделать это событие нерядовым.