/nginx/o/2019/09/23/12585699t1haa20.jpg)
Новый фильм Валерия Тодоровского, идущий сейчас в Эстонии, – в определенном смысле продолжение телесериала «Оттепель», да и просто очень хорошее кино.
Есть прекрасные фильмы, которые словно проваливаются в щель между коммерцией и артхаузом. Заточенный под блокбастеры кинопрокат их почти не замечает – эпоха, когда такое умное, трагикомическое, ничуть не скандальное кино для семейного просмотра собирало залы, прошла; на телевидении их место занял его величество телесериал (и когда, редко-редко, появляются сериалы такого же уровня, вроде «Оттепели» Тодоровского, они моментально обретают всенародную известность). Остается Интернет, сарафанное радио соцсетей да не приносящие режиссерам ни копейки, ни цента торренты.
/nginx/o/2019/09/23/12585708t1h26ee.jpg)
«Два дня», «Пока ночь не разлучит», «Кококо», «Заповедник», «Звезда», «История одного назначения», даже и «Аритмия»: эти российские ленты последнего десятилетия по коммерческому успеху и известности не дотянули до «Стиляг» и «Дня выборов», но и к сугубо фестивальному артхаузу их никак не отнесешь. Проще всего назвать их нормальным хорошим кино. «Одесса» – именно такое нормальное хорошее кино, и лучше не упускать возможности посмотреть его на большом экране, пока у нас эта возможность есть.
Любовь во время холеры
Большинство тех, кто видел телесериал Валерия Тодоровского «Оттепель», желало бы продолжения – и ходят слухи, что оно все эти годы находится в работе, хотя точно никто ничего не знает. Но «Одесса» на каком-то уровне – именно продолжение «Оттепели», которая как раз заканчивается тем, что герой, которого играет Евгений Цыганов, уезжает к другу в Одессу. А «Одесса» начинается с того, что герой Евгения Цыганова в Одессу приезжает. Это, да, другой год, 1970-й, а не начало 1960-х, и зовут героя по-другому - Борис, а не Виктор, и профессия у него другая - журналист, а не кинооператор, однако проблемы с женщинами очень похожи.
Итак, Одесса, 1970 год, печально известная эпидемия холеры; власти закрывают Привоз, отменяют все самолеты и поезда, устанавливают карантин... Честно сказать, в начале кажется, что перед нами фильм-катастрофа – но, слава богу, это не он. Просто карантин, благодаря которому Виктор и его сын Валерик (Степан Середа; судя по имени и возрасту, его прототипом стал сам Валерий Тодоровский, родившийся, кстати, в Одессе) застревают в городе, а жена Виктора, к родителям которой он и приехал, вынуждена остаться в Москве, – этот карантин делает особенное, замкнутое на себе пространство уютных одесских двориков еще особеннее и уютнее. Отрезанный от большого мира город будто ничего и не замечает; что одесситам мир, когда есть Одесса? (Странно и ужасно, что фильм снимался вовсе не в Одессе – как оказалось, Ярмольник на Украину невъездной, и режиссер, испугавшись, что киносъемки в любой момент могут закрыть, решил воссоздавать город своего детства в Сочи и Таганроге.)
Виктор с сыном приехали именно в такой тихий уютный дворик, в дом Григория Иосифовича (Леонид Ярмольник) и Раисы Ировны (Ирина Розанова). Григорий Иосифович – уважаемый человек, судя по тому, как продавщицы на Привозе предлагают ему лучшие куски; Раиса Ировна, перемежающая в речи русский и идиш, – «еврейская мама», которая явно души не чает в трех своих дочерях. Из них одна – жена Виктора и мать Валерика – в фильме появляется только голосом в телефонной трубке.
Сионисты у него в семье! Что значит «там наша родина»? Наша родина – Советский Союз! Мира в истерике: папа, ты что, не еврей?
Зато две другие – здесь же, под той же крышей: Лора (Ксения Раппопорт) с дочкой и мужем-неудачником, запойным композитором Володей (Сергей Муравьев), который получил наконец-то государственный заказ на целую оперу, но не может работать: «Без фортепиано? Исключено!..» – и Мира (Евгения Брик) с собственным мужем-неудачником, торгующим значками Ариком (Владимир Кошевой). В соседнем доме, куда селят Бориса и Валерика, – свои драмы: выживший из ума, мычащий что-то дедушка в каталке, его сын, от которого сбежала жена-гречанка, и еще внук и внучка. Внучке Ирке (Вероника Устимова) 15 лет, и она – стройная, голоногая, веселая – сводит Бориса с ума.
