Язык мой - чей враг?

Copy
Обращаем ваше внимание, что статье более пяти лет и она находится в нашем архиве. Мы не несем ответственности за содержание архивов, таким образом, может оказаться необходимым ознакомиться и с более новыми источниками.
Игорь Калакаускас.
Игорь Калакаускас. Фото: Виктор Вестеринен/NELJAS

Казалось бы, комментировать особо нечего: ответ правительства на ходатайство полутора десятков гимназий с просьбой сохранить русский язык преподавания был вполне ожидаем.

Видимо, рожденное в муках решение (обдумывали, взвешивали, оценивали и снова обдумывали без малого год) требовало, как хорошее вино, выдержки и брожения. Только совершенно не понятно, что мешало сказать свое веское «нет» еще в апреле.

Я думаю, что чиновники и депутаты не раз прокляли сами себя, что допустили эту размытую формулировку о допустимости иных пропорций языка преподавания в гимназиях, которая зафиксирована в статье 21 (3) Закона о школе. Очевидно, что писалось это не столько под диктовку Брюсселя, сколько из желания сохранить приятную мину при плохой игре. По всей видимости, толерантность законотворцев в этой статье достигла своего апогея.

Вся эта волынка с переходом тянется уже не первый год. Со стороны это напоминает театр абсурда, где трудно найти режиссера-постановщика: от должности постановщика зачастую все дружно отказываются, но очень обижаются, если части зрителей спектакль решительно не нравится. Обычно, разочарованной публике пытаются внушить, что до уровня задумки пьесы надо еще дорасти. С большим трудом, но время от времени в среде «целевой группы» таки находится пара-тройка зрителей, очарованных действом. Им дают возможность высказаться в эстоноязычных медиа, где они сокрушаются по поводу незрелости публики, утрамбованной российской пропагандой.

Диалог между министерством образования и теми, кто все никак не может поверить в благородство помыслов государственных мужей, можно лишь отчасти назвать диалогом. Кинутая на амбразуру заведующая отделом общего образования Минобра Ирене Кяосаар, вынуждена была последние годы выслушивать волнующие русских учителей и родителей вопросы и искать на них ответы. С последним у нее не особенно получалось – и совсем не потому, что Ирене не находила аргументов. Аргументы как раз находились: «молодежь, в основном – за», «большинство школ к переходу готово», «министерство помогает всем, чем может». Другое дело, что чиновники никогда даже не пытались вникнуть в суть возникших у русских учеников проблем.

Все исследования, которые были проведены, ориентировались либо на классы языкового погружения, либо на общие комментарии типа «нравится/не нравится». До сих пор никакой ясности в термин «конкурентоспособность русских гимназистов» не внесено. Совершенно не понятно, что именно подразумевается под этой конкурентоспособностью и ведется ли здесь какая-то вразумительная статистика.

Есть и еще один прием, на который я обратил внимание далеко не первым: отсутствие энтузиазма у русских учителей и учеников по поводу эстонского языка преподавания сразу же приравнивается к нежеланию изучать государственный язык. Что по сути есть признание в беспомощности министерства и курируемых им преподавателей эстонского как неродного. Я не филолог и могу только предполагать, что именно не так в методике преподавания. Однако лично знаком с огромным количеством молодых русских людей, которые сумели овладеть английским и немецким языками, не прерывая учебу в школе на своем родном. Может, дело в мотивации?

Мне кажется, что проблема гораздо глубже, чем многим хотелось бы признать. Когда глава государства позволяет себе необдуманные высказывания в адрес языка национального меньшинства и начинает рассуждать о тяготах и лишениях советского прошлого (о котором сам может судить только по рассказам других), он вольно или невольно дает установку всем остальным. Ведь печаль не в том, что президент Эстонии оскорбляет своими умозаключениями своих соотечественников, а в том, что среди эстонской интеллигенции практически не находится тех, кто открыто способен сделать ему замечание за неуместность тех или иных комментариев. Выходит, что с ним согласны.

Поэтому ничего удивительного в том, что продавливание «перехода», подкрепленного Законом о школе, проходит сравнительно гладко. Ведь жертвами этих плохо продуманных решений становятся те, чье мнение для политической элиты весит не больше избирательного бюллетеня. А на момент, когда этот бюллетень надо будет заполнять, всегда найдется какой-нибудь отвлекающий маневр.

Комментарии
Copy
Наверх