Звезда мюзиклов Кирилл Гордеев – вампир Герберт, Эдмон Дантес, Джекилл и Хайд

Кирилл Гордеев. Фото: Архив Кирилла Гордеева

В рамках фестиваля «Золотая Маска в Эстонии» 18 октября Санкт-Петербургский театр музкомедии представляет в Таллинне мюзикл «Канкан» в постановке венгерского режиссера Миклоша Габора Кереньи. Кроме того, 26 октября в Силламяэ солисты Музкомедии и «Эстонии» дадут совместный гала-концерт.

В «Канкане», классическом бродвейском мюзикле великого американcкого композитора Коула Портера, действие происходит в Париже, на Монмартре: судья Форестье, нетерпимый к всякой «безнравственности», влюбляется в танцовщицу канкана. Судью играет Кирилл Гордеев, с 2011 года блистающий в Музкомедии и не только.

Среди ролей Кирилла – вампир Гербер фон Кролок в «Бале вампиров», Джафар в «Аладдине», доктор Джекилл и мистер Хайд в «Джекилле & Хайде», Эдмон Дантес в «Графе Монте-Кристо», Грей в «Алых парусах». О своих непростых и очень профессиональных отношениях с мюзиклами Кирилл рассказал порталу Rus.Postimees.

За русский мюзикл, отличный от других!

– Поступая в ГИТИС, вы уже понимали, что хотите двигаться в музыкальном направлении – оперетты и мюзикла?

– Я, как, вероятно, и большинство девушек и юношей, горящих желанием обучаться в театральном вузе, поступал «везде»: и в МХАТ, и в Щепкинское, и в Щукинское училище, и в ГИТИС на актерский факультет. Но изначально моей целью был музыкальный театр, и ставку я делал именно на факультет музыкального театра. Хотел именно таким театром заниматься...

– А почему?

– Мюзикл – это очень синтетический жанр. Мне очень близок подобный симбиоз серьезной драмы, танца, музыки и вокала, реализованных в одном шоу. В других жанрах такого не найти. Есть мнение, что мюзикл – легкий жанр. Я думаю, оно ошибочно. Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии поставил такие масштабные мюзиклы, как «Джекилл & Хайд» и «Граф Монте-Кристо», где мне посчастливилось сыграть главные роли. И это очень серьезные современные драматические работы. Мюзикл словно взял все лучшее из разных жанров и соединил в одно. При этом невозможно сказать, что мюзикл подчиняется какой-то одной формуле и подразделяется на простые структуры, свойственные оперетте или опере: вот роль героя, вот каскадный персонаж... Нет, каждый мюзикл, каждая новая история, рассказанная в нем, – это отдельный тип, отдельный поджанр, подчиняющийся собственным законам и замыслам. Начиная работать в новом мюзикле, ты всякий раз начинаешь работать в новом поджанре.

– Когда вы начали репетировать Герберта фон Кролока в «Бале вампиров» в 2011 году, вы были фанатом мюзиклов?

– Думаю, мне ближе слово «поклонник». Я с детства поклонник театра и всего, что с ним связано. Любовь к театру с раннего детства привила мне моя мама, за что ей огромное спасибо: мы раз-два в месяц обязательно посещали цирк, а также музыкальный и драматический театр. Так во мне возникла любовь к живому действию: все происходит у тебя на глазах, ни один спектакль не похож на другой, даже если он отрепетирован идеально, даже если все выверено... Можно смотреть один и тот же спектакль много раз и находить в нем что-то новое, изучать его до бесконечности.

Настоящая и бесповоротная любовь к жанру мюзикла поселилась во мне перед поступлением в ГИТИС. В 10-м и 11-м классах я учился в специализированной школе, ныне это московский Колледж музыкально-театрального искусства № 61, а тогда это была школа Галины Павловны Вишневской с театральным уклоном – помимо общеобразовательных предметов мы занимались вокалом, танцем, актерским мастерством. Там я и познакомился плотно с музыкальным жанром: узнал, что такое мюзиклы, какие они бывают, многое посмотрел в театрах столицы, что-то подсмотрел в интернете. И когда все мои сокурсники выпускались с факультета музыкального театра с оперной программой, как и полагалось на факультете музыкального театра, я был одним из немногих с эстрадным, мюзикловым репертуаром.

– А какие у вас в сфере мюзиклов вкусы? Ллойд Уэббер? Сондхайм? Уайлдхорн? Журбин?..