Актерский состав очевидно великолепный – но этого мало: Ярмольник и Розанова играют как боги, их по временам почти невозможно узнать, их перевоплощение абсолютно. Логично, что именно в «Одессе» и ей подобном кино, а не в блокбастерах и не в артхаузе, актерские таланты находят себя сегодня. Обе крайности сходятся в том, что фон в них замещает людей; жаль только, что золотой середины кинематографа ныне так мало.
«Замолчи этого идиота!»
Жизнь трех поколений большой семьи, почти в полном составе застигнутой карантином, протекает на фоне холеры, буквально «во время чумы»; хуже того, одно из первых одесских впечатлений Валерика – похоронная процессия с оркестром, неспешно шагающая по улице. Но Одессе все нипочем, а семейные дела здесь всяко важнее других. Под траурный марш Мендельсона родственники начинают рассуждать о том, кто из них когда умрет, рассуждать с очень одесскими интонациями, и это до умопомрачения смешно. Линии напряжения обозначаются сразу, они повсюду; понятно, что если бы все эти люди, имеющие друг к другу массу претензий, так или иначе не любили друг друга, не ощущали нутром, что важно, а что нет, вся их семейная конструкция давно рухнула бы к чертям собачьим.
/nginx/o/2019/09/23/12585709t1had82.jpg)
Одним из триггеров намечающейся катастрофы становится заявление Миры о том, что они с Ариком, оказывается, планируют уехать в Израиль. Раиса Ировна начинает причитать, все чаще переходя на идиш. Григорий Иосифович бьет кулаком по столу. Сионисты у него в семье! Что значит «там наша родина»? Наша родина – Советский Союз! Мира в истерике: папа, ты что, не еврей? Григорий Иосифович взрывается: я советский человек! Рая, шоб я больше этого идиша не слышал! Я же просил! Арик робко говорит, что уже учит иврит. «Мира, замолчи его! – орет Григорий Иосифович. – Замолчи этого идиота, шоб он больше не говорил в моем доме! Да я сейчас в КГБ пойду!» Лора взрывается тоже и приносит Мире свой паспорт: видишь, пятая графа – «русская»! И муж у меня русский! И оперу ему не давали, потому что в Союзе композиторов Блантеры-Шмантеры! Ну а Борис, которого скоро должны послать собкором в Бонн (тогда – столицу Западной Германии, заветную мечту многих советских людей), констатирует, что если свояченица Мира уедет в Израиль, его точно никто ни в какой Бонн не пошлет...
И это только начало. Будут другие драмы, катастрофы, будут крики, слезы, бессонные ночи, смертельные опасности, страсти и сюрпризы из прошлого, и клятвы, и драки, и Григорий Иосифович вспомнит идиш, и выживший из ума соседский дедушка окажется не столь уж выжившим из ума... И что прекрасно: эта семья всё на свете преодолеет. Просто есть нехитрые истины, которые позволяют держаться и выживать всем вместе. Григорий Иосифович в какой-то момент говорит, что жить надо сегодняшним днем, но в итоге, увещевая одного из родственников, произносит сакраментальное: «Пойми, так нельзя. Сегодня ты живешь так. А завтра? Что будет завтра? Когда из-за тебя многим вокруг плохо, значит, нельзя». Очень простой критерий. Очень четкий – и очень человеческий.
«Одесса» – невероятно теплое кино. Отчасти, наверное, потому, что это, как и «Оттепель», кино о Советском Союзе – об «исчезнувшем континенте», как говорит Валерий Тодоровский в интервью, – в пору цветения; правда, увядание уже началось, но оно еще долго не будет трогать множество обычных людей, живших своей жизнью. Это не значит, что Тодоровский на что-то закрывает глаза; это значит лишь, что он снимает кино о людях, а не о том, хорошей или плохой были страна, власть, политика. Характер власти сказывается только на яркости: в те времени было немало плохого, того, чего сейчас, к счастью, нет – но много было и хорошего, тоже такого, что сейчас наблюдается редко. Ну и трава в прошлом всегда зеленее, особенно если это твое детство.
Но если бы мы могли каким-то невероятным образом перенести в нашу повседневную реальность человеческий дух «Одессы», мир точно стал бы куда лучше.