Из учительницы первоклассников в генералы

"Это очень философская тема: что является большим наказанием - расстрелять или лишить свободы пожизненно". Руководитель Управления мест заключения Илона Спуре - одна из двух женщин в Латвии, которые носят звание генерала. Среди ее профессиональных заслуг - реформы в системе мест заключения, реализация программ ресоциализации заключенных, введение международных стандартов прав человека в латвийских тюрьмах, рассказывает RUS.TVNET.

Илона Спуре рассказывает, что в профессию попала случайно: "Это не был осознанный шаг. Более 25 лет назад я работала в школе, учила первоклассников. Была классным учителем – проводила все уроки кроме физкультуры, музыки и рисования. И, конечно, мне в голову не могло прийти менять первоклассников на такую тяжелую сферу, как тюремная система. Но люди, которые меня знали, уговорили. Это был конец 1993 года. Уговорили помогать с переводами и подготовкой фонда лекций для учебного центра, который в октябре 93-го открылся в Юрмале, в Дзинтари. Этот центр создали с целью обучать работников тюрьмы – начиная от начальника, заканчивая надзирателями. 

Руководитель Управления мест заключения Илона Спуре Фото: Artūrs Krūmiņš/TVNET

Это было новшество, до этого такого не было, тогда начали комплектовать штат для учебного центра, преподавателей, думать об учебных программах, расписании занятий. И сначала я помогала переводить по дружбе, а потом поняла, что эта тема меня заинтересовала. До этого я не была ни в одном месте заключения и связи с этой сферой не было вообще. В феврале 94-го после очередных уговоров я все же согласилась перейти на работу в тогдашний тюремный учебный центр Министерства внутренних дел. Да, в учебный центр для тюремного персонала". 

- В данной структуре вы работаете больше 25 лет. Более 15 из них - связаны именно с ресоциализацией заключенных. Как за эти годы изменилось отношение самого Управления и общества в целом?

- 15 лет назад отношение к ресоциализации было дистанцированным, отдаленным. Я помню это время – это было совсем недавно. Примерно 2005 год. В Латвии было 15 тюрем и только три учебных заведения, которые сотрудничали с местами лишения свободы. Если мы посмотрим еще глубже в прошлое, в 1994 год, после смены существующего строя в стране рухнуло и производство, что, конечно, повлияло и на тюрьмы. Не было трудоустройства. И даже в 2005 году у заключенных преимущественно была возможность работать только в хозяйственной обслуге, о серьезной трудоустроенности мы говорить не могли.

Это было время, когда мне было необходимо доказывать, что тюрьмам нужны социальные работники. Приходилось отвечать на достаточно примитивные вопросы в духе "Что это за социальный работник? Какие у него функции? Для чего он нужен? Ты летаешь в облаках, спустись на землю! Зачем социальный работник в тюрьмах?". На тот момент у нас было полтора штатных места для психолога. 

- На все латвийские тюрьмы всего полтора штатных места?

- Да, тюрьма Браса была одной из тех, где был психолог. Мы начинали все с нуля. Параллельно с этим мы работали над разработкой документов планирования политики вместе с Министерством юстиции. 

Сначала мы решали об образовании заключенных, потом о трудоустройстве, потом уже появился этот документ планирования политики о ресоциализации как таковой. Конечно, с описанием, что такое ресоциализация вообще, каковы ее средства, методы, инструменты и т.д. Потому что в Кодексе Латвии об исполнении наказаний на тот момент об этом не было ни слова.

В 2005 году в этом кодексе было три слова - воспитание, перевоспитание, коррекция. Эти три термина. Ни слова о том, в каком порядке их применять, какими методами. Как на это выделить средства из бюджета? Этого просто не было. 

- Можем сказать, что принцип был - "закрываем двери и забываем"?

- Представьте, нет ни социальных работников, ни психологов… Были лишь так называемые руководители отрядов, роль которых заключалась в составлении плана исполнения наказания, фиксировать, что был разговор с заключенным, дату. О чем был разговор? О семье. Все. Что они там обговорили? Какая была цель разговора? Что мы из него узнали? Об этом не было ни слова. Такой формальный подход. 

