Многословная тишина и тайна слова

Фото: Елена Скульская

В нашей стране, наверное, самое большое количество театров на душу населения во всем мире, но это, к моему ужасу, никак не сказывается на интонации политических борений, пишет Елена Скульская.

Театр Одеон Герода Аттика на пять тысяч мест был построен на южном склоне Акрополя не так уж давно, если иметь в виду, что дело происходит в Греции, – в 165 году нашей эры. Здесь проходят ежегодные афинские театральные фестивали, и билеты трудно достать. На недавнем фестивале я посмотрела трагедию Еврипида «Умоляющие», написанную примерно в 424-420 году до нашей эры.

Нет больше котурнов, позволяющих актеру выглядеть выше и значительней, нет масок, точно обозначающих характер роли, но по сути ничего не изменилось: вся актерская игра состоит из слов, из стихов, которые исполнители адресуют друг другу и зрителям.

История начинается с несчастного Эдипа, который по воле рока женился на собственной матери и убил своего отца, беды преследуют и его детей – два его сына Этеокл и Полиник сражаются за фиванский престол и оба гибнут, в битве встречают смерть и множество соратников братьев. Но дело в трагедии вовсе не в борьбе за власть, не в поединках, а в горе матерей, которые умоляют дать им возможность похоронить своих погибших в боях сыновей. Эти женщины в черном, рыдающие и вопиющие на залитой ярким светом сцене, под звездным небом, высоким и мрачным куполом венчающим чашу амфитеатра, передают вечную, неизбывную, нескончаемую скорбь, которая терзает и будет терзать человечество, пока оно не откажется от войн, от терроризма, от убийств или –  уничтожит себя.

И под стенания и метания этих женщин вдруг луч света перемещается на один из боковых секторов амфитеатра, там встает большой хор мальчиков в белом – это внуки рыдающих женщин, это сыновья погибших в боях мужчин, это юные, пока еще не окрепшие мстители, которые, когда вырастут, подготовят новую жатву для ненасытной войны.

Знаменитый греческий режиссер Стафис Ливафинос закончил российский ГИТИС –  мастерскую А. Гончарова и М. Захарова – время от времени ставит спектакли в Москве, впитывает новейшие тенденции театрального искусства, и гениальную древнегреческую трагедию соединяет с современностью: вендетта – вовсе не итальянское слово согласно его постановке, но принцип мироустройства, где всякое поражение жаждет реванша, реванш подразумевает новую кровь и новую жажду мщения, и так до бесконечности.

Пять тысяч человек, не шелохнувшись (собственно, в старинном греческом театре особенно и не пошевелишься, спина прикасается к коленям сидящего сзади, ноги упираются в зрителя, сидящего перед тобой) впитывали происходящее более двух часов, всё больше проникаясь справедливостью режиссерского взгляда на войну…

Мне не нужно напоминать, что искусство ничего не может изменить в жизни, я вижу как в нашей стране ярость политических высказываний грозит вылиться в большие беды, меня пугает бедность словаря политиков, отсутствие поэтических цитат в их речах, отсутствие артистической харизмы, а ведь со времен Древней Греции эти умения были обязательными для политической карьеры. А в нашей стране, наверное, самое большое количество театров на душу населения во всем мире, но это, к моему ужасу, никак не сказывается на интонации политических борений.

И еще один новый театр

В Таллинне уже год успешно существует еще один новый театр – Kellerteater. У него свое необычное лицо, призванное будить в зрителях воображение, вызывать в них желание самим становиться режиссерами и соавторами пьесы, придумывать историю на свой лад. Скажем, в недавнем спектакле Керсти Хейнлоо и Рахо Аадла «Эмили Сейдж» вовсе нет слов. Это история женщины (она реально существовала, но, может быть, это и не имеет значения), которая пытается договориться со своим внутренним «я».

Иногда ее внутренний мир восстает против внешнего мира, иногда она достигает гармонии сама с собой, иногда внутренняя сущность пытается вырваться наружу и грозит разрушить и убить личность, темная сторона нависает над светлой, душит живое и трепещущее в человеке, но светлое все-таки вырывается и пытается загнать в угол, в самый мрачный уголок души оборотную сторону своего естества. (Исполняют две актрисы – Эва Пюсса и Аролин Раудва.