– Я, можно сказать, всеядный человек. Но могу выделить для себя авторов, к которым питаю особый интерес. Например, Фрэнка Уайлдхорна. Во французских мюзиклах мне нравится музыка, но драматической составляющей мне в них не хватает. Для меня это больше эстрадно-вокальные шоу – «Ромео и Джульетта», «Король-Солнце»... В то время как «Джекилл & Хайд» Уайлдхорна – самый настоящий спектакль, драматический и с отличной музыкой. У Стивена Сондхайма тоже очень самобытные мюзиклы... Как я уже сказал, я всеяден и могу найти за что полюбить практически все. (Смеется.) Мне нравится, когда жанр развивается, когда появляются мюзиклы, не похожие друг на друга. Я – за развитие, в том числе русских мюзиклов. У русского мюзикла – особая, ни на что не похожая самобытность, это мюзикл новаторский, его можно выделить наравне, скажем, с французскими и австро-венгерскими мюзиклами.

«Я все равно дождусь зеленого света»

– Вы в русских мюзиклах играли сравнительно мало...

– Нет, я играл во многих русских мюзиклах. Просто их пока не очень много у нас в России. У меня был опыт работы в Московском музыкальном театре под управлением Геннадия Чихачёва, это второй театр, в котором я работал после выпуска, там было достаточно много русских мюзиклов. Мы играли Журбина, например… Я играл Грея в мюзикле «Алые паруса» на музыку Максима Дунаевского, совсем недавно исполнил роль Антиквара в мюзикле, выпущенном командой «Те кто мы есть» – я являюсь одним из создателей этого объединения. Мюзикл называется «Шагреневая кожа», он поставлен по мотивам повести Бальзака. Музыку к этому спектаклю написали молодые талантливые ребята Валерий Прудников и Николай Панин. Русских мюзиклов ставится всё больше, значит, жанр развивается, а не стоит на месте.

– Вам нравятся русские мюзиклы?

– Не все. Но, как я уже сказал, жанр сейчас активно развивается, появляется все больше талантливых композиторов. На сегодняшний момент я бы особо выделил один русский мюзикл, который прожил недолгую, но яркую жизнь – «Норд-Ост», постановка на европейском и американском уровне. Я думаю, что директорам и продюсерам в России стоит обратить внимание на молодых и талантливых создателей этого жанра, пытающихся выйти в свет. Таких, например, как создатели «Шагреневой кожи».

– Я правильно понимаю: все роли, которые вы исполняете в театре, вам нравятся?

– Конечно! Это самое важное для артиста – любить свое дело. Если работа – рутина, зритель это всегда заметит. Его не обмануть, он всегда чувствует неправду. Да и смысла просто так, пустым выходить на сцену я не вижу. Мой мастер в театральном институте, Георгий Павлович, заложил в меня одну простую идею, и я ее в себе взрастил: всех денег не заработаешь, так что не надо работать ради денег. Надо работать, чтобы что-то сказать зрителю, донести до него что-то высокое и незыблемое до него.

– Вы – актер с миссией?

– Надеюсь... Это, знаете, все равно что спросить: «Хороший ли вы человек?» Я-то, может, и считаю себя хорошим человеком, но считают ли так другие?.. (Смеется.) Актер существует ради и для зрителя.

– В «Канкане» вы играете судью Аристида Форестье, в начале устраивающего гонения на «аморальный» канкан, и про вашу роль пишут: «Если бы для Форестье не существовало реального Кирилла Гордеева, его срочно следовало бы выдумать». Я так понимаю, для вас это было большое облегчение – после вампира Герберта, Эдмона Дантеса и доктора Джекила играть нечто «без крови, без убийств, без мести»?

– Точно. «Канкан» – очень позитивный спектакль. Отличная музыка, интересная хореография, много юмора. Мюзикл обошелся без крови и жертв, без глубоких страданий и терзаний – но работа это сложная. Это мюзикл американского композитора Коула Портера о Франции, поставленный венгерским режиссером на российской сцене – и вот мы играем его в Эстонии. Самое сложное в таком спектакле – пройти по тонкой грани юмора. Есть интернациональный юмор, а есть юмор национальный, очень специфический. Важно, чтобы юмор был понятен всем. У нас с Миклошем Габором Кереньи, режиссером-постановщиком мюзикла, были очень живые обсуждения и иногда даже споры о некоторых тонких моментах спектакля: иногда мы ему доказывали, что этот юмор будет понятнее русскому зрителю, иногда он нам объяснял особенности зарубежного юмора. Итогом этих творческих исканий стал компромисс, и получился спектакль с интернациональным юмором, понятным любому зрителю, не пошлым, интеллектуальным и интересным.

– Что вы имели в виду, когда сказали в одном интервью, что вы по жизни «немного моралист», соблюдаете правила и так далее, практически как судья Форестье в начале мюзикла?

– Скажем так: если на дороге нет машин и можно перейти на красный, сэкономив полминуты, я все равно дождусь зеленого света.