Да, они должны были обеспечивать возможность покупок в магазине. Но это не основная функция. У всего этого не было никакой связи с исправлением и воспитанием. 

Фото: TVNET

И тогда мы поняли, что не можем откладывать, сидеть и ждать, когда на это появятся деньги в бюджете. Нам нужно было идти своей дорогой. Мы много вкладывали, многое сделали и развили благодаря различными проектам. Как на местном уровне, так и с помощью международных проектов. Например - школы в тюрьмах. В порядке конкурса привлекали коммерсантов для создания рабочих мест. С помощью проектов удалось привлечь первых социальных работников, нам удалось доказать, что их работа, их вклад очень важны. 

- Каким выходил из места лишения свободы заключенный 15 лет назад, каким он выходит сегодня? Мы говорим не об отдельных исключениях, а о среднем арифметическом. 

- Здесь очень важно поговорить о мотивации самого клиента. А именно - внутренняя это или внешняя мотивация. Долгие годы никто не задумывался, почему в тюрьме необходимо учиться и работать. Ответ был очень простым: "Ну как? Потому что попав на административную комиссию, я получу досрочное освобождение". Потому что администрации это нужно, потому что мы этого хотим, а не потому, чтобы после освобождения на свободе найти работу. Сегодня мы работаем с ними, с их внутренними ресурсами и их желанием что-то в своей жизни поменять. 

Но даже если он сегодня не мотивирован, в современной тюрьме работники ресоциализации все равно продолжают работать с ним и стараются добиться того, чтобы он поменял свои убеждения. 

- Какая главная цель заключения? Чисто философски. 

- Цель заключения, или, правильно говоря, цель исполнения наказания уже более десяти лет такова: не только изолировать преступника от общества, но и с первого дня, после того, как он попадает в тюрьму, начать готовить его к освобождению, ресоциализировать. 

- Приговоренный к пожизненному лишению свободы может выйти на свободу через 25 лет, проведенных за решеткой. Как вы готовите его к освобождению на протяжении такого долгого времени? 

- Это очень сложная задача, и мне нужно сказать, что фактически этим мы начали заниматься сравнительно недавно. Серьезно - около пяти лет. Мы думали, анализировали - что мы можем им дать, в какой момент. Их однозначно готовят к освобождению. Почему это сложно? Потому что с начала 90-х годов до 2010-2012 годов их держали на строгом режиме, они перемещались в сопровождении собак, трех надзирателей со стеками, в наручниках, - в соответствии с тем, что было предусмотрено в нормативных актах. И никто особенно не переживал и не задумывался, что законом предусмотрена эта возможность условно-досрочного освобождения. Как бы странно это не звучало - пожизненное заключение и освобождение. 

Априори считалось, что мы определяем этого пожизненно осужденного на такой "склад людей", и что он будет там находиться до конца своих дней. Но это так не работает. 

Мы потеряли много времени, и каков был результат? Он сидит в полной изоляции, на своих четырех квадратных метрах, может, даже делит их со своим сокамерником, ну, допустим, 15 лет. В сопровождении собак ходит в медицинскую часть и, я не знаю...

- На прогулку.

- На прогулку, да. На час в день. Что происходит с его мозгом? Что происходит с ним физически и ментально? Если его психика уже была деформирована, то таким образом мы деформируем ее еще больше. Это означает, что вместо исполнения наказания мы получаем пациентов психиатрического отделения. 

А это уже граничит с тем, что исполнение наказания перестает быть исполнением наказания. И если мы хотим, чтобы эти люди вернулись в общество как более-менее его полноценные члены, чтобы мы добились какого-то позитивного результата, нам нужно вкладывать ресурсы в ресоциализацию. Фактически эти люди как физически, так и психически были в таком состоянии, которое можно назвать невозвратным. 

- Что начали делать в 2012 году, чтобы улучшить эту ситуацию?