Этот драматический спектакль без слов в чем-то схож по мысли с премьерным танцевальным представлением театра Fine5 «Я здесь». Латвийский хореограф Ольга Житлухина с шестью танцовщиками сделала представление о том, как могут и должны соединиться двенадцать рук: это сюжетное пластическое представление об одиночестве и жажде взаимодействия, о ласке и отторжении, о том, что руки –  есть главный источник тепла, и их движения способны сделать человека и несчастным и счастливым. Шесть танцовщиков высокого класса очень скупо расходуют свои выразительные средства, чтобы спектакль легко прочитывался каждым в атмосфере  добра, нежности и ласки.

Я бы осмелилась здесь же, в разговоре о трогательных спектаклях, сказать несколько слов и об эпосе «Несгибаемый» Театра Von Krahl. Это произведение огромного размаха, фильм-спектакль, компьютерная игра с превращениями и невероятными трюками; занято несколько десятков людей искусства – не только актеров, но и писателей, политиков. Представление идет пять часов с тремя антрактами, в большом антракте, как на большой перемене в школе, кормят обедом.

Это спектакль о возможностях, которыми мы пренебрегаем, идя раз и навсегда выбранным путем, а путей и возможностей – тысячи. И прожить можно множество жизней, если не бояться раздвигать границы реальности, если отказываться от устоявшихся понятий, если дерзать и отправляться в полет. Автор сценария и режиссер - Пеэтер Ялакас. Настоящий праздник цифровых технологий, реалистического театра, кинематографических приемов, цирковых трюков… В конце концов, люди уходят из зала с ощущением, что жизнь прекрасна, забавна, вариативна, сулит неожиданности, притаившиеся буквально за каждым углом, нужно только успеть завернуть за этот угол.

Зал переполнен. Собственно, на всех спектаклях, о которых я вела речь, залы были переполнены, а в нашем окружении есть еще множество других театров, выставок, концертов, книг, и все они призывают к торжеству жизни; тысячелетиями художники призывают ценить жизнь, которую мы упрямо стараемся погубить.

Неумирающие мифы

В древнегреческой мифологии верховное божество Кронос, которому было предсказано, что его свергнет один из детей, пожирало своих новорожденных. В римской мифологии Кронос получил имя Сатурна, так и называется картина Франсиско Гойи «Сатурн, пожирающий сына», относящаяся к циклу «Черных картин», где передан этот мифический сюжет. Фреска была сначала сделана на стене комнаты в доме, где Гойя жил затворником, а потом была перенесена на полотно и помещена в музей Прадо в Мадриде. Прометей — древнегреческий титан, защищавший людей от произвола богов и укравший для них огонь, боги приковали его к скале, и орел неустанно клевал его печень, которая вновь нарастала, и вновь прилетал орел, чтобы снова ее выклевывать.

Я напомнила вам эти два мифа потому, что они отразились в одном стихотворном цикле нового сборника Маарьи Кангро «Ветер». В русском языке это назвали бы стихотворением в прозе, и отрывок, о котором идет речь выглядит так:

Кости

«я тебе говорила, что так бы тебя и съела, не знаю, в какой мере это

аллегорично, я бы лакала кровь из маленькой лёгкой ранки, потом бы

тебя, конечно, я отвезла в травмпункт, набрала бы 112 (экстренный

вызов), а все-таки мысль о сатурне, гложущем голову сына, приходит в голову с гойей, но всё это так безвкусно, и я бы тебя нарастила, как

прометееву печень – так, что ни травм, ни памяти, и все-таки, эти

запястья, тонкие кости запястья, даже комар наливается красным, а я не меняю сути, но сказать, что кого-то съесть невозможно, тоже было б неверно...»

«ma olen sulle öelnud, et tahan sind ära süüa, ma ei tea, kui metafoorne see on, kergema haava pealt lakuksin vere tõesti ära, sealt edasi muidugi viiksin sind traumapunkti, valiksin 112, ja ikkagi tuleb pähe, ah mitte see goya kronos, see on maitsetu, kasvataksin su üleni tagasi nagu prometheose maksa, ilma trauma ja mälestuseta, ja ikkagi, need randmeluud, sääsk tõmbab end punaseks, aga mina ei saagi substantsi kätte, kuigi öelda, et kedagi ei saa ära süüa, pole ka õige...»

Настоящее искусство не боится времени, не боится тысячелетий, оно пропускает время сквозь себя, и время обогащается им; нарастает огромный культурный слой, изучать его – упоительное и бесконечное занятие. И никто, думаю, не станет со мною спорить – очереди в музеях, тысячи туристов на экскурсиях, зрители в театрах, – а мир всё не становится и не становится лучше. Но именно за счет искусства, так мне хочется верить, сохраняется какое-то равновесие...