Колесо наедет на кочку, телегу будет не собрать

– Почти о каждой вашей роли говорят, что вы играете ее просто идеально, – наверное, это высшая похвала артисту. Насколько роль в мюзикле требует иной подготовки, чем роль в обычном спектакле? Если говорить о драматической части, не бывает ли так, что можно чуть меньше внимания уделить артистизму, потому что его компенсирует пение, музыка?

– Музыка в мюзиклах всегда помогает. Она всё усиливает. Она спасает, поддерживает и выводит. Это целая наука. Но есть и свои сложности и технологии: если играть в мюзикле по законам драматического театра, очень легко потеряться. Иногда мюзикл требует большего энергетического вложения. Когда драматические артисты начинают петь, они теряются, позволяют музыке взять над ними верх, а этого делать нельзя – артист сбивается и теряет темпоритм. Мюзикл по природе своей быстрее обычного спектакля – за счет музыки, которая дает импульс двигаться вперед. Иногда тебе и хочется остаться подольше на каком-то моменте сцены, прожить его, но этого делать нельзя: возникнет неоправданная пауза, и все может сбиться. Колесо, так сказать, наедет на кочку, телега развалится, и ее будет уже не собрать.

– Как я понимаю, роль Джекила/Хайда требует от вас больше всего усилий. Как вам удается играть двух людей в одном – святого и злодея? Чего это перевоплощение от вас требует? Это ведь, наверное, не только артистизм. Какую-то работу актер всегда производит с душой...

– Джекилл отнюдь не святой. Речь в этом спектакле как раз о том, что «в каком из нас сокрыты два начала», выражаясь языком моего героя. Вопрос, поднятый в мюзикле, намного глубже и сложнее «черного и белого». В этом и есть сложность роли: надо сыграть Джекила так, чтобы от зрителя постоянно ускользало то звериное, что в нем сокрыто за десятью замками. Ведь любой человек всегда мирится с самим собой, выбирая правильные лишь для него решения. Джекилл одержим своей работой, его моральные устои так же крепки, как и взгляды на жизнь Хайда. (Улыбается.)

В последнее время я в этой роли пытаюсь, как ни странно, успокоиться. Нагрузка – и драматическая, и музыкальная – настолько разогревает организм, что эта лавина, этот пожар захватывают тебя изнутри, а это сильно влияет на голос. Есть риск сгореть раньше, чем закончится спектакль. Здесь немало психофизических нюансов. Это сложная физическая и психологическая работа актера над собой. Например, если актер на сцене плачет, у него опухают связки – и петь он больше не может. Когда мы кричим в эмоциональном порыве, связки травмируются с тем же результатом. Самое сложное – найти равновесие между актерством и вокалом, актерским наполнением и грамотно спетыми нотами. Опять же, можно спеть технично, но это не будет цеплять... В спектакле «Джекилл & Хайд» я до сих пор ищу равновесие – где-то перехожу на шепот, где-то пытаюсь еще поддать; ищу средства выражения эмоций в вокале. Спектакль живой, и сколько мы будем его играть, столько я буду над ним работать.

– Насколько ваша жизнь подчинена работе? Если взять музыку: вы слушаете что-то, кроме мюзиклов?

– Конечно! В музыке я тоже всеяден. Обожаю фолк. Я называю его природной, настоящей музыкой – с нее начинались цивилизации, это музыка отправных точек, музыка создания городов. Любовь к фолку мне тоже привил мой мастер. Мы в ГИТИСе ставили музыкальный спектакль «Кантеле» по мотивам «Калевалы», в котором использовали народную музыку Финляндии, рунические песни. Я увлекся этим всерьез, и в моей жизни появилась музыка Шотландии, Ирландии, Армении, Ирана, Южной Африки... Современная поп-культура более-менее одинакова, а если посмотреть на народную музыку, каждая мелодия каждого народа дает особенную эмоцию. И если всё это собрать вместе, получится огромный массив, во много даже еще и неизученного музыкального наследия. Но я слушаю и рок, и джаз. Вся музыка прекрасна, главное – найти то, что тебе нравится и движет тебя вперед.

– В социальной сети ВКонтактe есть сообщество «Кирилл Гордеев. Официальная группа» – семь с половиной тысяч участников, по большей части – участниц. Насколько такое количество поклонников делает вашу жизнь труднее?

– Поскольку я работаю в театре, поклонники у меня, я уверен, интеллектуальные. Они интересуются моим творчеством, и мне очень нравится с ними общаться. Иногда – простите, дорогие друзья! – я их игнорирую, но только потому, что устаю во время спектакля, а любой выход на «служебку», служебный вход, у которого обычно ждут поклонники, после спектакля требует траты ресурсов. Надеюсь, все это понимают. Я рад, что люди приобщаются к театру и ходят туда из-за того, чем я занимаюсь. Из-за чего я сам полюбил это искусство...