- Примерно в 2013 году вместе с персоналом тюрем, где находились пожизненно осужденные, мы начали разрабатывать план действий. Большинство таких заключенных находится в Даугавгривской тюрьме. 

Мы думали о том, что происходит, если мы копим в банке или бутылке какие-то предметы? Они копятся, копятся, мы затыкаем эту бутылку пробкой, и в какой-то момент она разрывается. Нам нужно было откупорить эту бутылку и искать решение.

Потому что в конце концов для такой маленькой страны как Латвия, у нас достаточно большое количество осужденных пожизненно. 70 - это большое число. 

- Для скольких приговор вступил в силу?

- 11 человек на данный момент ждут вступления приговора в силу. 62 человека уже приговорены, среди них - одна женщина. Мы искали решение, как интегрировать этих людей в общий поток. Что такое общий поток? Это отдел или отряд тюрьмы, где находятся либо пожизненно заключенные, которые во время отбытия наказания переведены на высшую ступень, которые работают, участвуют в мероприятиях ресоциализации, любо заключенные с меньшим сроком лишения свободы.

Есть комиссия, которая принимает решения о переводе в общий поток. Эта комиссия оценивает различные аспекты: безопасность, состояние здоровья, решение принимается и с точки зрения надзора, ресоциализации. Это главные перемены. В этот моменты мы даем им надежду, что не все безнадежно, что у них есть возможность еще раз доказать, что они могут меняться в лучшую сторону, и в конце концов они могут стать полноценными членами общества. 

- Когда человека приговаривают к пожизненному лишению свободы, ему как минимум семь лет нужно провести на низшей ступени, 23 часа находясь в камере. Зачем нужны эти семь лет? 

- Это определено прогрессивной системой исполнения наказания, которая применяется в Латвии. Не только для заключенных, приговоренных к пожизненному заключению, но и для всех осужденных, отбывающих наказание на этих трех ступенях - на низшей, средней и высшей. 

И если мы подразумеваем, что до момента, когда он может претендовать на досрочное освобождение, заключенному нужно провести в тюрьме как минимум 25 лет - то весь этот срок разделен на три пропорциональные части. 

- В рамках проекта мы говорили с заключенными. Многие негативно высказались о возможности получения лечения. Один нам сказал, что большая часть заключенных освобождается ногами вперед. Насколько объективно, на ваш взгляд, заключенные оценивают эту ситуацию?

- Это еще один аспект, который я не хочу приписывать одному конкретному заключенному, однако есть определенная часть, которая, к сожалению, имеет психические расстройства, и одно из их проявлений - жалобы на все и на всех. На любого человека, на любой процесс. Многие считают, что они не виноваты, что это жертва его спровоцировала, условия и т.д. И чтобы объективно оценить, насколько действительно могли быть нарушены права заключенного, получил ли он надлежащее медицинское обслуживание, нужно рассматривать каждый случай индивидуально - поднимать историю болезни, медицинскую карту, смотреть, на каких обследованиях он был, какими были заключения врача и дальнейшее лечение. 

Говоря в целом, абстрагировавшись от конкретного примера, думаю, что медицинское обслуживание в местах заключения достаточно стремительно улучшается в лучшую сторону. В 2014 году Госконтроль проводил ревизию. Эта сфера была достаточно запущена и находилась в критическом состоянии потому, что не было медицинского персонала. И здесь нужно смотреть на всю систему здравоохранения в стране. Хотя бы с точки зрения последних новостей о том, что не хватает врачей, медсестер. Логично, что это относится и к тюрьме - там тоже не хватает медиков.

Но в последние четыре-пять лет нам удалось добиться того, что система медицинского обслуживания в местах заключения все меньше может быть подвержена объективной критике. Конечно, Инспекция здравоохранения следит за этим. Большинство жалоб в последнее время признаются безосновательными. 

- На что заключенные жалуются больше всего?

