Видный ученый Сергей Капица полагал, что культуру можно и нужно насаждать даже силой. Конечно, тут с усмешкой можно вспомнить Салтыкова-Щедрина, который устами одного из героев говаривал: просвещение насаждать, но без кровопролития. Но я на стороне категоричной формулы Капицы, пишет Елена Скульская.
Издание The Guardian в октябре минувшего года опубликовало рейтинг стран, у жителей которых самые большие домашние библиотеки. Исследование провели два престижных университета – Австралийский национальный и университет Невады. (Australian National University и University of Nevada). Публикацию прислал мне только что из Нью-Йорка писатель Александр Генис, недавно выступивший на фестивале «Дни Довлатова в Таллинне».
Он не знал, что эта новость известна здесь, и хотел меня обрадовать. До этого он не раз мне говорил: «Признаться, я удивлен, что мои книги переведены на эстонский язык и даже включены в школьную программу, будто у эстонцев своих забот и своей литературы мало...» Я отвечала, что у него в Эстонии даже есть свой клуб фанатов, и интерес эстонского читателя к русской и мировой литературе не уменьшился в последнее время.
Александру Генису показалось очень симптоматично, что Эстония, согласно анализу экспертов, на которых совершенно невозможно повлиять местными эстонскими силами, получила титул страны «настоящих книгочеев» или (что на любом языке звучит почетно, а не обидно) страны «истинных книжных червей». В каждой эстонской семье в среднем около 200 книг, в каждой пятой семье – более 500. С некоторым отрывом за Эстонией следует Норвегия, Чехия, Дания, а Россия оказалась на пятом месте.
Статья в The Guardian начинается словами: «Do you have more books than an Estonian teenager? If you live in an English-speaking country, the answer is probably no». (Больше ли у вас книг, чем у эстонского подростка? Если вы живете в англоязычной стране, то ответ, скорее всего, будет отрицательным).
Впрочем, статья посвящена не столько статистике, сколько важнейшим социологическим выводам: ребенок, который растет в семье, где есть домашняя библиотека, – даже если он не читает имеющиеся там книги – вырастает более одаренным и интеллектуально развитым, чем тот, кто не видел книг в детстве, хотя в дальнейшем он мог успешно закончить несколько университетов. Исследователи сравнивают интеллект выпускника университета, росшего в доме без книг, с развитостью девятилетнего ребенка, игравшего в стенах дома или квартиры с книжными полками.
Мне кажется, что это уникальное лидерство нужно сохранить любым путем. Видный ученый Сергей Капица полагал, что культуру можно и нужно насаждать даже силой. Конечно, тут с усмешкой можно вспомнить Салтыкова-Щедрина, который устами одного из героев говаривал: просвещение насаждать, но без кровопролития. Но я на стороне категоричной формулы Капицы.
Мне претит хвастовство многих коллег-литераторов, которые перевели в «цифру» свои библиотеки и теперь весь багаж знаний носят с собой. Но я до недавнего времени помалкивала, слушая их и понимая, что моя страсть к книгам – и к новым, с особым запахом будущих открытий, и к старым, где я помню, словно фотографию любимого, каждую страничку, – есть знак осеннего увядания и тоски по невозвратному прошлому. Мне и в голову не приходило, что продвинутые и юные американцы с австралийцами держатся моей точки зрения.
Когда моему внуку было лет восемь я обманом вынудила его прочесть «Евгения Онегина»: я сказала, что нужно роман перепечатать на пишущей машинке, что такое я получила задание на работе, и без него не справлюсь. Худенький маленький мальчик сел за громоздкую машинку, каждый удар по которой стоил большого труда, и стал перепечатывать по буквам бессмертный том. Я наградила его за труды новейшим Lego, о котором он тогда мечтал больше, чем Татьяна Ларина о взаимности Евгения Онегина. Потом он по собственной инициативе (игрушки-то появлялись все новые и новые) взялся за «Бурю» Шекспира. Продолжать не буду, не мне судить о нынешних способностях моего внука.
Есть люди, которые крадут драгоценности, картины, стоящие миллионы, грабят банки; мне же бесконечно дороги те, кто может украсть книгу из моей домашней библиотеки.
Петербургский журнал «Звезда», главный редактор которого Андрей Арьев прочел на «Днях Довлатова» лекцию «Довлатов и Бродский», открывает в ближайшее время рубрику «Чтение как судьба». Какое прекрасное название! То, что собственное писание становится судьбой, известно всем, но вот каково играть в чужие слова, быть детективом, Шерлоком Холмсом, разгадывая подтексты, вторые и третьи смыслы, сопоставлять жизненные обстоятельства писателя с его сочинениями.
Такие детективные расследования увлекательны и азартны – это своего рода Монте-Карло, на которое не жаль потратить жизнь. Читатель – всегда азартный игрок, дознаватель, он интригует, блефует, он прячет тузы в рукавах своей памяти, словно профессиональный шулер, он торопит развязку и одновременно боится ее, он ставит на страницу бессонную ночь; жена запрещает ему посещать книжные ярмарки, он воровато ускользает туда и возвращается, пряча под вешалкой внушительный пакет, который обнаружится в момент полной семейной идиллии.
Жизнь читателя никогда не бывает одинока: при нем его любимые цитаты, при нем его любимые герои, при нем его прекрасная речь, ибо речь развивается только благодаря чтению. Я всегда вспоминаю рассказ Хорхе Луиса Борхеса о том, как он, уже ослепший, все равно ходил в книжные магазины, поглаживал книги, трогал корешки и покупал, покупал, покупал, зная, что прочесть он уже ничего не сможет. Человек идет в театр, на стадион, в кино, чтобы – кроме главной цели – побыть среди людей. Читатель, напротив, бежит от людей, чтобы, наполнившись новыми мыслями и смыслами, быть вновь им интересным.
Я все время слышу жалобы: сегодня молодежь не знает, кто такой Гомер, завтра она уже не будет знать, кто такой Шекспир, что же делать?! Вот вам и ответ: покупайте книжные полки, заполняйте их хорошими книгами, и ваши дети, постоянно натыкаясь на корешок со словом «Шекспир», в конце концов, запомнят это имя. Так и начинается заполнение пустого внутреннего пространства, выделенного человеку для самостоятельного духовного и душевного насыщения.
Есть люди, которые крадут драгоценности, картины, стоящие миллионы, грабят банки; мне же бесконечно дороги те, кто может украсть книгу из моей домашней библиотеки (особенно приятно, если написанную мной). Эта книжная клептомания выдает человека, знавшего дефицит книг, – такой дефицит не сравним с отсутствием колбасы или пятнадцати сортов сыра (в начале 90-х я была в гостях у своего друга художника – эмигранта из Советского Союза, добившегося возможности жить в Париже; нас как раз стали выпускать за границу; его жена, ставшая за несколько лет настоящей француженкой, извинилась, что к десерту будет подано всего четыре сорта сыра, у нас же тогда было только два варианта: есть сыр или нет сыра). Но никакой сыр, никакие устрицы не могли сравниться с теми рисунками и картинами, которые подарил нам тогда Владимир Макаренко, уехавший во Францию из Эстонии. Не потому, что, ах, я такая вся из себя духовная, а потому, что, как говорил Мандельштам, бублик можно съесть, а дырка от бублика останется, поэтому она важнее.
Есть старинная сексистская китайская пословица: дом, где нет мужчины, не должен быть уютен. Пословица устарела. Полно уютнейших домов, где женщины прекрасно обходятся без мужской половины. Но дом, в котором нет книг, по-моему, похож на человека, которому ампутировали душу.