- Чаще всего мы получаем жалобы на бытовые условия. Здесь мы ограничены в той инфраструктуре, которую нам может предложить государство, в которой мы исполняем наказание. Нельзя не заметить, что инфраструктура, которая является формой, уже давно не успевает за содержанием. И это тормозит нормальную реализацию ресоциализации. Это касается того, что у нас нет одноместных и двухместных камер. Преимущественно все камеры рассчитаны на четыре, шесть, восемь и больше человек. Конечно, в таких условиях заключенные могут влиять друг на друга как эмоционально, так и физически. И если у каждой камеры нет своего надзирателя, логично, что заключенные могут найти время, чтобы реализовывать какие-то противозаконные действия. 

Фото: TVNET

Это очень мешает. На это мы неоднократно указывали как правительству, омбудсмену, так и другим компетентным организациям. Также много жалоб на медицинское обслуживание, но, как я уже говорила, их количество уменьшилось. Раньше было очень много жалоб на стоматологию, сейчас их практически нет. Была очень важная проблема - мы не могли обеспечить зубного врача в Даугавгривской тюрьме. Никто не хотел оказывать эту услугу. У нас в стране практически нет стоматологии, практически везде частные клиники. И если можно выбрать частную клинику, зачем им идти работать в тюрьму?

Это очень сложный вопрос, о котором мы говорили длительное время. Но сегодня, слава богу, нам удалось заключить договор о предоставлении услуг стоматолога именно в Даугавгривской тюрьме. Постепенно все эти вопросы решаются. 

- Можете охарактеризовать среднестатистического латвийского заключенного и среднестатистического заключенного, приговоренного к пожизненному лишению свободы.

- По своей сути пожизненно осужденный ничем не отличается от среднего заключенного, приговоренного к 10 и более годам. Несмотря на это, они все индивидуальные, отличаются друг от друга.

Средняя возрастная группа заключенных - от 35 до 45 лет. Это возраст, когда человек трудоспособен, ему нужно реализовывать себя как на работе, так и в семье и обществе. Но они выбрали этот путь, и в результате находятся в заключении, а государство их обеспечивает.

Средний уровень образования - основное образование или специальное профессиональное образование. 

- Мы брали интервью у семи заключенных, приговоренных к пожизненному лишению свободы. И во всех семи случаях в момент совершения преступления свою роль в большей или меньшей степени сыграл алкоголь. К вам привозят зависимого человека, у которого начинается "ломка". Что тюрьма делает в этот момент?

- До недавнего момента задачей тюрем не являлась работа с зависимостями. Но мы не могли не заметить эту проблему. И поэтому был реализован проект финансовых инструментов Норвегии - мы создали центр зависимых, который находится на территории Олайнской тюрьмы. Он функционирует уже три года. Пока еще рано говорить о результатах, однако невозможно не отметить очевидные улучшения. 

Галерея: Центр зависимых в Олайне

Часть заключенных с помощью системы электронного надзора освободилась досрочно. Есть действительно положительные примеры того, как это все работает и способствует тому, что люди меняются. Фактически, благодаря этому центру мы поставили достаточно высокую планку как себе, так и государству в целом. 

- Какой должна быть идеальная тюрьма?

- Идеальная тюрьма - далеко не золотая клетка. В первую очередь, это инфраструктура, способная поддерживать достоинство человека, а не унижать его.

Камеры, в которых находятся заключенные, должны быть одноместными или двухместными, но не больше. Должны быть помещения, в которых могли бы обеспечиваться возможности трудоустройства, образования, получения профессии. Это однозначно. 

Также должна быть адекватная логистика заключенных, которая бы обеспечивала как их безопасность, так и безопасность персонала и любой третьей персоны, которая заходит в тюрьму. Да и безопасность общества в целом. 

- В Лиепае запланировано строительство новой тюрьмы. Если она откроется, сколько других мест лишения свободы закроют в Латвии? 

- Точно ответить на этот вопрос мы сможем в тот момент, когда нам в руки передадут ключи от тюрьмы, и на завтра мы сможем начать там работать. Нам надо будет понять, какова ситуация с законодательством, какова количественная динамика заключенных - их стало больше, или их стало меньше. Это главный аспект. Если нам будет хватать мест и все пойдет так, как мы планируем сегодня, то мы сможем ликвидировать три или четыре тюрьмы, которые уже сегодня абсолютно не соответствуют никаким стандартам.  

- Есть один нюанс, который мы узнали от заключенных. Они жаловались нам на то, что в Эстонии работает новая тюрьма, в которой запрещено курить.

- Да, это так. 

- Они сейчас очень боятся этого. В Лиепайской тюрьме тоже будет запрещено курить? 

- Ну скажем так, частично. Тюремная система Эстонии изначально подразумевала, что с переходом на новые тюрьмы следует уменьшать курение, разрешая курение только на прогулочных площадках. Потом были изменения в законе, согласно которым в местах лишения свободы курить запрещено. Но мы сейчас не готовы на такой радикальный шаг. Но уменьшения курения мы все же пытаемся добиться. Хотя бы в центре зависимых, потому что это одна из зависимостей. Они сигареты и зажигалки оставляют в специально отведенных для этого местах у выхода в прогулочный дворик. У каждого свой шкафчик и ключи. Выходя на прогулку, они могут свои сигареты взять и покурить. Но в помещениях, ведь это все же общественное место, курение запрещено. Говоря о новой лиепайской тюрьме, эта система будет очень похожа на ту, которая сейчас практикуется в тюрьме в Олайне. На законодательном уровне курение пока полностью запрещать не планируется. 

- Многие заключенные говорили, что пожизненное лишение свободы намного большее наказание чем смертная казнь. 

- Это очень философская тема: что является большим наказанием - расстрелять или лишить свободы пожизненно?

Ну, скажем, до последнего дня, когда ты в тюрьме умрешь. И в каких условиях работать и социализироваться. Очень часто они сами говорят, что лучше бы их расстреляли. Но это вопрос уже о другом, об их собственном отношении. Да, один говорит, он бы лучше работал, он бы и по ночам работал, если бы разрешали… Здесь нет среднего знаменателя. Каждый человек разный, и это доказывают и интервью. Есть такие, которые так и говорят: "Я сам себя сужу. Меня не расстреляли, я буду сидеть здесь один, не буду социализироваться, никуда не пойду, буду сидеть в камере и сам себя казнить". Такая обреченность. 

Фото: TVNET

- Европейская конвенция по предупреждению пыток уже долгое время указывает Латвии на бесчеловечные условия в тюрьмах. Какими могут быть последствия данных указаний?

- О потенциальных последствиях я недавно информировала Кабинет министров во время заседания, на котором Министерство юстиции выступало со своим информативным сообщением о строительстве новой тюрьмы в Лиепае. Это очень важно, особенно в свете того, что правительство поменялось, и кто-то из них, возможно, не ознакомился с последним сообщением этого комитета.

Во время визита в 2016 году в Латвию они посетили не только тюрьмы, но и изоляторы краткосрочного задержания Госполиции, а также отделения психиатрической больницы. Последствия могут быть следующими: во время следующего визита в 2020 году они в первую очередь посетят те места, которым они выразили замечания во время своего прошлого визита. Один из наиболее критических объектов - Гривское отделение Даугавгривской тюрьмы, где находятся здания, построенные в 1833 году. Очень недальновидно было бы тратить средства госбюджета на цементирование полов и покраску стен в помещениях, которые больше не отвечают стандартам. Я бы даже сказала, что это расточительство государственных средств. 

Во время прошлого визита комитет выразил свои замечания лишь на рекомендательном уровне, однако во время предстоящего визита, если существенные недостатки в этом отделении не будут исправлены, они могут сообщить, что это отделение следует закрыть. 

Такой опыт в Латвии уже был. Когда после визита сказали закрыть конкретные камеры, помещения, сегмент. Не всю тюрьму, не весь корпус, но у нас был подобный случай, и во время следующего визита они проверяли, выполнены ли указания. И если они констатируют, что в камере не сняты двери, в камере до сих пор проведено электричество, они не поверят, и посчитают, что несмотря на их указания камера до сих пор используется. 

Галерея: Тюрьма Браса спустя четыре месяца после закрытия

- Посетив камеры заключенных, в некоторых мы увидели Playstation и Xbox, которые они могут приобретать за собственные средства. Есть ли игры, в которые они играть не могут? Как это контролируется?

- История с этими Playstation достаточно грустная. Мы много раз обращались с предложением вычеркнуть игровые консоли из списка предметов, разрешенных в тюрьме. Разумеется, заменив их на что-то другое. Но, к сожалению, снова нужно сказать, что ожидая начала строительства новой тюрьмы, мы с Министерством юстиции осознанно тормозим создание нового законопроекта об исполнении уголовного наказания. Над этим мы работали более двух лет, но сейчас осознанно тормозим... потому что содержание этого законопроекта подразумевает новый, современный подход, который невозможно реализовать в устаревшей инфраструктуре. Поэтому установка такова: мы не меняем старые нормативные акты, и вместе с этим мы не можем изменить нюансы, связанные с консолями. 

Галерея: Так живут пожизненно осужденные в Даугавгривской тюрьме

Хотя надо признаться, что они доставляют нам много головной боли. Там написано - игровая консоль, но не указано, какое поколение. Скажем, первое и второе поколения приемлемы. И я сейчас не говорю об играх, я говорю о самом устройстве. Потому что не исключено, что с помощью консолей последнего поколения можно выйти в интернет. 

Говоря об играх - это не оговорено в законе, но, конечно, игры с элементами насилия запрещены. 

- Ваша карьера уже более 25 лет связана с местами лишения свободы. Что самое приятное и самое неприятное в этой работе? 

- Ежедневная рутина, жалобы о том и об этом, конечно, могут снизить чувство удовлетворения за проделанное, но оно все же есть. В тот момент, когда ты получаешь обычное "Спасибо" или открытку на Рождество. Есть такие случаи, когда заключенные пишут мне: "Спасибо, Вы тогда мне сказали то и то, и это действительно изменило мое отношение, мою жизнь, Вы были правы". Такие случаи есть. И это заставляет задуматься, что мы делаем свою работу не напрасно. Был один рождественский вечер в Центральной тюрьме. Одна группа, у которой были занятия, пригласила меня к себе. Мы говорили о жизни и о тех людях, которые ждут их домой.

И после этого всего ты едешь домой и чувствуешь такое чувство удовлетворения. Странно. И ты даже никому не можешь сказать, откуда ты едешь домой в рождественский вечер. "Из Центральной тюрьмы? Тебе делать нечего?". А ты едешь с таким удовольствием, и все это меняет тебя самого.

И тогда ты понимаешь, что те решения, которые ты принимаешь на должности руководителя, те идеи, которые мы с командой вместе реализуем, - все это помогает очень многим людям, это в целом помогает всему обществу. Это очень важная работа. И в тот момент, когда ты об этом думаешь, ты ни на момент не жалеешь о всех этих 25 годах, проведенных в этой сфере. Эта работа действительно очень интересная, она способна захватывать. Особенно, если понимаешь, что то, что ты делаешь, может менять в лучшую сторону людей рядом с тобой.

- Есть ли что-то, что я не спросил, но о чем вы бы хотели рассказать?

- Людям, которые на данный момент отбывают пожизненное наказание, хочу сказать, что все находится в их собственных руках. Если они видят в себе внутренний ресурс и мотивацию что-то менять в своей жизни, несмотря на то, что произошло, тогда государство даст им возможность подняться. Только эту возможность необходимо правильно использовать. В первую очередь, нужно быть честным по отношению к себе. И если есть надежда и способность разглядеть свет в конце туннеля, что там все же есть это свобода, важно лишь то, как и каким туда дойти.

Видео: Интервью с Илоной Спуре (на латышском языке)